Гай Гибсон - Впереди вражеский берег Страница 35

Вечеринка была чуточку слишком веселой, так как в результате я попал в суд. Вся моя вина заключалась в том, что я снял затемнение фар на своем автомобиле. Я так уже делал, чтобы спокойно добраться до дома, но на сей раз они записали мой номер. Грэхем-Литтл и Дэвидсон надавали мне массу полезных советов, однако полиция ухватила меня в свои когти и не собиралась выпускать.

Мы с Евой прибыли в суд и предстали перед мировым судьей, внешностью напоминавшим опереточный персонаж. Он был высок, с пышными усами и совершенно лысой головой. Судья разглядывал нас сквозь стекла очков так, словно мы были диковинными существами, а не нарушителями закона. Я сказал Еве, чтобы она помалкивала, а говорить буду только я. Моя защита была простой. Видимость в тот день не превышала 400 ярдов, что у нас в авиации определялось термином «туман», поэтому, чтобы ехать без риска попасть в аварию, я просто был вынужден снять светомаскировку. Это действительно было так. Я даже мог привести с собой офицера-метеоролога, но вместо этого мне пришлось выслушать показания трех полисменов, утверждавших, что ночь была исключительно ясной. Внезапно Ева, сидевшая на задней скамейке, тоже начала говорить. Судья был польщен. Он с удовольствием выслушал ее, а потом стукнул молотком и произнес:

«Вы приговариваетесь к штрафу 4 фунта 5 шиллингов. Заплатите наличными или чеком?»

Я выписал чек.

Это маленькое столкновение с законом на некоторое время нас утихомирило. Мы с Евой проводили вечера, прогуливаясь, а иногда слушали радио в нашей крошечной спальне-гостиной. Постепенно мы начали уставать от нашего паба, ведь раньше никто из нас не жил в подобных условиях. Однако по радио передавали хорошие новости. Итальянцев всюду били в хвост и в гриву. Они увязли в Абиссинии. Они потеряли Бенгази. Наши войска отбили Британское Сомали. Империя дуче была готова рухнуть, как гнилое яблоко. Более того, пошли слухи, что нас собираются перебросить на юг защищать Лондон.

В эскадрилье ночных истребителей день — самое приятное время. Каждое утро мы могли валяться в постели и поднимались не раньше 11 часов, когда начинались полеты. Было очень приятно читать оптимистические сводки в утренних газетах, попивая горячий чай, поданный хозяйкой гостиницы.

Но вскоре мое отношение к хозяйке изменилось в одночасье. Однажды мы раздобыли немного копченого лосося, который в то время был редким деликатесом. Ева решила, что мы съедим его, когда вечером вернемся из Линкольна.

Когда около 9 вечера мы вошли в паб, я сразу попросил подать лосося.

«Сейчас, я думаю, он уже почти готов», — ответила она и пошла на кухню.

«Почти готов?» — лицо Евы вытянулось.

И тут в дверях появилась хозяйка с блюдом в руках. Она шикнула на своего младшего сына: «Прочь с дороги Арти», — и торжественно поставила блюдо на стол. Она запекла нашего лосося в тесте. Еву чуть удар не хватил.

Во время ночных учений мы научились уверенно перехватывать цели, но это совсем не означало, что с противником нам будет так же везти. Когда начались боевые вылеты, все пошло наперекосяк. Либо наша аппаратура отказывала после того, как самолет поднимался в воздух, либо ломалась рация, либо заклинивало пушки, а если все работало нормально, то в эту ночь фрицы не показывались. Все это сильно било по нервам, и нам приходилось проявлять чудеса терпения.

На «Бофайтерах» наконец установили обогрев кабины, и вот он работал нормально. Было очень приятно сидеть в тепле и слышать команды офицера наведения:

«Хэлло, Бэд Хэт 17. Это Дигби-контрольный. Бандит подходит к тебе с востока. Пеленг 0–9–0. Ангелы 15, примерно 10 миль»[9].

Немного погодя:

«Хэлло, Бэд Хэт 17. Бандит в 3 милях от тебя. Приготовься повернуть влево на 270 градусов. Ангелы 10».

Затем поступал приказ поворачивать. Пилот давал полный газ, «Бо» делал крутой вираж, и теперь следовало ждать новых инструкций.

«Хэлло, Бэд Хэт 17. Ты повернул слишком поздно. Теперь он в 4 милях впереди и немного слева. Пеленг 4–2–5 на 2 минуты, потом снова поворот на 280 градусов. Работай».

Это означало, что все следует начинать сначала, только делать гораздо быстрее. Все, кто находился на земле и вслушивался в звуки ночного боя, часто слышали тонкий звенящий гул, похожий на жужжание рассерженной пчелы. Это означало, что истребитель пытается догнать бомбардировщик. Наконец в эфире снова появлялся офицер наведения.

«Хэлло, Бэд Хэт 17. Ты впереди него на 1 милю. Включай свою аппаратуру. Сообщи, как только что-нибудь заметишь».

