Поль Сидиропуло - Костры на башнях Страница 34

— Да объясни ты толком. — Карстен пока не понимал, о чем речь.

— Что тут объяснять! — сощурился Битнер. — Тебе-то, конечно, все равно. Какая разница, кто будет тебя сопровождать, прикрывать. Битнер, Губерт, Лернер… Ты в любом случае окажешься на могучей кавказской вершине. Ты — счастливчик.

— Ах, вот ты о чем.

— Да, да, о том. Надеялся. И все рухнуло. Ну не обидно ли?

— Не отчаивайся, — усмехнулся Карл, он видел: бедняга Битнер переживает, как малыш, которого взрослые не берут на увеселительную прогулку. — Нет худа без добра.

— О каком добре ты толкуешь! — горячился полковник. — Мне предстоит сдерживать натиск русских. Одни получат Рыцарский крест, а другим не достанется и надгробный крест. Лавры одним, шишки другим. Говорю тебе — каждому свое.

Виктор Соколов прислушался: гул доносился откуда-то из глубины гор. Ошибки вроде бы нет — немцы движутся в том именно направлении, в каком и предполагали.

Из-за огромной, нависшей над дорогой скалы, бесформенной, как заплывшее мордастое лицо великана, выползали взбирающиеся вверх, как жуки, тупоносые натруженно воющие немецкие автомашины.

Близился миг решительной схватки с врагом.

Иван Владимирович Тюленев не ложился спать, несмотря на поздний час: он был обескуражен поступающими сообщениями… Командование 46-й армии сообщило, что в районе Черкесска и на перевалах идут незначительные бои. А через три дня в штаб фронта поступило тревожное донесение: «Передовые части первой и четвертой горнострелковых немецких дивизий уже появились на северных склонах Клухора и на перевале Донгуз-орун». В тот же день позвонили снова: «По данным нашей разведки, положение на Клухорском перевале очень серьезное…»

«Как такое могло случиться? И все это за короткое время, за три дня!» Иван Владимирович не в силах был сдержать возмущение.

На 46-ю армию возлагалась оборона перевалов через западную часть Главного Кавказского хребта и Черноморского побережья, а кроме того — прикрытие границ с Турцией.

Выходит, просчиталось командование фронта, полагая, что основной удар немцы нанесут на Черноморском побережье, где и развернули главные силы армии?! Иван Владимирович связался с Тимофеевым.

— Что у вас?

— Немцам удалось прорваться в ущелье «Надежда».

«Как они могли там оказаться?» — не переставал удивляться Тюленев.

— Судя по всему, — продолжал Тимофеев, — противник намеревается пройти в квадрат «три пятьсот». Мы перекрыли подступы к нему…

— Плохо организовали оборону, — скорее себе, чем Тимофееву, заметил командующий. — Прошляпили.

«Да, — размышлял он далее, закончив недолгий разговор с комдивом, — усилили Черноморское побережье, а горы оставили без надежного прикрытия».

Тимофеев однажды сказал командующему фронтом:

— Поражают меня утверждения некоторых, будто горы наши защищены самим господом богом и гитлеровцы ни за что не осилят их. Это самообольщение. У них есть хорошо подготовленные горные части, они пройдут всюду.

— Ты прав, нам нужны дополнительные укрепления, скрытые огневые позиции в горах. Все это нужно было предвидеть! А мы стали наших альпинистов собирать лишь тогда, когда фашисты очутились на Северном Кавказе. В то время, как немцы заранее готовились к горной войне.

— И надо было заминировать проходы там, где нет у нас возможности поставить посты. Один пулеметный расчет в горах может многое сделать.

20 августа генерал армии Тюленев получил директиву Ставки Верховного Главнокомандования.

«Противник стремится вторгнуться в пределы Закавказья и для достижения этой цели не ограничится действиями крупных сил на основных операционных направлениях.

Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами… Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непроходимой преградой для противника. Надо крепко запомнить: непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легко проходимы, особенно в данное время года.

Исходя из этого, Ставка требует наряду с созданием прочной обороны на основных операционных направлениях немедленно усилить оборону Главного Кавказского хребта, и особенно Военно-Грузинскую, Военно-Осетинскую и Военно-Сухумскую дороги, исключив всякую возможность проникновения противника на этих направлениях».

Трудно было не согласиться с этим: немалая доля вины в том, что случилось, лежала на командовании и штабе Закавказского фронта и, разумеется, лично на нем, Тюленеве.

