Анатолий Баюканский - Заложницы вождя Страница 36

— Проходите, капитан! Садитесь! Сюда, ближе к столу! — Имант Иванович был сегодня удивительно мягок и даже непривычно ласков. Таким Кушак начальника не видел еще никогда. Даже седые брови начальника не стояли торчком, как обычно, а были тщательно подстрижены и приглажены.

Капитан сел на указанный стул, спиной чувствуя холодный взгляд незнакомца.

— Ну, капитан, рассказывай, как подвигаются дела в зоне? — Имант Иванович, по обыкновению, встал, прошелся по мягкой ворсистой дорожке, затем о чем-то пошушукался с незнакомцем и поторопил Кушака.

— Говори, я внимательно слушаю. Ах, да! Понимаю. Товарища можешь не стесняться.

— Начну с того, — Кушак невольно встал, чувствовал: незнакомец, конечно, большая шишка, — что мною уже завербованы три женщины-ссыльные разного уровня, разных социальных слоев.

— Сядь, пожалуйста, не стоит маячить перед глазами, мы не на строевом плацу! — ворчливо проговорил Имант Иванович, положил перед собой красную папку. Всем сотрудникам было известно: если появилась на столе знакомая папка, готовься к разносу.

— С помощью новых агентов, — продолжал капитан, думая о том, что может означать сей условный сигнал бедствия, — я теперь имею полную информацию о том, что происходит в среде ссыльных, как в бараке, так и на рабочих местах.

— И что же там происходит интересного? — Имант Иванович подвигал красной папкой, чем еще больше насторожил Кушака. — Знаете, капитан, когда я по молодости охранял вождя революции вместе с другими латышскими стрелками, нас опекал Феликс Эдмундович. Он учил говорить четко, без предисловий, оперировать только цифрами и фактами, итогами наблюдений и кратко высказывать предложения.

— Виноват, Имант Иванович! Итак…

— Скажите, капитан, вами определен приблизительный состав преступной группы? — спросил из угла человек в штатском. Голос у него оказался мягким, завораживающим.

— Окончательно нет, но…то есть, можно сказать, «да», — смутился капитан, крутые скулы его заалели. — Я заканчиваю подготовку докладной и там… — Покосился в сторону Иманта Ивановича, призывая начальника на подмогу. Ведь он-то прекрасно знал, как шли дела: вредительская группа еще не закончила организационно оформляться, практических дел на счету покуда нет, но…

— Прошу вас, товарищи, поторопиться! — мягко пророкотал незнакомец, обращаясь к начальнику горотдела — Иначе вас ждут крупные неприятности.

— Слушаюсь! — Имант Иванович снова сорвался со своего кресла и, чтобы прийти в себя, заходил по кабинету.

— А вы, капитан, плохо работаете, проявляете недопустимую раскачку! — Незнакомец пересел в другое кресло, но опять умудрился устроиться так, что капитану не удавалось разглядеть его лица. — Вот, смотрите! — Он со спины протянул ему листовку, на тетрадном листе изменчивым почерком было написано следующее: «Если в твоих жилах осталась хоть капля немецкой крови, ты не пойдешь на сделку со своей совестью, не станешь собирать в цехах орудия убийства твоих братьев на фронте, твоих единоверцев — стариков и детей в немецком тылу! Победа грядет! Скоро и сюда придет фюрер! Зиг хайль! Зиг хайль!» — Кушак осторожно, будто гремучую змею, опустил листовку на стол, спина его занемела, так хотелось обернуться и посмотреть в глаза этому ловкачу, который, наверное, сам не видел ни единой немки, а вот является обладателем явно немецкой листовки. — У вас под носом вовсю действует вредительская группа, ведущая саботаж, а вы…смешно сказать, завербовали трех человек. Одного агента остроумно, купили за кусок хозяйственного мыла. А ежели немецкое подполье предложит вашей толстой Маргарите, простите, «Волжской», три куска? Она переметнется к ним и будет пересказывать ваши задания. Вы что, хотите дождаться, когда последуют более серьезные диверсии?

— Это исключено! — нарочито бодрым тоном произнес Имант Иванович. — Мы полностью контролируем ситуацию. К концу марта мы завершим разработку операции под кодовым названием «Расчистка». Сейчас среди немецких ссыльных, помимо трех агентов, действуют еще двое, отлично владеющие немецким языком.

— Будем предельно точны, Имант Иванович, — беззлобно укорил таинственный незнакомец, — этих агентов, еще там, в Поволжье, заслали мы. Не будем считаться, ведь дело-то общее, государственное. Нарком торопит, завершайте «расчистку».

— Все возможное будет нами сделано! — привстал Имант Иванович. — Так и доложите руководству.

По невольно подмеченным деталям, по заискивающему тону начальника, капитан Кушак понял: незнакомец близок к высшим кругам органов, посему и старательно уходит в тень. И ему стало холодно и неуютно, ибо капитан прекрасно знал: вредительской группы среди ссыльных не существует. А возможно, он ошибается. Ведь откуда-то появилась подстрекательская листовка. Почерк схож с неустоявшимся, детским. «А не Эльза ли Эренрайх?» — пронзила догадка капитана. Недаром все три агента, не сговариваясь, докладывают о долгих отлучках девчонки во время смены, о дополнительном питании, которое она получает.

