Айбек - Солнце не померкнет Страница 36

Это был младший брат Бектемира. Земляки отошли от толпы к забору, стали рассказывать друг другу о своих приключениях.

Камал Уринбаев в районе, близком к границе, встретил врага огнем своей батареи. Раненный в Белоруссии, он лежал там во многих госпиталях и наконец попал в этот город, где и вылечился.

— Хорошо, что встретились, — произнес Рашид, прикуривая папиросу от трофейной зажигалки. — Завтра отправляюсь на фронт. Ну, как там Бектемир? Хорошо воюет? Я, к сожалению, быстро вышел из боя. О земляках ничего не знаю. Нет ли письма из дому?

— Здесь получил я одно письмо, — сказал Камал и проверил свой карман. — Все Живы-здоровы. Отец, оказывается, стал председателем, сестричка Зайнаб — бригадиром. Из пятерых братьев остались только двое — Тахир-ака и Кадыр-ака. Ой, что же мы стоим? Девушка ждет вас. Эх, да как же так можно? Оставить такую девушку!

А ну, живо к ней!

Рашид покраснел и засмеялся.

Глава четырнадцатая

Октябрь пришел со снегом и морозами. А бои становились с каждым днем все упорнее, горячее. Покоя — ни Днем ни ночью. Земля ни мгновения не отдыхала от разрывов бомб и снарядов, небо — от гула самолетов.

По словам Аскар-Палвана, дик стояли такие, как будто черные дивы, разорвав свои цени, намеревались растоптать весь мир.

Сколько танков!

Сколько самолетов!

Советские дивизии, полки, батальоны встали против этого половодья железа и огня. Половодье росло, ширилось. Росла, ширилась и наша сила, самоотверженность, гнев. Позади — Москва, об отступлении нельзя было и думать.

Чувствуя свое бессилие, враг становился более озлобленным, коварным.

Между боями, в короткие периоды затишья, земляки встречались.

— Как настроение? — спрашивал Аскар-Палван у Бектемира.

— Ничего. Глины поел немало. Да и ты вытри физиономию!

— Берегись танков, — советовал Аскар-Палван. — Ведь танк не лошадь, за гриву его не поймаешь.

— Ладно, на этот раз посмотрим, как ты их удержишь, — усмехнулся Бектемир.

Однажды на рассвете, подняв голову, Бектемир увидел, что кругом белым-бело. Ветер швырял колючий снег в глаза. На душе Бектемира стало грустно. Он вспомнил торжества в Узбекистане по случаю первого снега. Люди поспешно пишут своим друзьям "снежные письма", с волнением и хитростью пытаются вручить их, чтобы добиться желанного подарка. Кто-то бежит, кого-то догоняют. Устраиваются угощения. Дети наполняют шумом улицы, строят горки, валяются в белом пуху, играют в снежки.

Сам Бектемир в прошлом году по "снежному письму" заведующего колхозной фермой зарезал барана с курдюком, тяжелым, как большая корзина. Хорошо Бектемир угостил своих друзей! Дом был полон друзей и приятелей… Дутар, песни, шутки.

Кто из этих парней остался сейчас в кишлаке? Трудно сказать.

Аскар-Палван хватал пригоршнями снег. Он с улыбкой произнес:

— Помнишь, когда я женился, в день свадьбы выпал пышный снег. В наших краях такой снег бывает очень редко. Жена, находившаяся, по обычаю, за занавесью в — углу, спросила: "Джаным не по вашей ли просьбе снег пошел?"

— А ты что ответил? — спросил Бектемир.

— Я? — прищурив глаза, переспросил Аскар-Палван. — Я ответил, что не снег идет. "Поверь, милая, это мука падает. Изобилие будет"..

— Вот тебе и раз! Ну и ответил!

— Ну а что ответил бы ты? — поинтересовался Аскар-Палван.

— На свадьбе нашей снег, а в душе нашей весна! Я бы так ответил.

— Ты что, находился в учении у Фазыла-бахши? — Аскар-Палван шутливо швырнул в лицо друга горсточку снега. — Да, кстати, тебе еще удалось увидеть Алтынай или нет? — вдруг серьезно спросил он. — Девушка приятненькая, как шелковая кисточка.

Бектемир, пытаясь унять взволновавшееся сердце, медленно расправил плечи.

— Э, брат, в думах моих она единственная. Желание встретиться с ней — всегда в душе.

— Красавица девушка, беленькая как пух. Стоит того, чтобы ты мечтал о пей. И разум у нее на месте. Помню, с каким огоньком она говорила о том, что мы раздавим фашиста. Мудрая девушка, — степенно, чеканя каждое слово, проговорил Аскар-Палван.