«Проспали мы перевалы», — горько повторил он.

Догорала августовская ночь, а сон не шел.

«Да, нужно лететь в Сухуми», — твердо решил Иван Владимирович.

Глава четырнадцатая

Наступили сумерки, со стороны гор повеяло прохладой. Стягивались к вершинам брюхастые тучи. Все короче становились дни, и все неустойчивей погода в горах.

У самого дома Азамата догнал грузовик. Из кабины выглянул мужчина в папахе.

— Послушай, джигит, где-то здесь живут Татархановы. Покажи дом, если знаешь.

— А кто их не знает! Вот он, — указал Азамат рукой. — А зачем тебе они? Я тоже Татарханов.

— Ну, джигит, ты-то нам и нужен. Ну-ка, открывай ворота.

Грузовик заехал во двор. Шофер и мужчина в папахе — не без помощи Азамата — сгрузили упитанного бычка, которого привязали в сарае; скинули к ступенькам у крыльца два мешка — один с картошкой, другой с мукой.

— В старину наши горцы говорили, — то ли в шутку, то ли с сожалением заметил мужчина в папахе, — лучше иметь в каждом ауле по другу, чем по быку. Теперь по-другому: лучше иметь по быку.

Не проронив ни слова более, уехали.

— Кто эти люди? — испуганно спросила сына Мадина.

— Первый раз их вижу, — ответил он.

— Они разговаривали с тобой.

— Ну и что? — злился Азамат, пряча от матери глаза; он и сам не знал, как быть. Бычок не петух, чтобы спрятать от глаз соседей, наверняка видели. Спросят: откуда? А если и не спросят, то обязательно заподозрят в связях в новой властью. Что же он, Азамат, скажет Маргарите Филипповне? Может быть, не случайно она осталась в городе? Что подумает о нем Надя? И это теперь, когда он смог убедить ее, что был контужен и в горы уйти пока не может.

— Тебя я спрашиваю! Чей бычок, мешки? — Мать было бледна, будто вот-вот упадет в обморок.

— Не знаю. Дядька, наверно, прислал.

— Зачем? Или без его помощи мы не жили, не обходились? Проживем и теперь.

— При чем тут я? Что ты на меня набрасываешься? Амирхан тебе обещал, вот с ним и счеты своди. — Азамат, кажется, нашел выход. — В достатке грозился тебя содержать, вот и старается.

— Будь проклят день, когда он объявился! — Мадина опустилась на ступеньки, уткнулась в шершавые ладони лицом, заходили, задрожали ее плечи.

Больно было смотреть на мать, но Азамат не знал, как ее утешить. Он намеревался поесть, да расхотел вдруг, завалился спать в своей небольшой комнате. Кто знает, сколько прошло времени, проснулся оттого, что услышал за дверью шорох: в последние дни он спал чутко, как роженица. Азамат встал, подошел на цыпочках к двери. Прижался одним ухом к крашеной дощатой половинке, прислушался, замерев на месте.

— Азамат, я это, — раздался тихий голос Чабахан.

Он открыл дверь, пустил сестру к себе в комнату. Чабахан была в ночной рубашке, а на плечах — неизменная материнская шаль.

— Ну, чего тебе? Что опять стряслось? Почему не спишь? — набросился он на сестру, недовольный ее полуночным визитом.

— Что скажу тебе, брат! Только не ругайся, пожалуйста, — заторопилась, зашептала Чабахан, приближаясь к нему. — Ждала тебя долго. И вдруг уснула как убитая. Понервничала, ты не представляешь! И наверно, от этого…

— Могла бы подождать и до утра, — упрекнул Азамат, убежденный в том, что ничего важного сестра не сообщит. Он убрал ноги под одеяло, лег и вытянулся на кровати во весь свой длинный рост.

— Ты еще не знаешь, какие это новости, — промолвила она таинственно, приглушая голос. — Ты послушай, что мы сделали. Наших предупредили.

— Каких — наших? О чем ты?

— Слушай меня внимательно и не перебивай, чтобы я не говорила громко. — Она хотя и пыталась говорить тихо, чтобы не разбудить мать, но невольно повышала голос. — Возвращалась от бабушки Заира…

— Никак не можешь от нее отцепиться, — скривился Азамат. — После всего, что было, продолжаешь дружить. Нет в тебе самолюбия.

— А что было? — наивно сказала Чабахан. — Ну что ты, брат? Они давно любят друг друга. А с Махаром мы были просто друзья.