Сергей Андрианов - Рассказы Страница 32

Будь на месте Насонова другой летчик, комэск не задумываясь отстранил бы его от полетов. Заставил бы снова сдавать зачеты по технике и аэродинамике, сидеть на тренажере и с завистью смотреть, как летают другие. Но не будет он отстранять Насонова и на перевод во вторую ни за что не согласится. Перевести во вторую — это же самого себя туда отправить. Самому сдаться и Насонову сделать хуже.

— Останетесь в третьей, — решительно сказал Воронин. — И летать будете. Сумели же посадить самолет.

Долго мучила Насонова неопределенность: что будет дальше? Аэродром свой не узнаёт — будто заблудился. Солнце светит вроде не для него. Где же то накаленное до звона небо, где те кипящие облака, что изумленно расступались перед ним и были свидетелями его стремительных атак? Где ни с чем не сравнимые минуты ожидания взлета и радость, с какой возвращался на землю после воздушного боя? Все это осталось во второй эскадрилье. Осталось как прекрасное воспоминание.

Вопреки предсказаниям Насонова третья летала. Из зоны пилотажа доносились отталкивающе-злые голоса турбин, и ему хотелось куда-то уйти от них, убежать. И от Борисова тоже хотелось уйти. Тот приходил с аэродрома, будто совершив первый в жизни полет. Широко раскрывал глаза и с ходу выпаливал:

— Чудится, словно в небе помимо тебя кто-то еще есть на борту. Более опытный, более умный, чем ты. И мажется, он-то и выполняет все, что ему приказываешь…

Насонов обжигал Борисова холодным взглядом, и тот замолкал, Туманная, неясная межа пролегла между ними.

Оставшись в третьей, Насонов был всюду с ее летчиками. А там — те же разговоры. Летчики верили, что возможности авиации будут расти, а пилоты научатся ставить самолету самые фантастические задачи. Новейшая тактика боя пробьет в небе дорогу. Они говорили о завтрашнем дне авиации, о том, что несет с собой научно-техническая революция.

К Насонову комэск относился как к любому другому пилоту. Не стращал его небом и готовил в полет, будто с ним никогда ничего не случалось. Только задачи у него были другие. Те, что осваивал еще во второй.

Постепенно к Насонову вернулось чувство власти над самолетом и небом. Хотя его и волновала прелесть стремительного полета, он испытывал щемящее чувство неудовлетворенности. Ведь это пройденный этап. Не было солнечной новизны, а без нее жизнь становилась скучной и пресной.

Воронин почти интуитивно уловил тягостное состояние Насонова. Этого он и ждал. Однажды поручил ему задание, о котором тот думал давно: одиночный воздушный бой. «Противник» — старший лейтенант Борисов.

С молчаливым упорством Насонов готовился к схватке. В успехе он не сомневался. С иронией вспоминал слова Борисова: «Будто в кабине есть кто-то еще…» «Не кто-то, а я и ты. Вот и доказывай, кто сильнее». В воздухе Насонов с первых секунд сумел получить преимущество над Борисовым. Он забыл обо всем на свете. Одно только твердил: «Сбить! Сбить! Сбить!»

Победа была так близка, что у Насонова вырвался возглас ликования. Все к нему снова пришло, все вернулось! Но вдруг Борисов сделал неожиданный маневр. Насонов перевернул самолет, чтобы не потерять Борисова из виду, но не нашел его. Лишь почувствовал где-то позади себя. Это был решающий миг схватки.

На земле Борисов подошел к Насонову и, точно извиняясь, сказал:

— Боевая ничья.

Насонова эти слова передернули. Он не хотел разговаривать с Борисовым. Еще более не хотел верить, что дрался с ним. Ничья с комэском или с любым другим летчиком, кто постарше и поопытнее, — куда ни шло. А тут — Борисов. Знает его. С виду он молчун. Притвора: таращит глаза, вроде бы добра тебе желает. А в небе избить хотел его, Насонова.

Неудача в воздухе распалила самолюбие Насонова, и он недовольно ответил:

— Ничьей в реальном бою не бывает, — резко повернулся и пошел к самолетам. Он искал там командира эскадрильи.

Майор Воронин был в воздухе. Узнав о результате боя капитана Насонова и старшего лейтенанта Борисова, с легкой душой поднялся в небо. Ему нужно было поражение Насонова. Непременное поражение. Тогда самолюбие выручит его. Он вернется к новым полетам. Обязательно вернется. В конце концов, страхов много, а жизнь одна.

Из-за облаков доносились обрывки турбинного гула. Этот гул был для Насонова как зов самой судьбы. Ожидая командира эскадрильи, он окончательно вытеснил из души все мучившие его сомнения и особенно остро понял: настоящая жизнь летчика-истребителя там, на своем Рубиконе. Иного ему не надо.