Ты немедленно убираешь газ и пытаешься определить, какую скорость следует держать, чтобы плавно сойтись с противником. Затем радиооператор начинает работать со своими циферблатами. Наконец он сообщает:

«О'кей, пилот. Вижу отметку. Он прямо впереди в полутора милях».

И затем следует серия команд на изменение курса, чтобы ты смог увидеть силуэт вражеского самолета на фоне звездного неба.

Да, приятно сидеть в тепле и уюте, жевать шоколад и дожидаться, пока появится противник. Самый волнующий момент наступает, когда противник замечен.

Как-то раз мы обнаружили Ju-88, и я точно помню, что за этим последовало. Я быстро повернул влево, так как мне сообщили, что он находится немного слева от меня. Однако, оглядевшись, я обнаружил, что мы летим практически рядом с немцем. Он опомнился первым и сразу исчез. В другой раз мы подобрались так близко, что оператор предупредил, что мы можем в любую минуту столкнуться. Но я не видел ничего! В отчаянии я выпустил очередь из пушек куда-то вперед, и немедленно в ответ откуда-то снизу вылетела струя трассирующих пуль. В нашей аппаратуре опять что-то отказало. Но немец заплатил за глупость своего стрелка. Я успел всадить в него несколько снарядов, прежде чем он скрылся.

Нам требовалось набраться опыта и совершить свои ошибки. Но я боюсь, что требовалось слишком много опыта и слишком много ошибок. Много раз аэродромы наших ночных истребителей подвергались бомбардировкам. Очень часто одиночный Ju-88 болтался над огнями посадочной полосы, дожидаясь, пока мы начнем садиться, чтобы попытаться сбить нас. Я сам имел стычку подобного рода с Ju-88. Мы возвращались после патрулирования над Манчестером, где не видели ничего, кроме нескольких разрывов наших же зенитных снарядов, и теперь кружили над WC1, предвкушая яичницу с беконом и горячий кофе. Я вызвал центр управления полетами и спросил, нет ли поблизости вражеских самолетов.

Мне ответили, что рядом никого нет.

Все было прекрасно. Поэтому я включил огни и начал заходить на посадку. Мы выпустили шасси и закрылки, как полагается. А тем временем на земле, сжимая кулаки в бессильной ярости, следил за происходящим Чарльз Уиддоуз. У него не было рации, зато он видел подозрительный самолет, который давно кружил поблизости от аэродрома. Он видел, что этот «призрак» заходит мне в хвост. Затем, когда до земли оставалось всего 50 футов, этот «Юнкерс» открыл огонь. Однако он оказался плохим стрелком. Мы всего лишь воткнулись в деревья на дальней стороне аэродрома, хотя оператор все-таки получил одну пулю в ногу.

Подобные инциденты происходили едва не каждую ночь, и мы ничего не могли с этим поделать. Впрочем, иногда наши собственные бомбардировщики наносили своим же аэродромам больше вреда, чем противник. Немного позднее в Скэмптоне выдалась бурная ночка. Началось с того, что немец попытался подкараулить наши самолеты, но сам был сбит и рухнул прямо посреди аэродрома. Затем Тони Миллс, возвращаясь из рейда, столкнулся с самолетом своей же группы, уже находясь над аэродромом. Оба самолета рухнули на землю и взорвались, оба экипажа погибли полностью. И последнее происшествие случилось, когда у «Хэмпдена» уже на стоянке открылся бомболюк, из которого выпала 40-фунтовая осколочная бомба. При взрыве погибли 3 человека. Всего в ту ночь погибли 15 человек.

В другой раз один Ju-88 провел более 2 часов над Линкольнширом, болтаясь взад и вперед между Хемсуэллом и Крануэллом. Сначала он охотился за бомбардировщиками, затем прицепился к учебному «Оксфорду» одной из летных школ. Несколько раз он пролетал прямо над одной из баз истребителей. Командующий базой стоял на крыше ангара и следил за ним, громко ругаясь каждый раз, когда немец пролетал у него над головой. Во время прошлой войны он сам был летчиком-истребителем, воевал во Франции на «Кэмеле» и был награжден Орденом за выдающиеся заслуги и Крестом за летные заслуги. Вид «Юнкерса», преспокойно шастающего над вверенным ему аэродромом в ярком лунном свете, довел беднягу до полного бешенства.

Наконец он не вытерпел и приказал подготовить к взлету «Харрикейн».

Наш командующий уселся в кабину и стал ждать, пока фриц появится в очередной раз. Он прибыл, держась на высоте 2000 футов. Командующий базой взлетел.

Почти сразу он перехватил противника, зашел ему в хвост и приготовился атаковать. Вспоминая небо над Амьеном в 1917 году, он нажал гашетку. Ничего не произошло. Снова нажал. Пушки даже не щелкнули. Он сматерился по радио, однако и оно не работало.