Вадим Пархоменко - Вдалеке от дома родного Страница 32

— А Гитлера, наверно, в клетку посадят, — мечтательно, сонным голосом проговорил Талан. — Или как, по–твоему?

Но Петька ему не ответил. Он уже спал, и легкий ветерок тихонько шевелил его выгоревшие на солнце волосы.

Вскоре уснул и Юрка.

Черный мерин появился из–за стога, глянул на спящих ребят умными, добрыми глазами, постоял–постоял, словно обдумывая что–то, затем лениво обмахнулся хвостом, тяжело скакнул два раза в сторону и тоже лег.

Проснулись друзья, как и заснули, почти одновременно. Глянули на небо — и ахнули: солнце уже садилось. Сена старались взять побольше: понимали, что сегодня им уже сюда не возвращаться — поздно будет. Работали так, что, несмотря на предвечернюю прохладу, изрядно взмокли.

Пока впрягали в телегу Ночку, совсем свечерело, на потемневшем небе проклюнулись первые звезды.

Устроившись поудобней на душистом сене, Талан подобрал вожжи, причмокнул и весело крикнул: «Н-но, родимый!»

Хорошо отдохнувший мерин чуть напрягся, тронул воз с места и уверенно потянул его знакомой дорогой к дому.

Темнело все больше. Небо из серо–синего стало сине–черным, и уже не отдельные звездочки, а целые звездные миры смотрели сверху на припозднившихся ребят. Всходил месяц, в селе полаивали дворняги и тусклыми огоньками керосиновых ламп светились окна изб.

Сорвалась и покатилась по небу звезда, потом еще одна, еще…

— Звездопад, — сказал Петька. Голос его прозвучал тихо и глухо. — Старые люди говорят: когда человек умирает, то с неба падает звезда, а когда рождается — загорается новая. Только я ни разу не видел, как появляются звезды, а эти вот падают и падают… Наверное, где–то гибнут сейчас наши солдаты в бою, гаснут их благородные сердца…

— Красиво ты говоришь, — отозвался Талан, — будто легенду рассказываешь. Только заупокойно как–то.

— Не спеши! Я не договорил еще. — И Петька продолжал: — Падают звезды, но их не становится меньше. Смотри, сколько их сияет! Значит, встают новые бойцы и нет им числа!..

— Я с призывниками говорил, — сказал вдруг Талан, — из местных. Сейчас берут в армию семнадцатилетних. А мне семнадцать через два года только будет… — Он вздохнул, натянул вожжи и крикнул: — Тпррру! Слезай, приехали!

Разгружать сено в темноте не стали — могли друг друга вилами задеть, а свалить воз, перевернув телегу, самим было не под силу.

Выпрягли лошадь, поставили в конюшню и направились на кухню: хотелось есть, а на ужин опоздали.

В коридоре встретили Марию Владимировну.

— Где вы пропадали, мальчики? Почему так поздно? — спросила она встревоженно. — Вас уже искать хотели!..

— Колесо в колдобину попало, воз опрокинулся, — сочинил на ходу Петька.

— Пришлось повозиться, — горячо поддержал его Талан.

— Вы не все сено перевезли?

— Не успели, Мария Владимировна. Завтра надо будет еще раза четыре съездить.

— Ну ничего, ничего… Завтра я других пошлю. Вам и сегодня досталось. Идите в столовую, ужин вам оставлен.

В столовой было непривычно тихо и полутемно, — из кухни через открытую дверь падал неяркий свет пятилинейной лампы. Повариха была еще на месте. Дежурные девочки — Валя Куландина и Тамара Трегудова — помогали ей расставлять по полкам вымытые и вычищенные чугунки, кастрюли и миски.

— Тетя Ася, сеновозы пришли, — сказала, словно пропела, Валя Куландина, первая заметившая ребят, и, как показалось Петьке, кокетливо улыбнулась ему. Именно ему, а не Юрке Талану.

— А, работнички! Сейчас мы их покормим, — заулыбалась тетя Ася.

Она дала Петьке и Талану по два толстых блина из гороховой муки, по морковной котлете и большой кружке чаю. Чай был еще горячий, очень ароматный и на удивление сладкий.

— Хороший чай, — сказала тетя Ася. — Всем с сахарином давала, а вам с настоящим сахаром! Так директор велела, вы больше всех работали.

Ребята смутились. «Больше всех работали…» Проспали почти полдня — вот как они работали!

Расправившись с ужином быстрее обычного, они поспешили уйти.

— Может, еще чаю? — спросила повариха.

— Жарко у вас тут, — сказал Талан, вставая. — И так взмокли. — Щеки у него горели.

— Спасибо за ужин, — поблагодарил Петька. — Мы пойдем.

