Александр Гончаров - Наш корреспондент Страница 35

— Я — солдат. Я выполнял приказ.

Наташа, глядя на него, ужасалась. Что можно сделать с человеком длительной обработкой! Это был солдат-автомат с простейшими животными инстинктами. И он мог родиться и вырасти в стране Шиллера и Гете?!

Встречались пленные и другого рода. Попался, например, толстый лавочник, владелец магазина игрушек в Лейпциге. Он оставил свое мирное предприятие на попечение супруги, а сам ринулся на войну, одержимый страстью стяжательства. Перепадало ему не много: сливки доставались более проворным и более хитрым. Но и лавочник не брезговал ничем. В его записной книжке имелись подробные реестры всех посылок, которые он отправил домой.

Попав в плен, лавочник смертельно испугался. На допросе юлил и заглядывал в глаза, как напакостивший щенок. Время от времени вскакивал и искательно обращался к Наташе:

— Прошу, фрейлен, перевести. Я вспомнил еще одно обстоятельство…

Но особенно запомнился Наташе летчик Эрих Вайнер. Его самолет сбили на подступах к Ростову в середине июля, когда немцы начали воздушное наступление на город. Если солдат-автомат и толстый лавочник были просто пешками, то Эрих Вайнер оказался крупной фигурой. Он был сын фабриканта. На допросе держался самоуверенно. Исход войны не вызывал в нем сомнений. Наташу он осмотрел наглым взглядом.

— Фрейлен нечего опасаться. Она может сделать блестящую карьеру. Победителям нужны красивые женщины.

Наташка-атаман проснулась в корректной переводчице.

— Жалею, — сказала она, — что у нас запрещено грубое отношение к пленным.

— Почему? — спросил так же нахально Вайнер.

— Дала бы я тебе, мерзавцу, по морде, — объяснила Наташа и посмотрела на летчика таким взглядом, что тот невольно отодвинулся и пробормотал:

— Вы не имеете права.

…Нет, эта работа была не для нее. Наташу не могла удовлетворить пассивная роль переводчицы. Ее кипучая, живая натура требовала себе иного применения. Улучив удобный момент, она обратилась в штаб партизанского движения. Пожилой полковник с отечными мешками под умными, проницательными глазами (у полковника шалило сердце) разговаривал с Наташей, как с дочерью.

— Да, нам нужны люди на оперативную разведывательную работу, — сказал он, поглаживая высокий лоб. — Но, мне кажется, вы представляете себе эту работу односторонне. Вам хочется действия, преодоления препятствий, борьбы, требующей смелости, ловкости, силы. Все это будет, — он усмехнулся, — иногда даже в избытке. Но, кроме этой, так сказать, романтической стороны дела, есть еще сторона будничная, и на нее я хочу обратить ваше внимание. Разведчик должен прежде всего обладать величайшей выдержкой и терпением. Вам хочется действовать, а придется нередко выжидать — неделю, две недели, месяц… Будут соблазны и, может быть, провокации. Будет казаться, что вы легко можете получить важнейшие сведения. Ведь для этого вы и шли в разведку! А придется бездействовать и ждать. Это бывает очень трудно, гораздо трудней, чем делать что-нибудь. Но самое трудное — необходимость постоянно носить маску. Вы будете выдавать себя за кого-то. И надо вести себя соответственно и ни на минуту не забывать, что вы та, за кого вы себя выдаете. Придется подавлять в себе естественные движения сердца, хмуриться, когда вам радостно, смеяться, когда вам больно от горя, делать вид, что вы равнодушно смотрите на муки и гибель товарищей… Хватит ли у вас на это сил? Сумеете ли вы так искусно играть свою роль и при этом не ошибиться, потому что разведчик, как и минер, ошибается только один раз? А в случае провала сможете ли вы не дрогнуть под пытками — гестапо очень изобретательно на этот счет — и умереть молча?

Он шумно вздохнул, прислушался к чему-то, происходившему внутри: сердце работало нехорошо, очень нехорошо. Наташа ждала, упрямо сдвинув брови.

— Не думайте, что я умышленно сгущаю краски, — бывает и хуже. Я взял средний случай. Взвесьте все это.

— Я знаю, что меня ожидает, — настойчиво сказала Наташа, — я не боюсь.

— Ну, ладно, — умные глаза начальника смотрели на девушку одобрительно, — идите, я подумаю.

Наташа стала разведчицей. Началась беспокойная, напряженная жизнь. Ей давали все более и более трудные задания и, наконец, послали в тыл к немцам на длительный срок.

