В ста километрах от Кабула - Валерий Дмитриевич Поволяев Страница 33

– Спасибо, дружок, не подвел! Поднавались еще, будь добр! Чуть-чуть осталось, вперед, Утес!

И конь, что у душманов не Утесом был, а кем-нибудь таким, что по-русски просто матерно звучит, «поднавалился», заскрипел костями, задышал неровно, понес всадника по каменному отрогу.

«Только бы не ушел, только бы не ушел!» – одна мысль продолжала заботить Сергеева, одна цель у него была, других целей не существовало. Изготавливаясь, снова расстегнул кобуру – надо быть готовым ко всему: ведь он не слышит Абдуллу, но тот-то его наверняка не слышит.

Неясная тоска возникла в Сергееве, поднялась темным клубком, проколола его изнутри током до боли, он сморщился, сморгнул с глаз мелкие слезки – стремительная, зараза, ну словно бы горная лавина: очень уж быстро поднялась тоска, ударила в голову. Кобура на боку была раскроена, венчалась большой рваной дыркой, а рукоять пистолета расколота ударом тяжелой пули.

Выдернув пистолет из кобуры, Сергеев попробовал взвести его – пистолет не взводился, – Сергеев чуть не застонал от досады, обида крепкими пальцами стиснула ему сердце, сжала так, что крепкие пальцы эти не разжать, – знать бы, на кого обижаться! Вот и остался он без оружия. Не только глазам, не только сердцу и лицу сделалось больно – костям стало больно, из пор пошел холодный пот: не думал Сергеев, что он так лопухнется. Впрочем, он-то в чем виноват?

Курок не взводится, патрон не досылается в ствол, железная щечка «макарова» вмята, три средних патрона расплющены – годен пистолет лишь на то, чтобы им колоть орехи. Есть патрон в стволе, загодя загнан туда, но боек не работает – как выстрелить? Все, Сергеев!

Интересно, какая же сука сумела так ловко обезоружить его. И удара вроде бы не чувствовал Сергеев, и кобура на месте, а остался он без оружия! Вместо пистолета – железный лом.

На скаку Сергеев снова засунул пистолет в кобуру – останавливаться было нельзя: Абдулла уйдет!

Подвел его пистолетик, недаром десантники пистолет зовут грузилом и на операциях обходятся без «макаровых» – не берут принципиально. Берут только автомат. Автомат, дескать, это оружие. А пистолет?

Чем же так крепко саданули его? Из «бура» били, что ли? Выматерился бы Сергеев и оскалился бы по-волчьи на того, кто стрелял, кричал бы исступленно до тех пор, пока крик не превратился бы в хрип, – если бы, да кабы, да не мог он… Наругается всласть – упустит Абдуллу, повернет назад – также упустит Абдуллу, заорет, что было силы – испугает Абдуллу.

Отрог только в своей горловине был отмытым, чистим, пахнул человеком, горловина поползла вверх, и отрог изменился, сделался неряшливым, грязным: с камней свисали какие-то волосья, махра, сверху, кружась невесомо, слетала рыжая липкая стружа – то ли короста, то ли ржавь какая, не поймешь, мелькнула серая длинная змея, проворно утягивающая свое тело в щель. Сергеева передернуло – он не любил змей, боялся их, считая: поганее твари нет.

– Н-не уйдешь, н-нет, – стараясь забыть о пистолете, шептал он, заведенно трясясь в седле, понукая доходягу – и каблуки себе уже сбил, и бока у гнедого в кровь обратил, намятые треснувшее губы тоже были в крови, даже рыжие неряшливые склоны отрога, и те набухли красным брусничным цветом, сделались страшными. В голове плескалась боль, свистел ветер, цепкие глаза хватали каждый предмет, попадавшийся по пути, ощупывали его, нехотя отпускали. – От кого угодно ты можешь уйти, от кого угодно, но только не от меня, Абдул-л-ла, – продолжал шептать Сергеев заведенно: в нем будто бы до отказа закрутили невидимую пружину, и надо бы ей отжаться, отпустить, дать слабину, а она, напротив, закручивается все больше, берет все круче, еще малость – и вообще дышать не позволит, перехлестнет глотку.

Все, чему учили в жизни Сергеева, – все должно было пригодиться сейчас – а оно, кстати, уже пошло в ход: – например, те редкие уроки верховой езды, которые он получил в школе, как и наука выживать в условиях, когда выжить практически невозможно, стрельба из пистолета на звук и способность в считаные миги уйти от гранаты, что шлепается тебе под ноги.

Несмотря на заведенность, на то, что и дышать было уже нечем, Сергеев неожиданно ощутил редкое спокойствие, тишину, внезапно возникшую у него внутри: был грохот, шум, нервная всклокоченность, неразбериха, а сейчас все встало на свои места. Даже появившаяся вдруг из ничего усталость, и та отступила, заняла свое место, последнее в ряду.

Все когда-нибудь кончается. Отрог не мог вывести в долину, он кончался тупиком. Абдулла потрясенно зажал зубами нижнюю губу, он рассчитывал на другое, теплился в нем костерок надежды, а сейчас от дохлого пламени нечего не осталось, даже головешек – костерок горел ни на чем: тропа перед Абдуллой сузилась утюжком и неровной складкой круто поползла вверх, к небу, но до неба так и не дотягивалась – путь перекрывал большой гладкий камень, грибом нависший над выемкой.

Все, кончилась земная дорога, кончалась жизнь – хватит ездить с ветром! Плечи у Абдуллы затряслись, он развернул коня и спрыгнул на землю. В ущелье возвращаться нельзя, там только и ждут, когда он появится, значит, выход один – забиться в камни, залечь и переждать. День, может быть, не высовываться из щели, два дня, три дня, четыре дня, неделю – до тех пор не казать носа, пока все не успокоится, а потом уже пощупать пальцами воздух, помять его, понюхать, попробовать на язык, проверить, не поставлен ли ему капкан, и уж затем выбираться на волю.

Жаль оставлять коня – он ведь явно выйдет в ущелье и выдаст Абдуллу, надо пристрелить его, но и стрелять нельзя: звук в горах громкий, выстрелишь из рогатки – до неверных он донесется выстрелом из гранатомета, пистолетный хлопок вообще перерастет в запуск ракеты, вызывающий лавины и землетрясения. Абдулла ткнул коня рукоятью в ухо, огляделся. Время у него имелось, можно не спешить. Склоны отрога были древними, обвальными, полезешь – след останется, выдаст след ходока, молодыми были только грибы – камни верха; плесени на склонах полно, по плесени скалолаз ходит, как по снегу – каждая вмятина, каждой малый нажим ноги отпечатывается так ясно, что под него можно закладывать мину. Что влево карабкаться, что вправо – все едино.

Если только назад отодвинуться и пробовать там, но и там такие же стенки. Остается одно – ползти вверх по складке к камню-грибу, там обойти его либо отыскать нору, ломину, щель, забиться туда – не должны его неверные долго держать в осаде, они не выдержат долгой осады, да и не умеют