Ежи Климковский - «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса Страница 33

Польские круги в Лондоне считали, что уж если на то пошло, то в Советском Союзе допустимо существование лишь символической Польской армии, в принципе же все польские войска должны быть сконцентрированы под командованием англичан в Англии и частично на Ближнем Востоке. Кроме того, там опасались, что в случае возникновения в Советском Союзе слишком сильной Польской армии она может стать противовесом Лондону. Сикорский требовал немедленной отправки в Англию десяти тыс. солдат младших возрастов, но Андерс не хотел лишаться лучших своих кадров и сослался на то, что отправка этих контингентов в настоящее время невероятно сложна и даже вообще невозможна. Кот поддерживал Андерса и со своей стороны давал такое же объяснение.

В телеграмме Сикорскому это звучало так: «Мне кажется невозможным в настоящее время отправить из России значительное число людей… Единственным лагерем, из которого можно было бы взять подготовленных людей, является Бузулук, а точнее, две первые дивизии, но изъятие из них десяти тыс. молодых солдат будет равносильно уничтожению базы, на которой должна строиться армия…» Это была аргументация Андерса, ибо профессор Кот тогда уже целиком находился под его влиянием.

На фоне всех этих недоразумений между Лондоном и командованием польских вооруженных сил в СССР (отказ выслать в Лондон десять тыс. солдат, различия в оценке договора, желание Андерса получить вооружение от англичан) начали проявляться первые трения между Сикорским и Андерсом.

Одновременно с ходатайствами перед союзниками по вопросам организации Польской армии Андерс, следуя своим решениям, принятым в конце сентября в Бузулуке (перед отлетом в Москву), направил письмо в Генеральный Штаб РККА с просьбой разрешить дальнейшее увеличение польских вооруженньх сил доведя их численность до семидесяти тыс. человек, соответственно увеличить количество пайков и выделить территорию в районе Ташкента для формирования новых подразделений.

Ответа на это письмо не последовало, и, таким образом, все пока что осталось по-старому: сорок четыре тыс. пайков, вооружение для одной дивизии и формирование трех крупных войсковых единиц в прежних районах.

На этом по существу и заканчиваются все усилия Андерса по созданию Польской армии в Советском Союзе. Отныне его захватывают уже совершенно иные мысли. Именно тогда у него окончательно созревает решение (зародившееся еще в половине сентября в Бузулуке) вывести Польскую армию из Советского Союза. Соответственно коренным образом изменяется и его отношение к Лондону. Отдавая себе отчет в том, что Сикорский будет против таких действий, поскольку это противоречило бы уже принятым соглашениям, Андерс фактически перестает считать лондонское правительство своей верховной властью и одновременно устанавливает все более тесные связи с английской военной миссией. Он отдал распоряжение о прикомандировании к своему Штабу одного из офицеров миссии в качестве постоянного офицера связи.

Параллельно продолжалось обсуждение с советскими военными властями вопроса о контактах с Польшей. Речь шла о вещах сугубо военных, связанных о борьбой против Германии, и прежде всего о снабжении точными сведениями о передвижениях и силе немецких войск, расположенных на территории Польши, а также о ведении серьезной, широкой по масштабам диверсионной работы в тылах Гитлеровского Вермахта.

Подполковник Спыхальский, который должен был выехать улаживания всех этих дел на родину, так и не выехал, поскольку на непосредственную связь с Польшей Лондон не давал согласия. Договорились только о том, что пока что в Москве будет установлена польская радиостанция, а ее руководителем станет майор Бортновский, приехавший вместе с Богушем из Лондона. Он будет находиться в постоянном контакте с Лондоном, а Лондон — с Польшей. Собственно говоря, это было уже ни к чему, ибо любые сведения при такой организации поступали бы в Москву с суточным опозданием и могли бы с успехом сообщаться в Лондоне представителю Красной Армии, а тот уже сам передавал бы их дальше.

В этот раз мы задержались в Москве на три недели. А тем временем в лагерях жизнь била ключом. Все дивизии были полностью сформированы, расчленены на полки, батальоны, рота, батареи и т. д., а 5-я даже уже получила вооружение.

