Иван Шевцов - Бородинское поле Страница 33

- Нет, любезнейший, поздно. - И, покачивая головой, повторил: - Да-да, опоздали. Он мертв, ваш комиссар.

Остапов и ездовой обменялись растерянными взглядами. Олег был изумлен. Он посмотрел кругом. Его поразило освещение неба. Закат полыхал каким-то чудовищных размеров гербом в виде распластанной птицы, повисшей над горизонтом. Золотисто-огненный хвост этой птицы уперся в землю, а в самой середине тучи - окна-глаза, и из них хлещет огонь. "Какая жуткая картина", - подумал Остапов, а ездовой сказал просто:

- Завтра будет ветреный день.

Но до завтра еще надо было дожить.

Ворвавшийся в Артемки разведбатальон капитана Корепанова вышвырнул немцев из деревни, но удержаться не мог и под напором танков вынужден был оставить этот населенный пункт, расположенный на автостраде. Полосухин же на радостях поспешил доложить командарму, что Артемки в наших руках, и теперь не знал, как ему быть: доложить в штаб армии, что противник снова занял Артемки, или повременить? Он бы, пожалуй, повременил, но в это время позвонил сам командующий. Пришлось сообщить неприятное. Командарм рассердился.

- Ты что, комдив! Под трибунал захотел? Какое ты имел право отходить?! - кричал Лелюшенко в телефон. - Приказываю: любой ценой выбить фашистов из Артемок! Ты меня понял? - И когда Полосухин негромко повторил приказ, командарм добавил: - Да смотри - береги людей. Избегай напрасных жертв.

Виктор Иванович еще не знал о смерти Гоголева, как не знал в этот вечер и Глеб Макаров. Командиру полка в разгар боя у Шевардинского редута доложили, что комиссар ранен во время атаки и отправлен в медсанбат. И хотя от Шевардино до часовни Тучкова каких-нибудь три километра, обстановка не позволяла Глебу оставить КП и навестить раненого, по крайней мере в этот день. Связаться с медсанбатом по телефону он не мог. В результате усилившегося огня немецкой артиллерии было много повреждений в проволочной линии связи, связисты не успевали ее исправлять, и Глеб приказал своему адъютанту скакать в район Спасо-Бородинского монастыря и там, в медсанбате, разузнать все о состоянии раненого.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Варя получила от Олега всего два письма: первое - из учебного отряда, второе - с фронта. В первом он писал о ней, о Варе, о своих чувствах, о большой любви своей. Во втором письме главным мотивом была Родина, ее судьба, Россия, красоту и величие которой он по-настоящему понял лишь сейчас, когда так обнаженно встали рядом вопросы жизни и смерти: быть или не быть?.. Заканчивалось это письмо словами: "Перед нами озверелые банды фашистов, за нашими плечами Бородинское поле и Москва. Через это поле, мимо гранитных обелисков, наш отряд шел на боевые рубежи, на те самые, которые сооружала ты со своими подругами. Мы сделали десятиминутный привал у памятника лейб-гвардии Финляндскому полку. Может, помнишь такой на холме? Могила и надпись надгробная: "Капитан лейб-гвардии Финляндского полка Александр Гаврилович Огарев. Родился в 1785 году, скончался от раны, полученной в Бородинской битве в 1812 году". Наш политрук сказал: "Священна слава российская. Она поможет нам одолеть- Гитлера". И я, дорогая Варенька, поверил в его простые, обыкновенные слова, - поможет. Политрук сказал то, что думал и чувствовал я сам".

Варя читала это письмо по нескольку раз и плакала, испытывая наслаждение, полное радостных мук. Сразу после ухода Олега на фронт она пошла работать в госпиталь свекра и перебралась к ним на квартиру: тоскливо было одной у себя, пустынной и печальной казалась их комната, где все напоминало ее милого, славного Олега. Перебраться в дом Остаповых предложила Варе свекровь.

- Что тебе там одной маяться, - говорила Наталья Павловна. - Перебирайся к нам, вместе легче будет пережить это трудное время. Да и нам, старикам, веселей. - Она хотела добавить "и спокойней", но не сказала, не обидела невестку. Варя глубоко уважала родителей мужа и охотно согласилась перейти на время к ним.

Как-то поздно вечером, когда в доме Остаповых, придя с работы, собрались все за ужином, Борис Всеволодович, по своему обыкновению, открыл номер "Правды" - газеты он читал дома, на работе, в госпитале, не было для этого времени - и в списках Героев Советского Союза увидел фамилию старшего лейтенанта Макарова Игоря Трофимовича. Варя в это время помогала Наталье Павловне накрывать на стол. Свекор, не выпуская из рук развернутой газеты, посмотрел на сноху поверх очков как-то по-особому. Варя обратила внимание на необыкновенный искрящийся блеск его светлых, всегда внимательных глаз, и этот слишком пристальный и чем-то встревоженно-обрадованный взгляд даже смутил ее.

