Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III Страница 32

Ветер бьет по камням равелина. Это — как эхо отшумевшей битвы.

А так бы все казалось мирным: и бездонное небо, и сверкающая тысячами огненных брызг волна, и щемящий душу запах цветущих акаций.

Но только посмотрю на тебя, Равелин, и сразу оживает прошлое.

Тишины уже не существует: видится пламя пожарищ над Севастополем, а в мозгу — грохот разрывов, залпы самолетных пушек, вой «мессеров».

Да и как я могу забыть тебя, Равелин! Ведь это тебя мы атаковали с Яшей Макеевым во время нашего последнего вылета в Севастополь перед тем, как мы оставили город.

Ты был уже в руках врага, Равелин.

Тогда мы с Яшей заметили кинжальный луч прожектора с Константиновского. Луч тянется туда, куда с минуту на минуту должны прилететь наши транспортные самолеты.

Может быть, самые последние из тех, которым удастся пробиться на Херсонес, чтобы забрать раненых.

Я помню, с какой яростью нажимал гашетку: луч должен был погаснуть. Погаснуть во что бы то ни стало.

Дважды я пикировал на этот проклятый прожектор, и дважды он оживал.

Я проклинал и бога и черта и не знал что делать: была ночь, и все же я рискнул, хотя это было почти самоубийством, зайти на равелин бреющим с суши.

Те секунды не забудутся: и бензин, и боеприпасы были на исходе. Повторение атаки исключалось.

С минимального расстояния ударил по прожектору из пушки — луч погас.

Сколько же нервов и отчаянного напряжения стоил ты нам, этот проклятый прожектор!

Как же мне забыть тебя, Равелин.

Тебя защищали до последнего патрона, и последнего раненого бойца гарнизона фашисты повесили на твоем балконе.

Неисповедимы пути войны: весь Севастополь был снесен с лица земли, а балкон этот сохранился. Он и сейчас четко просматривается с бульвара в хорошую погоду…

Здесь на бульваре, у Памятника затопленным кораблям, когда мы вступили в город, чадила гитлеровская десантная баржа.

Я сижу на бульваре до вечера, слушая плеск волны и вспоминаю, вспоминаю…

Время безжалостно, да и военное лихолетье дает себя знать: уже многих недосчитаться в наших рядах. Недавно в Москве скончался полковник Герой Советского Союза Алексей Антонович Губрий, умер в Ленинграде наш командующий генерал-полковник авиации Василий Васильевич Ермаченков. Там же ушел из жизни преподаватель Военно-морской академии Герой Советского Союза полковник Алексеев. Три года назад мы потеряли блестящего летчика, генерал-полковника авиации Героя Советского Союза Ивана Егоровича Корзунова. И стали легендой его более 300 боевых вылетов, когда он лично уничтожил 25 кораблей врага. Не стало бесстрашного воздушного бойца, моего друга Михаила Михайловича Кологривова.

Все уже становится круг фронтовых друзей. И потому каждая весточка от них — большая радость.

С теми, кто живет в Москве, мы часто встречаемся. — С Константином Дмитриевичем Денисовым — генерал-майором авиации, Героем Советского Союза. Он работает в Академии Генерального штаба. С Николаем Александровичем Наумовым, Героем Советского Союза, генерал-лейтенантом авиации в запасе. С Иваном Степановичем Любимовым, Героем Советского Союза, генерал-майором авиации. Он кандидат военных наук, трудится в Академии Генерального штаба. С моим близким другом — Мироном Ефимовым, Героем Советского Союза.

И когда к кому-нибудь из нас приходят письма от боевых друзей по огненному севастопольскому небу, до ночи не умолкают телефоны в наших квартирах.

Шлет весточки о своих успехах наш замечательный разведчик Герой Советского Союза Иван Белозеров. Он работает в Симферополе, в Гражданском воздушном флоте. В Гудауте живет инженер полка подполковник в запасе Федор Васильевич Макеев. В Одессе — командир полка Локинский. В Ростове — полковник запаса Герой Советского Союза Гриб. Там же в Гражданском воздушном флоте работает Москаленко. В Ленинграде — Иван Иванович Сапрыкин. В Харькове — штурман Михаил Талалаев. В Николаеве — Иван Константинович Ныч, В Евпатории — Герой Советского Союза Евграф Рыжев…

Встретишь друга на улице — в скромной одежде, летом — в белой рубашке. Только в день победы и торжественных случаях надевают они ордена.

И не догадываются спешащие по своим делам люди, рядом с кем они только что прошли.

Ведь Константин Степанович Алексеев совершил свыше 500 боевых вылетов, на его боевом счету 19 сбитых самолетов врага. Из них восемь — ночью.

