Бернард Корнуэлл - Боевое Знамя Страница 36

- Что скажете о Ли, Фалконер? - мимоходом спросил один из конгрессменов.

- Я его едва знаю, - ответил генерал, что было явной отговоркой, потому что семья Фалконеров была хорошо известна в виргинском светском обществе, как и семья Ли, и Вашингтон Фалконер был знаком с Робертом Ли почти всю жизнь, но всё равно не мог понять его теперешнего возвышения.

Ли начал войну, имея значительную репутацию, но ничего с этой хорошей позиции не достиг, хотя при этом, совершенно не прилагая усилий, чем Фалконер мог только восхищаться, Ли поднялся до командующего армией Северной Виргинии. Единственное объяснение, которое Фалконер мог дать этому феномену, заключалось в том, что лидеры Конфедерации были обмануты солидными манерами Ли и уверовали, что за спокойными и заслуживающими доверия глазами генерала скрывалось глубокомыслие, но Фалконер не мог в этом признаться даже двум из этих лидеров.

- Меня беспокоит, что он слишком осторожен, - вместо этого произнес Фалконер, - хотя, конечно, осторожность в настоящий момент может оказаться правильной тактикой.

- В смысле, позволить врагу подойти к нам поближе? - предположил толстый конгрессмен.

- В данный момент, да, - подтвердил Фалконер, - потому что мало смысла самим нарываться на неприятности. Пусть разобьются о наши бастионы, да? - он улыбнулся, уверенным тоном произнося эти слова, но в глубине души прибытие завтра в Гордонсвил генерала Ли его беспокоило, в этом случае город наверняка заполнят офицеры-конфедераты высокого ранга, которые будут коситься на Фалконера, узнав, что он покинул свою бригаду без разрешения, а неприязнь Каменной стены Джексона нужна была Фалконеру в последнюю очередь.

Джексон уже с подозрением относился к Фалконеру из-за того, что генерал запоздал с контратакой у Кедровой горы, хотя, к счастью, захват вражеского знамени значительно укрепил репутацию Фалконера, но даже в этом случае Джексон мог оказаться могущественным врагом, особенно учитывая, что "Ричмондский наблюдатель" в той же степени поддерживал Джексона, как и Фалконера. В общем, решил Фалконер, настал момент тактического отступления.

- Полагаю, эти новости означают, что нам следует вернуться в лагерь нынешним же вечером, Мокс, - сказал Фалконер, повернувшись к адъютанту. - Если сюда приезжает Ли, вне всякого сомнения, у него есть для нас приказы, к которым нужно быть готовыми.

Капитан Мокси скрыл свое удивление столь скорым отъездом и разочарование тем, что лишился удовольствий дома терпимости по соседству.

- Я распоряжусь подать лошадей, сэр, - ответил Мокси, и когда усталых животных оседлали, оба офицера, так и не приняв ванну, не говоря уже о более изысканном городском досуге, направились на запад, к надвигающимся сумеркам. В отеле один из конгрессменов отметил, что стране действительно повезло иметь на службе такого преданного и дисциплинированного человека, как Вашингтон Фалконер, и трое его коллег торжественно согласились с этим мнением, а потом встали с кресел и поспешили в соседний дом.

Настала уже полная темнота, когда Вашигтон Фалконер добрался до фермы, где располагался его штаб. Полковник Свинерд еще не спал, сидя при свечах под скрещенными знаменами Легиона Фалконера и пытаясь разобраться в беспорядочных счетах бригады. При виде Фалконера он встал, спрятав свое удивление внезапным возвращением генерала, и доложил о событиях дня. Двоих человек арестовали за пьянство в таверне Маккомба, и они ожидали наказания до утра.

- Я думал, что запретил ходить в таверну, - сказал Фалконер, вытягивая правую ногу, чтобы Мокси мог стянуть сапог.

- Именно так, сэр, - подтвердил Свинерд.

- Но невозможно удержать мерзавца от выпивки, вы это хотите сказать, Свинерд? - язвительно спросил Фалконер.

- Я собирался сказать, сэр, что у Маккомба работает пара шлюх, и многие рискуют ради них.

- У Маккомба есть женщины? - прорычал Фалконер. - Тогда нужно арестовать этих мерзких тварей! Будь они прокляты. Я не хочу, чтобы половина бригады подцепила сифилис, - он закурил сигару, вполуха слушая, как Свинерд продолжает доклад, но притворяясь, что весь внимание, Фалконер на самом деле думал о том, насколько же ему отвратительно новое проявление идиотизма Свинерда.

Старый пьяница Свинерд совершенно не попадался на глаза, он был досадной помехой, конечно же, но предсказуемой помехой, небольшой ценой за поддержку его кузена, издателя "Ричмондского вестника". Но новый Свинерд стал человеком, выставляющим свои моральные качества напоказ с усердием, которое Фалконер находил раздражающим.