Бектемир, погруженный в свои мечты, промолчал. Затем, тяжело вздохнув, тихо сказал:

— Друг, я всей душой люблю ту девушку. Но ведь пет никакой возможности встретиться с ней. "Война — не место любви", — говорю я себе. Но в душе всегда любовь и мечта о ней… Конечно, как-нибудь выберу время и пойду в санбат, найду ее, — твердо произнёс Бектемир.

Лицо его менялось. То становилось грустным, то вдруг тень какой-то надежды мелькала на нем.

— Если увидишь, не забудь передать привет и от меня. Ее обращение и слова понравились мне, — улыбнулся Аскар-Палван. "ж! Подошел связист Азимов, широкоплечий, огромный, с острым носом, с тоненькими, словно нарисованными карандашом, бровями, под которыми живо бегали черные глаза.

В голенище сапога солдат носил най. Совсем недавно, после отражения нескольких атак противника, внезапно среди тревожной тишины нежно и печально потекли звуки ная. Это, усевшись в глубоком окопе, играл Азимов. Все притихли.

Сейчас Азимов весело осмотрел земляков.

— А, дети солнца, поздравляю с зимой! — громко произнес он. — Это только ягодки. Русская зима у-у-ух бывает какой лютой. Ноги, грудь надо в тепле держать. Вот бы сейчас крепкого, горячего чайку!

— Ив нутро к нам пришло бы лето! — поперхнувшись, произнес Аскар-Палван.

— Подожди говорить о час. Как бы немец не заставил в огне купаться! — Бектемир, прикусив губу, улегся в снежный окоп.

И действительно, скоро начался бой. Атака гитлеровцев была похожа на предыдущие.

— Не может успокоиться, гадина!..

— Нужно его утихомирить.

Бойцы готовились отразить врага, который приближался к окопам.

Впереди танки, за ними автоматчики, потом снова танки, и снова под их защитой пехотинцы.

Оставив три подожженных танка и десятки убитых, враг отошел. Но через некоторое время, с новыми силами, опять бросился в атаку. До наступления темноты гитлеровцы, не успокаиваясь, продолжали натиск.

Свежий снег окрашивали темные пятна.

Был ясный день. Сверкающий на солнце снег слепил глаза. В лесу, наряженном в красивые зимние одежды, господствовала глубокая и величавая тишина.

Только в партизанском лагере, невидимая для чужих глаз, шла жизнь. Словно раскаленные угольки, покрытые золой, она далеко распространяла свое тепло.

Али вместе с Верой Петровной распиливал длинную толстую сосну. Он любил такую работу. Поплевывая на ладони и ловко орудуя пилой, он поторапливал женщину:

— Ну, Петровна, давай, давай!

Приглушенный звук пилы, растущие кучки опилок, груда поленьев доставляли ему радость.

Вера Петровна, рослая, сильная, немногословная женщина, тоже, казалось, не знала усталости.

— Ничего, ничего, — отвечала она. — Не отстану.

Почти все хозяйство партизан лежало на ней. Она была дальней родственницей командира отряда. Муж ее погиб в финскую войну. Вдова честно трудилась в колхозе, жила в достатке. Свое счастье Вера Петровна видела в дочери. Мечтала послать ее в Москву, в институт.

В день, когда немцы ворвались в деревню, пятнадцатилетняя девочка, гнавшая с поля корову, погибла от пули врага.

Мать похоронила единственную дочь между двумя березами за околицей деревни.

Вера Петровна о своем горе никогда не говорила. Старалась держаться бодро.

Такими были и другие члены партизанской семьи, хотя много пережили, много повидали за последнее время.

Али очень быстро свыкся с полной опасностей жизнью партизан, требовавшей беспредельной самоотверженности, выносливости и отваги.

Слово "партизан" он произносил с какой-то особой гордостью. Он то и дело толковал кому-нибудь:

— Раз есть партизан, дела немца паршивы. Почему, спрашиваешь? Да потому, что хвост у него не свободен.

— Правильно, — улыбался собеседник Али.

Воодушевленный Али развивал свою мысль:

— Фашисту надо голову размозжить. Но если как следует будем наступать ему на хвост, он в конце концов растянется обессиленный. Вот тогда и раздавим голову. И конец делу будет!

В отряде насчитывалось человек тринадцать. Один киргиз, несколько украинцев, один азербайджанец, узбек Али. Остальные — русские. Почти все они — колхозники этого края. Партизаны любили своего смелого, решительного, всегда готового на риск командира. Он никому не давал покоя:

— Отдыхать некогда… Потом, потом отдохнем…

Али уже участвовал в нескольких операциях. Он был доволен, что попал в крепкую боевую семью.

— Хороший народ. Не пропадешь с вами, — восхищался Али.

Люди не знали усталости. Забыв про сон и отдых, они вели напряженную, суровую жизнь.

… Али взглянул на спокойное лицо женщины. Оно только покраснело, но даже тени усталости на нем не было.