Поднявшись на второй этаж, где жили подростки, Петька сразу почувствовал: интернатский народ чем–то взбаламучен. По коридору туда–сюда шныряли пацаны с лицами заговорщиков; девчонки, собравшись группками, о чем–то шептались и тихонько хихикали. Прошла Адель Григорьевна: «Марш, марш по комнатам, дети. Давно пора спать…»

Талан флегматично посмотрел по сторонам и ушел в свою комнату, к старшим, а Петька, удивленный непонятным шмыганьем и перешептыванием в коридоре, пожал плечами и отправился к себе. Ему чертовски хотелось поскорее завалиться в постель: все–таки устал сегодня по–настоящему, хоть и поспал днем на сене.

В комнате все ребята были в сборе. И уже пододеялами. Но не спали.

— Явление последнее! — громко хохотнул Жорка Янокопулло. — Как тебе это нравится? Подумаешь, расквакались!

— Кто? — спросил Петька, плюхаясь на топчан. — Кто расквакался и что мне должно нравиться?

— Да все эти фигли–мигли…

— Он же не в курсе, — сказал Ленька Муратов. — Он сено жевал!

— Ну вас к черту. Петька начал раздеваться. — Шебуршите, как тараканы, а у меня руки болят и спина тоже. Что у вас тут — всеобщее сумасшествие? Или незнакомый клоп укусил?

— Они по–о–пались! — ехидно проблеял из–под одеяла Жорка и задрыгал ногами, отчего оно сбилось ему на голову и он заглох.

— Влипли, — уточнил баском Жан Араюм. — Не повезло, — буркнул Вовка Рогулин.

— Трепачи, — разозлился Иванов. — О чем вы? Кто влип и во что? Ничего не понимаю. Можете вы объяснить по–человечески?

— Юрке Смирнову уже с полчаса у директрисы шею мылят. Говорят, он Юльку из девятого «А» целовал… Кто–то увидел и разболтал. Вот и влип Смирнов. Теперь попробуй вылипни!..

В комнату вошел Володька Новожилов — одноглазый паренек из комнаты старших. Видел он неважно, зато слух имел отменный и хорошо играл на шестиструнной. Вот и сейчас у него в руках была гитара.

— Умолкни, Грек! — сказал он строго, — Не звони, когда не знаешь, в чем дело.

Новожилов прислонился спиной к прохладному железу круглой печки, взял тихий аккорд и запел грустно и чуть слышно:

Луна озарила зеркальные воды…

— Э-эх, темнота! — вздохнул он затем. — Целовались они — это верно. Так у них же любовь! Как у Ромео и Джульетты, только без смертельного исхода… Лю–бовь, — повторил он по слогам нежно и осторожно, будто боялся забыть это слово. — А. вы «ха–ха» да «го–го». Понятия у вас нет!

У Петьки «понятие» было. «Я ведь тоже люблю, — думал он, засыпая, — только мне никогда не приходило в голову попробовать поцеловать ее. Мне всегда было уже хорошо оттого, что она рядом и разговаривает со мной. Наверное, это совсем не обязательно — целовать, когда любишь…»

Прыжок

Осень, как это бывает почти всегда, подкралась незаметно. Зарябил желтый и красный лист в лесу, пожухла трава полевая, поник, запечалился о чем–то седой ковыль в степи. Все чаще поднимались с озер и уходили в потускневшее нёбо окрепшие за лето молодые утиные; стаи — пробовали перед отлетом силу своих крыльев. Ночи стали черней, звезды — меньше и выше.

Но погода стояла хорошая, добрая. В меру прохладная и почти без дождей. Днем небо еще часто бывало синим, пронизанным солнцем, и, подхваченные легкими воздушными потоками, летели над селом, над полями и лесами серебристые паутинки с крохотными, но храбрыми паучками–воздухоплавателями…

В один из таких прохладных ясных дней интернатовцы снова вышли на колхозное поле — копать картошку.

На старых, но крепких еще телегах подвезли лопаты, мешки, корзины да десятка два железных граблей — сгребать после копки картофеля ботву в кучи, чтобы не засорять поле.

Расставив по полю большие плетеные корзины и разобрав лопаты, ребята с шуточками да прибауточками принялись за дело. Мальчишки копали, а девчонки выбирали картофель из земли и бросали его в корзины. Когда корзины наполнялись доверху, их относили на край поля к дороге, где стояли колхозные телеги, и ссыпали картошку в мешки.

— Слава богу, дождя нет, — сказала одна из пожилых баб–возниц. — И копать легче: землица к лопате не липнет, и продукт сухой…

Сначала работали споро, но с каждым часом все реже раздавалась чья–нибудь шутка, все медленнее сгибались и разгибались мальчишечьи и девчоночьи спины. Ладони горели и с трудом держали черенок лопаты. Когда наступило время обеда, все облегченно вздохнули и снова повеселели. Развели два небольших костра (десятка полтора березовых полешек привезли с собой, да и хворосту хватало — лес был совсем рядом) и стали печь картошку…