Если раньше Свинерд понятия не имел о том, что творится в бригаде, теперь он был постоянно занят и так же постоянно докладывал Фалконеру о жалобах и вносил предложения. Сегодня это была проблема с партией капсюлей из ричмондского арсенала. По меньшей мере половина из них оказалась с дефектом.

- Тогда отправьте всю эту чертовщину обратно! - рявкнул Фалконер.

- Мне нужна ваша подпись, - заметил Свинерд.

- Разве вы не можете ее подделать?

- Могу, но предпочел бы не подделывать.

- Будь проклята ваша нерешительность, дайте тогда мне, - сказал Фалконер.

- И с прискорбием сообщаю, что появились еще трое дезертиров, сэр, - продолжил Свинерд, положив список дезертиров рядом с нуждающимся в подписи генерала документом. Руки Свинерда дрожали, не от беспокойства, а потому что трезвость еще не вполне успокоила его опустошенное алкоголем тело.

- Кто сбежал? - спросил Фалконер с опаской. Он ненавидел дезертиров, воспринимая это преступление как критику своей власти.

- Два человека Хаксалла, - доложил Свинерд, имея в виду арканзасский батальон, - и Хаксалл подозревает, что они направились домой, а третий - один из новичков из Ричмонда, который решил, что жена ему изменяет. Тот же самый, что сбежал пару недель назад.

- Так поймайте мерзавца опять и на сей раз пристрелите его, - велел Фалконер, прихлопнув раздражающую его мошку. - И как, чёрт возьми, им удалось сбежать? Разве часовые не расставлены?

- Все трое находились в составе рабочей партии, которая относила боеприпасы на позицию Старбака, сэр, - поведал Свинерд.

Фалконер вытащил левую ногу из рук Мокси и поднял глаза на бородатое и покрытое шрамами лицо Свинерда.

- Объяснитесь, - с угрозой сказал он.

Свинерд прекрасно знал, что упоминание имени Старбака поставит его в рискованное положение, но полковник обладал как мужеством военного, так и силой, проистекающей из вновь приобретенной веры, и потому уверенно рассказал про обнаружение брода, о котором никто не подозревал, и как Старбак предложил поставить переправу под охрану.

- Я дал ему три роты, сэр, и проинспектировал на закате. Он хорошо окопался, и с флангов его тоже не обойти.

- Чёрт побери! - воскликнул Фалконер, стукнув по столу рядом с креслом. - Какие я вам дал приказы? - он помедлил, но не в ожидании ответа. Вообще-то генерал не стал бы слушать никаких ответов, потому что все разочарования последних месяцев внезапно переполнили его и вырвались наружу.

Как вулкан, чья расплавленная лава слишком долго таилась под коркой холодного твердого камня, Фалконер взорвался, раскалившись от ярости, которая и не особо была связана с обсуждаемой проблемой. В самом деле, ведь если бы Свинерд просто рассказал Фалконеру, что на открытом фланге бригады был обнаружен неохраняемый брод, генерал, без сомнения, приказал бы двум или трем ротам застрельщиков наблюдать за переправой, но упоминание Старбака моментально привело Фалконера в бешенство.

В течение нескольких мгновений его ярость была так глубока, что Фалконер был не состоянии говорить, но потом слова хлынули из него, и в пятидесяти ярдах от фермы солдаты в страхе слушали, а те, что расположились чуть дальше, поспешили подойти поближе, чтобы услышать эту яростную речь. Свинерд, говорил Фалконер, просто никчемный слабак, который перестал сосать из своей чертовой бутылки, но тут же ухватился за титьку новой религии.

- Бога ради, придурок, встаньте уже на собственные ноги!

Это было несправедливо, потому что единственной причиной ярости Фалконера было то, что Свинерд осмелился взять на себя ответственность и переместить часть бригады без разрешения генерала, но в первые мгновения поток этого раскаленного добела гнева не имел четкой цели, а просто тек туда, куда позволяли обиды Фалконера, а потому генерал направил свою ярость на воспитание Свинерда, его внешность и работорговлю, которой занималась его семья. Затем Вашингтон Фалконер прошелся по перерождению полковника, насмехаясь над его набожностью и называя ее фальшивой, а новоприобретенную деловитость позёрством.

Это был впечатляющий взрыв. Вашингтон Фалконер уже чувствовал себя обманутым, потому что пришлось сократить пребывание в Гордонсвиле, но теперь этот поток злости подпитывала горечь из-за предательства сына, неприязнь к Старбаку и ослиное упрямство, с которым бригада отвергала все его простейшие приказы. Два десятилетия им пренебрегала жена и презирал ее чертов брат, школьный учитель, и теперь всё это вылилось в отвратительный поток проклятий, извергаемых Фалконером, который орал Свинерду оскорбления, и наконец, когда он вынужден был понизить голос с почти визга до просто громкого, чтобы перевести дыхание, то освободил Свинерда от должности.