Недолго пробыла Наташа у стариков: на третий день с попутной машиной она ехала в Краснодар и к вечеру была в городе. Уже в сумерках она разыскала нужный ей домик на тихой, пустынной улице, постучала в зеленую дверь условным стуком. Дверь отворилась, и на пороге появился знакомый ей лишь по описанию невысокий толстяк с лысиной и удивленно приподнятыми бровями.

— Здравствуйте, дядя, — сказала она, — вот я и приехала.

Толстяк бросил быстрый взгляд вдоль улицы.

— А-а, Наташа! — воскликнул он. — Вот хорошо.

Он отступил в глубь коридора, приглашая девушку войти. В неосвещенной комнате на диване темнели две женские фигуры.

— Вот, — обратился к ним хозяин, — приехала племянница Наташа. Помнишь, Людочка, я тебе говорил…

— Зажги свет, — тихо ответила одна из фигур.

Хозяин закрыл ставни, чиркнул зажигалкой.

Наташа давно не видела так хорошо обставленной комнаты. Никелированная кровать, резной зеркальный шифоньер, мягкие плюшевые кресла… Хозяева, по всем признакам, любили дорогие вещи. На диване с полочкой, заставленной слониками, зайчиками, фарфоровыми башмачками и другими безделушками, сидела, кутаясь в пуховой платок, худощавая женщина с седеющими волосами… В другом углу дивана так же куталась в платок очень похожая на нее, но склонная к полноте девушка с грустными глазами. Они пристально смотрели на снимавшую ватник Наташу.

— Выросла-то как, удивительно! — воскликнул притворна хозяин.

— Как старики? — спросил он спустя немного.

— Ничего, — ответила Наташа, садясь в кресло. — Дедушка все на ревматизм жалуется.

— Он давно им страдает, — сочувственно подтвердил хозяин. Он сидел напротив Наташи. Маленькие серые глаза его внимательно изучали девушку.

— Трудно, значит, стало жить в станице? — продолжал он. — Ну, что-нибудь придумаем. В такое тяжелое время родственники, хоть и дальние, должны поддерживать друг друга…

Наташу поместили в одной комнате с Леной — так звали склонную к полноте девушку.

Утром «дядя» — Леонид Николаевич — уходил на работу, и женщины оставались одни. Дома дел было не так много — убрать да приготовить обед. Этим занималась жена «дяди» Людмила Андреевна. На базар не ходили: все необходимые продукты, самого отменного качества, приносил Леонид Николаевич, работавший кладовщиком.

Лена чаще всего сидела с книжкой или бралась за вышивание. Но работа валилась у нее из рук, и она в тяжелом раздумье устремляла взгляд в пространство. За две недели Наташа ни разу не увидела, чтобы женщины улыбнулись. За это время к ним не зашел никто из соседей, и они ни у кого не были. А вскоре Наташа случайно подслушала разговор двух соседок. Она вынесла потрусить коврик и отошла к забору, чтобы не пылить у крыльца.

— А что, к немецким прихвостням какая-то девка приехала? — услышала она.

— Гулящая, должно быть, — отозвался другой голос. — К ним разве хороший человек приедет?

— О господи, и как их земля носит!

Наташа постаралась остаться незамеченной.

Время шло, а работы, которую подыскивал «дядя» для Наташи, все не было. Наташа уже прочитала все книги, которые нашлись у Лены, вышила под ее руководством какого-то немыслимого барбоса в окружении фантастических цветов.

Первое время Лена относилась к Наташе с некоторой отчужденностью, но очень быстро этот холодок исчез, и дочь хозяина привязалась к своей «родственнице».

Однажды ночью, когда Леонид Николаевич и Людмила Андреевна давно уже уснули, а девушки еще разговаривали, лежа в темноте — одна на своей кровати, другая — на диване, Лена после долгой паузы вдруг спросила:

— Можно прийти к тебе, Наташа?

— Конечно, — ответила та, догадавшись, что Лене захотелось пооткровенничать.

Лена влезла под одеяло и жарко спросила у Наташи:

— Ты любила кого-нибудь?

Наташа почувствовала, что краснеет. Как-то сразу ей представилось радостное и растерянное лицо Миши, когда она поцеловала его на горе, в кизиловых зарослях.

— Нет еще, не любила, — ответила она.

— Тогда ты меня не поймешь, — разочарованно сказала Лена.

— Да почему же?

— Ах, это надо пережить самой, — прошептала Лена. — Завтра я покажу тебе его фотографию. Наташенька, милая, как я его люблю — передать не могу.

— Где же он сейчас? — спросила Наташа.

— В Красной Армии. Но я хотела не об этом… Скажи, ты могла бы возненавидеть родного отца?

— Ты задаешь странные вопросы, Лена, — уклончиво ответила Наташа.

Лена затряслась от приглушенных рыданий, прижалась мокрой щекой к плечу Наташи.