Юрий Стукалин - Последний защитник Брестской крепости Страница 34

Шаги приближались. Босые ноги вдруг ускорили темп, незнакомец бежал прямо на них… тридцать метров… Они уже должны видеть его, но туннель оставался все также пуст… двадцать… Никого! Десять… пять… И вдруг все стихло. Только легкий ветерок обдал их лица.

— Вы что-нибудь видели? — засуетился, водя стволом из стороны в сторону, один из солдат.

— Ни черта, — ответил растерянный Кожевников. — Но шагали прямо здесь, перед нами, точно…

— Привидение… — испуганно протянул Мамочкин.

— Зажгите остальные факелы! — воскликнул Анисимов. — Быстрее!

Кто-то долго возился с кремнями, выбивая снопы искр, и наконец туннель осветился ярким мерцающим огнем. Никого и ничего постороннего не было ни спереди, ни сзади. Факел освещал лишь истощенные фигуры бойцов да их изумленные лица. Пустота и тишина. Только слышно было, как бешено стучат их сердца.

— Мистика какая-то, — сказал Кожевников.

— Господи, боже мой, — прошептал Анисимов, старый коммунист и скептик.

Отряд осторожно двинулся дальше. Каждые несколько метров красноармейцы останавливались и прислушивались. Сверху доносилось далекое уханье, взрывы снарядов. Но других посторонних звуков, выдающих присутствие человека, слышно не было.

Когда уже казалось, что они так и будут плутать в туннеле целую вечность, Анисимов остановился так резко, что старшина уткнулся ему в спину.

— Что случилось? — прошептал Кожевников.

— Там есть движение, — ответил Анисимов. — Люди там.

— Уверены?

— Я с двадцать второго в темноте ползаю, как крот. Конечно, уверен. Всем быть наготове.

Кожевников проверил гранаты и снова взял на изготовку пистолет-пулемет. Коридор расширялся, и теперь старшине видны были наваленные впереди ящики. Но присутствия людей он не слышал и не чувствовал. Как вдруг со стороны ящиков оглушительным грохотом раздались два выстрела, две вспышки мелькнули и погасли. Пули со звоном вошли в стену рядом с головой старшины. Кожевников нажал на спусковой крючок МП-40. Очередь прошила ящики. Пальба адским звоном била по ушам.

— Немцы! — раздался вопль со стороны ящиков.

— Сами вы немцы! — крикнул Анисимов. — Вот идиот! Спросил бы сперва!

Стрельба прекратилась, воцарилась полнейшая тишина.

— Чого? — наконец спросил человек, прячущийся за ящиками.

— Ничого! — передразнил старший лейтенант.

— Хто такие?

— А вы? — парировал Анисимов. Он сильно разозлился. Ведь не окажись стрелок таким мазилой, мог и убить кого-нибудь.

— Бойцы Красной Армии.

— А мы, блядь, кто по-твоему?

— А откель мне знать?

— Может, мы подойдем без стрельбы? Я старший лейтенант Анисимов, со мной бойцы.

— Подходите, но медленно. Мы вас на мушке держим, — сказал тот же голос.

— Аккуратно, ребята, — сказал Анисимов своим и медленно двинулся вперед. — Митрич, ежели чего, прикрывай огнем.

— Не шепчитесь там, а идите уж, — более добродушно сказали со стороны ящиков.

Все пошли вслед за старшим лейтенантом. Вспыхнул фонарик. Луч ударил по глазам красноармейцев, словно в них воткнули острые раскаленные иглы.

— Да свои мы, — простонал Кожевников, зажмурившись и чувствуя, как от боли потекли по щекам слезы, — не видишь, что ли. Не свети в лицо — глаза жжет.

— Похоже, и правда свои. — Фонарик мигнул и погас.

Они подошли к ящикам, возле которых было устроено что-то вроде секрета и находились на посту два бойца.

— Ясно, что не немцы, вон как отощали, — произнес второй солдат. — Пойдемте, хлопцы, к командиру отведу.

Их вели по петляющему коридору еще некоторое время, показавшееся Кожевникову вечностью, пока солдат не остановился и не осветил фонариком массивную металлическую дверь. Он легонько постучал, и тяжелая дверь со страшным скрипом стала открываться.

Полоска яркого света по мере открытия двери увеличивалась, и Кожевников прикрыл глаза.

— Что за стрельба? — спросил незнакомый низкий голос.

— Заминка вышла, товарищ комиссар, — ответил боец. — Чуть было своих товарищей не постреляли. За немчур приняли.

— Заходите.

— Вы не могли бы немного притушить свет? — попросил Кожевников.

— Да-да, конечно!

Они вошли в небольшое помещение. Свет в керосинках поубавили, и глазам стало не так больно. Воздух здесь был спертый, остро пахло потом, кислятиной. Зато оказалось тепло, что для продрогших в катакомбах бойцов сейчас было гораздо важнее.