- Варя, как вашего младшего брата имя? - спросил Борис Всеволодович.

- Игорь. А что такое? - встревожилась Варя, уставив на свекра широко раскрытые родниковые глаза.

- Вот тут указ о присвоении звания Героя. Среди других и старший лейтенант Макаров Игорь Трофимович. - И подал Варе газету.

Она смотрела и не верила своим глазам. Все как будто совпадало.

- Игорь, - повторила она рассеянно. - Но он же был лейтенант. - И вопрошающе смотрела на свекра.

- А стал старшим лейтенантом. Сейчас это быстро, - ответил Борис Всеволодович.

- А может, он убит? - вдруг спохватилась Варя, и лицо ее враз побледнело.

- Тогда б так и написали: "посмертно", - успокоил свекор.

Наутро, до того, как поехать в госпиталь, сунув в карман газету, Варя помчалась на Верхнюю Масловку к родным, чтобы порадовать их чрезвычайной вестью. Отца уже не застала дома: ушел на работу, а Вера Ильинична, как только Варя переступила порог, ошарашила ее слезливо:

- Игорек-то наш раненый лежит, в Туле. Письмо вчера получили, собиралась сегодня к тебе поехать. Навестить бы его надо. Ты одна у нас только и можешь съездить. Отпросись у Бориса Всеволодовича. Дело-то какое.

И она суетливо пошла за Игоревым письмом, чтобы показать его дочери, а Варя сразу порадовала мать приятной новостью, подавая взамен письма газету:

- Вот, читай: твой сын, дорогая мамочка, Герой Советского Союза. Поздравляю тебя, - и поцеловала ее в смоченные слезой морщины.

И хотя Игорь писал, что ранение его пустяковое, что больше недели он не пролежит, что ему вообще нечего делать в госпитале, так как рана быстро заживает, все же на другой день с письмом профессора Остапова Варя помчалась в Тулу. И действительно, ранение было неопасным, дело хоть и медленно, но шло на поправку. Приезду сестры Игорь несказанно обрадовался. Главным врачом госпиталя, в котором лежал Игорь, оказался бывший ученик Бориса Всеволодовича, и поэтому он без всякой канители разрешил Варе перевезти брата из Тулы в Москву для дальнейшего лечения у профессора Остапова. В столичном госпитале Игоря навещали мать и отец, подолгу беседовали с ним и радовались тому, что сын выглядит и чувствует себя молодцом. Игорь не унывал, был со всеми общительным, веселым, правда, немножко возбужденным.

В госпитале старшей сестрой отделения работала Саша Фролова. Впрочем, Сашей она была только для Вари, с которой как-то сразу подружилась и близко сошлась, а для всех остальных - Александра Васильевна. Варя была моложе Саши на восемь лет, но для дружбы такая разница в возрасте не имеет значения. Да Саше никто и не давал тридцати двух; эта яркая, солнечная, зеленоглазая блондинка с тонкими чертами лица, на котором часто светилась милая, очаровательная улыбка, выглядела совсем юной. Она одевалась строго и со вкусом, следила за собой; в ее привычках, жестах, манере держаться, разговаривать, во всем внешнем облике не было ничего нарочитого, искусственного. При всей своей хрупкости, нежности и доброте она обладала сильным характером, твердым и настойчивым, умела постоять за свои убеждения и от принципов своих, от своего решения не отступала ни на шаг. Раненые ее любили и уважали, относясь к ней с трогательной солдатской доверчивостью. Они понимали, что ее внимательность и ласка к ним не были принужденными. Все шло от чисто любящего сердца.

Варя и Саша быстро, как это бывает у бесхитростных, душевных женщин, доверились друг другу, делились своими печалями, заботами и радостями. Впрочем, последних было немного в этот тяжелый октябрь 1941 года. Пожалуй, единственной большой для них обеих радостью был Игорь, живой, выздоравливающий, неунывающий герой. Часто поздними вечерами после отбоя во время дежурства Саши и Вари Игорь выходил из палаты и, подсев к их столику, вел полушепотом рассказ о делах фронтовых.

Все, что он им рассказывал, было доподлинной правдой, без прикрас. А он рассказывал о ночном десанте в занятый немцами Орел, о Бурде и Лаврененко, о Добрыне и Кирюхе, о гибели лейтенанта Гришина, о сгоревших в танке своих товарищах. Но в его рассказах не было густой черной краски, ужаса, безысходности и уныния.

Не было ничего удивительного в том, что Игорь Макаров влюбился в Сашу, как говорится, с первого взгляда, даже не зная, что она за человек, есть ли у нее семья. Влюбился, да и все тут, влюбился той торопливой безотчетной любовью, которой влюблялись в госпиталях молодые лейтенанты в молоденьких сестер и санитарок.