Подходило к концу создание и комплектование отделов штаба. Началось обучение войск. И хотя солдат был еще оборван, а часто и без сапог, он рвался к учебе, хотел как можно скорее завершить необходимую военную подготовку. Во время учений, проводившихся в ближайших окрестностях, на солдат производила большое впечатление красота степей и долин; все вместе приносило им облегчение и успокоение, воодушевляло их, еще больше поднимая энтузиазм, охвативший самые широкие солдатские массы.

Приближался период холодов. Начало прибывать теплое обмундирование. Это было не военное обмундирование в строгом смысле слова, а одежда, присылаемая соответствующими советскими учреждениями для временного пользования, впредь до получения обмундирования из Англии. Кроме стеганок и ватных брюк, армия получила и старые мундиры: литовские, латышские, венгерские, финские, американские. С получением оружия стали проводиться стрельбы, давшие хорошие результаты. Организовывались также длительные, многокилометровые марши.

10 октября 15-й полк провел показательное наступление при поддержке минометов. То же самое происходило и в других частях. Армия становилась настоящей боевой силой, хорошо обученной, дисциплинированной, демонстрировала все большую готовность к предстоявшим военным действиям. Везде и всюду чувствовалось бодрое, веселое настроение. Рождались новые песни, в каждой части выходили дивизионные листки и стенгазеты. Оживили свою работу клубы, начали организовываться кружки самодеятельности, как дивизионные, так и полковые.

В частях никто не вспоминал о прошлом, все мысли были устремлены в будущее, навстречу долгожданной схватке с врагом.

А в верхах все выглядело наоборот: здесь постепенно становились преобладающими совсем иные настроения.

Посол Кот, желая обеспечить себе достойный отдых после «титанической» работы, снял под Москвой дачу, дабы по субботам и воскресеньям проводить там свой досуг. 5 октября по приглашению посла мы втроем — Андерс, Спыхальский и я — побывали у него в гостях в его новой загородной резиденции. Это был как бы визит вежливости, но его предполагалось использовать для обсуждения вопросов как внутрипольских, так и общих. Спыхальский усиленно продолжал добиваться своего выезда в Польшу, если не прямо, то хотя бы через Лондон. Мы намеревались обсудить также и этот вопрос.

Приехали на дачу, расположенную в небольшом, но красивом сосновом лесочке. Генерал немного побеседовал с послом, после чего подали обед. После обеда перешли в салон, но до серьезного разговора дело не дошло. Констатировали лишь, что в настоящее время не может быть и речи о полете в Польшу или даже в Лондон, так как транспортные возможности более чем ограниченны. Решили подождать приезда Сикорского и лишь тогда уладить этот вопрос. Андерс заявил, что предпочел бы получать из Лондона не старших офицеров, а только младших. В те времена он еще обещал омолодить армию и выдвигать на ответственные должности молодых офицеров. На этом, собственно, беседа и закончилась. Это нашло свое отражение в телеграмме Кота министру внутренних дел Миколайчику от 10 октября 1941 года:

«…Андерс замечательно подходит к местным условиям… Выступает против присылки ему высших офицеров, которые не прошли с честью сентябрьской кампании. В то же время требует сотен подхорунжих и курсантов, а также несколько десятков младших штабных офицеров…»

Постепенно все больше внимания и времени стало посвящаться личным делам. Вопросы государственные были пущены на самотек, к их решению уже не прилагалось особых усилий.

Здесь нельзя не упомянуть об огромной дезорганизации, внесенной в это время в нашу среду так называемыми «людьми из Лондона». Они старались прослыть интересными собеседниками и поэтому подкрепляли свой авторитет распространением последних, самых свежих «великосветских» новостей, особенно таких, в которых содержался привкус скандальчиков или сенсаций. На полном серьезе, без тени критики или иронии, рассказывали о всевозможных интригах политического и частного характера, которые непрерывно плелись в Лондоне и которые, на самом деле, в своем большинстве были типичной бурей в стакане воды. Никогда не затрагивали тем, связанных с текущими задачами, но в то же время без всякого смущения сообщали, кто кого подсидел, оставил в дураках и кто какую из этого извлек пользу. Особенно усердствовали в такого рода деятельности Богуш и чиновник посольства Круммель, любимым занятием которого были рассказы о пикантных скандальчиках. Под стать этим господам был также паи Станевич, некогда санационный староста[52], а в описываемый период — один из столпов посольского «общества», любимчик Кота.