Денисов Константин Дмитриевич сбил 13 самолетов. Николай Александрович Наумов — 17.

Михаил Иванович Гриб совершил 510 боевых вылетов, уничтожил 16 фашистских самолетов. Дмитрий Александрович Стариков соответственно — 500 и 21.

Бесконечным был бы этот список, если бы я перечислил сейчас всех…

Судьба разбросала нас по всей земле. Но до последнего дыхания своего мы будем верны нашему фронтовому севастопольскому братству.

У нас растут сыновья, и каждый из нас мечтает, чтобы они были похожи на тех, чью волю, характер, мужество объединяет одно понятие — севастополец.

Да, Севастополь — это слово присяги. На верность Родине, народу, партии.

Недавно я получил большое письмо от летчика Василия Гусакова, отважно сражавшегося в годы войны в нашем полку.

Вначале, как это часто бывает у переписывающихся боевых друзей, шли фронтовые воспоминания. Затем — стихи. Они назывались «Наказ сыну». Были в них и такие строки:

«Скажи, отец, — спросил однажды сын, —Ты воевал, конечно, не один.И где теперь товарищи твои?Ведь многие не встанут из земли…»«Нет, встанут! Разве умерли они?Они — в строю, пока идут бои.Они с тобою рядом и со мнойВыходят смело на последний бой.С фашизмом. И пока земля в крови,Они — в бою, товарищи мои!И в трудную минуту горячоТы ощутишь их крепкое плечо.В любой беде они не подведут.Спасут от смерти. Из огня спасут.Я это знаю. Видел сам не раз:Они умрут, но выполнят приказ.Мечтаю, чтобы ты таким же стал.Чтоб также насмерть свой рубеж держал.Вот почему — навек запомни ты —И каждый дарит лучшие цветы,И песни о бессмертии поют…»

Строки эти меня глубоко взволновали. Может ли отец дать лучший наказ сыну — молодому воину.

Да, многие «не встанут из земли!» Навеки остался в земле севастопольской бесстрашный Остряков. Остался под Новороссийском Спиров, один из первых блистательно открывший боевой счет летчиков на Черном море.

Не встанет штурман Иван Иванович Протасов, погибший под Керчью. Не встанет Наум Захарович Павлов, навсегда ушедший в синее небо над Туапсе.

Не поднимется дорогой мой друг Иван Силин. Летчик безудержной отваги…

Уже после войны я приехал как-то в Евпаторию. Иду по улице и встречаю человека. Глазам своим не верю. Собственной персоной направляется ко мне Иван…

«Бред какой-то! — пронеслось в голове. — Силина же нет… И быть не может… Что же это?!.» Живой Силин стоял рядом, но почему-то с недоумением смотрел на столь пристально рассматривающего его авиационного генерала.

— Простите, как ваша фамилия? — решился я.

— Силин.

— Что вы говорите! Это… это невероятно!

Наверное, на лице моем отразилась такая растерянность, что Силин рассмеялся:

— А вы, случаем, не Авдеев?

— Авдеев.

— Ну тогда все ясно. Я — сын Ивана Силина, вашего друга. Мне все говорят, что я — копия отца. Вы сейчас свободны?

— Да.

— Прошу ко мне, будете дорогим гостем…

Мы засиделись с ним до полуночи. Я рассказывал ему об отце, о далеком, не знакомом ему прошлом. Он — о море и кораблях: служит в торговом флоте.

— Нравится?

— Еще бы! Я люблю, когда впереди — широкий горизонт…

Вспомнились слова Ивана — «Люблю высокое небо!..» Это же здорово: сын унаследовал беспокойство.

Севастополь помнит своих героев.

На площади Нахимова, вдоль опорной стены Матросского бульвара, возвышается монументальный барельеф, посвященный героическому подвигу участников обороны Севастополя 1941–1942 годов.

Он был воздвигнут к 50-летию Великого Октября. Авторы проекта памятника скульптор В. Яковлев и архитектор И. Фиалко стремились передать величие подвига совершенного севастопольцами.

В центре композиции изображен воин с автоматом, в неудержимом порыве бросающийся на врага, увлекая за собой товарищей. Он как бы вырастает из скалистой севастопольской земли, которая, словно мифологическому герою Антею, дает ему силу противостоять врагу. Три штыка справа символизируют три наступления фашистов на город. Слева — даты обороны Севастополя 1941–1942 гг., во всю высоту мемориала стилизованный якорь — символ морского города.

На гранитных плитах высечены названия соединений, кораблей, частей и организаций города, принимавших участие в обороне Севастополя, имена отважных защитников, удостоенных звания Героя Советского Союза.