Встретил их коренастый мужик в рваной солдатской гимнастерке. Возраст его определить было сложно из-за всклоченных волос и бороды.

— Батальонный комиссар Бортко, — представился он, — заместитель по политчасти.

— Старший лейтенант Анисимов и мои бойцы. Всего тринадцать человек, трое раненых, двое — тяжело. Пробираемся из катакомб северной части Цитадели. Немцы нас там зажали в тиски и обложили. На поверхность выбраться возможности не было. Вели диверсионную деятельность, ждали подмоги, но, исчерпав все силы, я принял решение искать выход из крепости.

Комиссар внимательно слушал Анисимова и кивал головой.

Пока старший лейтенант докладывал, Кожевников осмотрелся. В помещении находилось восемь человек. Облик их мало отличался от вида бойцов Анисимова — грязные, уставшие, изможденные. Трое были в гражданской одежде, остальные — в солдатской форме. Все они сидели на полу вдоль стен. Некоторые даже не повернули головы.

— Да, — сказал комиссар, когда Анисимов закончил доклад, — все понятно. Глупо, наверное, спрашивать у вас о ситуации в крепости.

Старший лейтенант развел руками, в том смысле, что «да, глупо».

— Мы нашли эти катакомбы случайно, — продолжил Бортко. — Пробирались с Корбинского, по дороге еще несколько человек к нам примкнули. Засели мы тут, похоже, крепко. К Бугу выйти невозможно. Есть вероятность, что имеется какой-то проход, но тут годами придется плутать. Через казарму на поверхность выйти нет шансов, слишком мало людей. Мы уже пытались. Посты охранения и прочее. Но есть и хорошая новость — германская дивизия ушла. В крепости в основном хозчасти теперь стоят да разная тыловая шушера.

— Товарищ комиссар, — спросил Анисимов, — что же нам делать?

— Попробуем пробиваться. Теперь нас больше, и боеприпасы, как я вижу, у вас есть. Надо уходить в леса. Устроим им партизанскую войну, пока наши не подойдут.

— Когда же они подойдут? — чуть не застонал Анисимов, у него тоже начинали сдавать нервы.

— Скоро. Иначе просто не может быть. И не кисните, вы боевой офицер. Располагайтесь, кое-что из провизии найдем, вода тоже есть, хотя ее немного. Раненых несите в соседний отсек Сейчас разведка вернется, и ими займутся.

Кожевников сначала не разглядел в этом помещении еще одну дверь. Там, как выяснилось, лежали раненые и умирающие.

— А у вас тут дети в катакомбах есть, товарищ комиссар? — спросил Кожевников.

— Какие дети? — Бортко посмотрел на него с недоумением.

— Да мы тут по пути к вам кое-что слышали, — проговорил старшина и запнулся, поняв, что его могут принять за сумасшедшего. К тому же Анисимов никак не прореагировал.

— Детей нет, — четко произнес Бортко, — а вот девушка одна имеется. Сейчас она из разведки вернется, я вас с ней познакомлю.

Тяжелая входная дверь растворилась, в проход протиснулся плечистый парень, а за ним внутрь проскользнула худенькая девчушка с коротко остриженными светлыми волосами и перемазанным копотью лицом и с немецким МП-40 на шее. Одета она была в армейскую гимнастерку и галифе.

Бортко что-то говорил Кожевникову, указывая на девушку, но старшина его уже не слышал. Все вокруг закружилось, завертелось в бешеном ритме, земля стала уходить из-под ног. Кожевников пошатнулся.

Глава 4

Матиас и Риммер со всех ног подбежали к подвалу, но к этому моменту все уже кончилось, стрельба прекратилась. Дым потихоньку рассеивался, пехотинцы с карабинами наперевес осторожно подходили к развороченному взрывами подвалу.

Глазам Хорна предстала ужасающая картина. Среди обломков кирпича и тлеющих досок валялось нечто, смахивающее на кучу набросанных как попало грязных тряпок. Матиас подошел ближе и остолбенел. Мертвый русский. Но не это оказалось самым жутким. Трупов за последние пару месяцев он повидал достаточно и, как это ни звучало страшно, попривык к таким зрелищам. Матиаса поразил вид тела. Мертвец был похож на животное. Всклоченная грязная борода, длинные спутанные космы седых волос, искаженное в злобной маске черное от копоти лицо. Крючковатые окоченевшие пальцы с обломанными посиневшими ногтями сжимали окровавленную саперную лопатку. Лохмотья, в которых с трудом угадывалась военная форма, свисали с тощего тела. Чуть поодаль лежал труп немецкого солдата.

Вид трупа вызывал тошноту, Матиас отошел подальше от этого места и присел на поваленное дерево. Рядом устроился Риммер, протянул сигарету. Хорн взял ее дрожащими пальцами и долго не мог прикурить.