— А теперь, товарищи, давайте вместе обсудим завершающий этап ликвидации группы вредителей в глубоком тылу. Капитан, пересядьте ближе к окну. Так, хорошо. Теперь, пожалуйста, пригласите сюда моего агента, которому поручено довести дело до конца. Да, учтите, отныне все приказания его исполняются без промедления.

Имант Иванович снял трубку внутреннего телефона и глухо сказал кому-то:

— Войдите, будьте так любезны!

Отворилась дверь, и капитан Кушак до боли стиснул кулаки. На пороге кабинета появилась Цецилия, агент Цецилия в рабочей робе ссыльных немецких женщин. Увидев Кушака, едва заметно улыбнулась краешками тонких губ…

«ПРИМИТЕ ПЕЧАЛЬНУЮ ВЕСТЬ»

Эта мартовская ночь выдалась не по-весеннему холодной. К бараку, в котором размещались ссыльные немки, забыли подвезти уголь, и стужа в продуваемом бараке сделалась такая, что пар валил изо рта, женщины улеглись на нары раньше отбоя, теснее сдвинулись друг к другу, пытаясь согреться. Эльза долго не могла прийти в себя, дрожала будто в лихорадке, тяжко вздыхала, вспоминая с непомерной горечью, как зеки украли у них с Борисом печеную картошку. Просвета в занудной жизни никак не наступало. Да и в бараке ей житья совсем не стало. Вчера, подождав, когда уйдет в свою каморку капитан Кушак, три незнакомые Эльзе бабы накинули ей на голову одеяло и долго зло били кулаками по голове и лицу, пинали ногами, приговаривая: «Это тебе за опоздания! Это тебе за гвардейские обеды! Это тебе за гнусные доносы!». Да и на работе сгущаются тучи. Сегодня она опять пропустила без осмотра две болванки. Старичок-военпред заставил написать докладную записку, намекнул, что ее якобы отвлекла фрау Ряшке, которая, действительно, на минутку подходила к ней.

Эльза осторожно потрогала правый глаз, он сильно затек, глухая боль засела глубоко под грудиной, отзывалась при любом движении. Да, теперь Эльза больше не сомневалась: божьи ангелы отрешились от нее, отдали в руки сатаны. Бесовская злая сила отныне правит ее судьбой. Эльза постоянно держала глаза на мокром месте, веки покраснели, она больше не сомневалась, что Люцифер играет с ее душой, как с куклой, дергает за ниточку в нужный момент. Как же иначе можно истолковать, что, одаривая гвардейскими обедами, он насылает злобу ссыльных. Хотя…женщины, наверное, по-своему правы: вкалывают до изнеможения, трое уже умерли от истощения, остальные едва тянут на жидком супчике, заправленном серой слежавшейся мукой, она же — Эльза Эренрайх, будто насмехаясь над ссыльными, хорошо питается.

Эльза сама не заметила, как задремала. Ее израненная душа давно подкарауливала, когда, наконец, девушка смежит веки. И ее душа или дух начал привычно выбираться из телесной оболочки. Эльза впала в знакомое состояние — спала и не спала, но отметила четко: прошлое, пережитое вчера и сегодня как бы отрезало разом сомнения, слезы, огорчения, которые более не томили девушку. Стало легко и немножко торжественно. Она уже привыкла к тому, что каждый полет был не похож на предыдущие, он словно бы заранее программировался небесными высшими силами. Сегодня у девушки возникло новое ощущение, будто бы движение вовсе прекратилось, создалось впечатление, что ее подвесили в межзвездном пространстве и забыли о ней. Она видела, как в немом кино, очертания городов и лесов. Как всегда, не испытывала робости. И тут словно сорвалась невидимая укрепа, прочно державшая Эльзу, она сорвалась с места и, подобно самолету, вошедшему в губительный штопор, стала стремительно падать вниз.

Спустя несколько мгновений яростное падение прекратилось. Эльза, к величайшему своему удивлению, зависла над плоской крышей красного кирпичного здания, сверху похожего на гигантские пчелиные соты, комнатки-соты были набиты людьми, очень схожими друг с другом. Эльза видела сквозь крышу, как через обыкновенное стекло. «Тюрьма!» — сразу пришла догадка, и с пугливым любопытством Эльза стала рассматривать все, что делалось в камерах-сотах. Отчетливо разглядела нары вдоль стен, параши в углах, стальные двери, длинные коридоры, по которым чинно расхаживали надзиратели. И вдруг Эльзе показалось, что остановилось сердце: по железным ступеням, заложив руки за спину, в сопровождении двух солдат, ссутулясь, шел отец. Эльза узнала его сразу, хотя волосы отца стали совсем седыми, как у ремесленника Бориса. Эльза хотела окрикнуть отца, броситься к нему в объятья, однако невидимый кто-то сжал ей рот. Она будто смотрела кино и лица героев были удивительно знакомыми. Отца привели в полупустую комнату без окон, приказали встать к стене. Человек в штатском стал что-то читать написанное на бумаге. Затем отца прикрутили к крюку, вбитому в стену. Один из военных вытащил из кобуры пистолет, вытянул руку. Звука выстрела Эльза не слышала, но ее любимый фатер — веселый и добрый, почему-то боком сполз на каменный пол и замер в отрешенной позе. Один из военных снял шинель, на нем оказался белый халат, склонился над распластанным телом, пощупал пульс у недвижимого отца, взял из рук второго военного чернильницу, ручку с перышком, расписался на той же бумаге. После этого вся троица вышла из комнаты без окон.