ЛЮБИТ — НЕ ЛЮБИТ

Вокруг аэродрома, по соседству с рулежными дорожками и стоянками самолетов, неудержимо растут травы. Летчики убеждены, что таких трав нет ни в лугах, ни в лесах. Здесь, возле летного поля, они не только душисты, но и небывало певучи. Каждая травинка-былинка, словно натянутая струна, наполнена музыкой. Прикоснись к ней, закрой на минуту глаза — и услышишь звуки. То неясные, пробивающиеся издалека, то совсем близкие. И тогда вдруг поймешь, что вместе с теплом солнца и соками земли эти травы впитали в себя яростные голоса турбин. Потому и стали поющими.

А если вглядеться в них, то не сможешь не заметить, что, чуткий к теплу, каждый лепесток обращен к самолетам, каждый стебелек тянется туда, откуда ветры приносят тепло самолетных турбин.

Здесь раньше тают снега и раньше зеленеет земля. Верь не верь, но первые ручьи рождаются у бетона взлетной полосы, и летчики всерьез утверждают, что весна берет начало на их аэродроме, а уж потом разрастается на всю округу.

Старший лейтенант Корольков с наслаждением лег на эту густую, переполненную хмельными запахами траву, разбросал в стороны руки, закрыл глаза, и ему почудилось, что она действительно пела. Так все это было созвучно его настроению. Скорее бы в небо!

У Королькова необычные полеты. Вместе со своим звеном он приземлится на «чужом» аэродроме и, действуя оттуда, будет поражать «живые» летящие цели. Впервые увидит, как, сойдя из-под крыла, ракета устремится вдаль и оборвет коварный полет «противника». Все будет как в настоящем бою.

Рядом на траве лежали его товарищи по звену: старший лейтенант Владимир Марцев и лейтенант Алексей Кирьянов. Капитана Орехова, их командира, не было. Его неожиданно вызвал комэск. Вылет задерживался.

Корольков развернул полетную карту.

— Ничего себе прыжок… Из Европы в Азию, — сказал он, уже в какой раз поражаясь предстоящему перелету.

— Край света, — степенно высказался Марцев. Он там бывал, выполнял подобные задания.

— Дождались настоящей работы, а то она только в снах снилась, — возбужденно продолжал Корольков, глядя на Алексея Кирьянова, которому, как и ему, все в новинку.

— Сны еще будут сниться. Женатикам в особенности. Вот где вы запоете. — Марцев принялся за старое — хлебом не корми, дай только подзадорить Королькова. А все из-за того, что когда-то не послушал тот его совета — женился.

— С чего вдруг?

— Неприспособленный народ. Ну кто там за вами станет присматривать? Нет, вам не то что нашему брату холостяку: мы куда прилетели, там и дом родной. Верно, Алексей?

Кирьянов неопределенно пожал плечами. Он смотрел на планшет с заправленной в него полетной картой. Там, в уголочке под плексигласом, лежало письмо от невесты. Этим летом они собирались пожениться. И конечно же он думал о своем: если успешно справится с летящей целью, то сможет раньше уйти в отпуск.

Корольков одобрял решение Кирьянова и старался всячески оградить его от шпилек Марцева.

— Наоборот, холостому везде плохо, а женатому — только дома.

— Услыхала бы твоя Танюшка…

— Она поймет шутку. В самом деле, Володя, ну кто тебя встретит, да и Алексея тоже, когда вернемся домой? А нас с капитаном Ореховым — жены. Я заметил — после разлуки семейная жизнь будто заново начинается.

Марцев не спеша приподнялся и посмотрел на Королькова холодными глазами:

— Они, конечно, встретят вас цветами…

Марцев намекнул на случай, который произошел в полку еще до приезда Кирьянова. Тогда летчики улетели на учения, а жены оставили дома детей, перенесли на завтра дела, которые еще утром считали самыми неотложными, и, выпросив у начальника штаба машину, укатили в город. На рынке они скупили все лучшие цветы. Потом пошли на аэродром торжественно встречать мужей. Радоваться бы пилотам такому женскому вниманию, а у них вид удрученный, даже растерянный. Кое-кого эти цветы в краску вогнали. Несет пилот букет, а на душе кошки скребут. Разве тут до веселья — задание едва на троечку выполнили. Только вот Орехов отличился. Командир полка говорил: «Все цветы надо было бы отдать капитану Орехову».

— Ох и досталось тогда гордым соколам! — рассказывал Марцев Кирьянову. — Представляешь, Алексей, каждая жена своему мужу разбор полетов учинила. Персональный семейный разбор! Раньше жены не знали, что за полет ставят оценки. Теперь, как дневник у школьника, требуют: покажи им летную книжку — и все. — Марцев с наслаждением потирал руки, смеялся каким-то надтреснутым смехом, кивал на Королькова: — Ну и подтянулись после того случая пилоты.