Ибрагим Друян - Клятву сдержали Страница 36

Много было у нас помощников среди партизан, добровольных собирателей целебных трав. Иногда партизаны приносили целебные травы, возвращаясь с операций. Я всячески поощрял такую помощь. При каждом удобном случае знакомил партизан с лекарственными травами, учил их находить места, где они растут. И часто потом партизаны заглядывали ко мне, с интересом наблюдали, как из обыкновенных цветов получаются лекарственные препараты. Такое любопытство я считал вполне объяснимым.

Но один случай очень насторожил меня. Вот об этом я и хочу рассказать.

В апреле 1943 года я объезжал бригады соединения, знакомился с постановкой санитарной службы в них, осматривал больных и раненых. И вот однажды, когда принимал больных в бригаде Жоржа Столярова, ко мне подошла медсестра Клава, попросила, чтобы я вне очереди принял одну девушку. «Что-то серьезное, — подумал я, — женщина нуждается в немедленной помощи».

— Веди, — сказал я Клаве.

Через некоторое время в комнату вошла довольно молодая женщина, стройная, красивая, с правильными чертами лица. Одета была несколько странно для наших партизанских условий: каракулевая кубанка, хорошо подогнанный новенький полушубок, аккуратно, по ноге сшитые сапожки.

— На что жалуетесь? — задал я обычный в таких случаях вопрос.

— Я медсестра, — неожиданно заявила женщина. — Хочу быть хоть чем-то вам полезна.

Вот оно что! Великолепно… Медработников нам не хватало, и каждый новый специалист был для нас сущим кладом.

— Чудесно! — обрадовался я. — Работы у нас непочатый край.

Для первого знакомства попросил рассказать о себе. И выслушал следующую историю.

Работала Мария (так звали женщину) медсестрой в одной из районных больниц, недалеко от Минска, помогала чем могла местным жителям. Все время искала связи с партизанами, чтобы активно включиться в борьбу с врагом. Но до последнего времени это ей не удавалось. А тут немцы каким-то образом узнали, что муж — политработник Красной Армии. Вот и пришлось бежать в лес. И наконец-то ей повезло — встретилась с партизанами, попала в отряд.

В лес Мария принесла своего единственного сына, которому всего полтора года. Ребенок все время болел, и она хотела, чтобы я его посмотрел.

— Где он у вас? — спросил я.

— Там, за дверью, — ответила она.

— Ну ведите.

Мальчика она не ввела, а внесла. Выглядел он страшно. Едва двигался, ему трудно было даже держать головку. Налицо ярко выраженная дистрофия нарушение обмена веществ в организме от острого голодания. Я осмотрел мальчика и понял, что сейчас для него единственное лекарство — хорошее и регулярное питание. Об этом и сказал матери.

Марию с ребенком мы определили на жительство к одинокой старушке, поручили ей уход за группой сыпнотифозных больных. Когда мать была занята возле больных, за мальчиком присматривала старушка.

Мария оказалась хорошей медсестрой. Она заботливо ухаживала за ранеными, изо всех сил старалась завоевать их симпатии. Я был рад, что заполучил добросовестного работника.

Все было хорошо, если бы не тревожные сигналы от хозяйки дома, где жила Марля. Несколько раз приходила к нам бабушка, жаловалась на нее. По ее словам, ничего материнского у Марии не было. За сыном она не следила, относилась к нему совершенно равнодушно, почти ничего не предпринимала, чтобы поскорее вылечить его от дистрофии.

Пришлось вызвать Марию, сделать ей замечание. Восприняла она это замечание как-то равнодушно. Каким-то деревянным голосом, словно наперед заученными фразами стала жаловаться на свою собственную судьбу. Что вот, мол, ее одинокую никто не пожалеет, не спросит, сколько ей пришлось пережить, все только упрекают больным сыном… Между тем она здесь совсем не виновата, все время находится возле больных. Вот если бы ей дали другую работу…

— А где бы вы хотели работать? — спросил я.

— Может, в аптеке, — живо ответила она. — Я могла бы и лекарства готовить…

Аптекой в то время заведовала моя жена — Мария Вежновец. Работала она, по общему мнению, добросовестно, и менять ее не было смысла. Я сказал Марии об этом.

— Тогда не знаю, — она пожала плечами.

— Хорошо, что-нибудь придумаем, — ответил я и распрощался с ней.

Пока я раздумывал, куда бы переместить Марию, партизаны наши заметили, что она нередко забегает на кухню, помогает кухонным работникам. Ее даже похвалили за это: вот, мол, несмотря на занятость, находит время и здесь помочь. Я тоже в этом ничего плохого не видел. Считал, что, очевидно, за свои услуги Мария получает дополнительно что-либо из продуктов для своего больного ребенка.

Сын у Марии поправился, сама она тоже посвежела, стала еще красивее. И не удивительно, что на нее начали засматриваться наши партизаны. Вскоре мы узнали, что Мария выходит замуж за одного из партизан — Владимира. Мы поздравили новобрачных. Владимир был переведен в штаб соединения, его с женой поселили в отдельной хате.

А однажды ранним летним утром супруги Владимир и Мария были арестованы, под конвоем отправлены в особый отдел. Признаться, все мы тогда недоумевали, удивлялись, пока не узнали, в чем дело.

Мария оказалась шпионкой. Она окончила школу диверсанток и вместе с двумя другими «выпускницами» была заброшена немцами в наше соединение. Пришла она к нам с определенным заданием: обезглавить соединение, уничтожить его командный состав. Вот откуда и стремление проникнуть в аптеку и желание заполучить работу на кухне.

Через некоторый период своей «деятельности» у нас Мария почувствовала, что одной ей будет трудно справиться с заданием хозяев. И она решила в помощь себе привлечь мужа Владимира. Она, конечно, и не подозревала, что наша контрразведка, которую возглавлял Роберт Борисович Берензон, давно уже следит за ней, что Владимир обо всем предупрежден.

Через неделю после брака Мария стала жаловаться мужу на непорядки в партизанских отрядах, стала убеждать его, что при таком положении и таком командовании соединение долго не продержится. Все они, мол, обречены, нужно поскорее бежать отсюда…

Владимир «соглашался» с ней, «поддавался» на ее уговоры, но задал вполне резонный вопрос: куда же они денутся после побега?

Она ответила, что это пусть его не беспокоит, у нее есть влиятельные знакомые, они им помогут.

— Но заявиться к ним нужно, — сказала Мария, — не с пустыми руками.

— Что значит «не с пустыми руками»? — спросил Владимир.

И тогда она призналась ему про мышьяк и про свое задание.

Так была разоблачена опасная диверсантка. Получила она по заслугам.

Случай, о котором я рассказал, заставил всех нас повысить бдительность. Мы, медики, теперь тщательно отбирали людей, которые допускались к медикаментам и к работе в пищеблоках. Приготовление лекарств было сосредоточено в руках хорошо проверенных партизан.

Верность долгу

У Чарльза Дарвина есть замечательные слова: «Я вполне подписываюсь под мнением тех писателей, которые утверждают, что самую сильную черту отличия человека от животных составляет нравственное чувство или совесть…

И господство его выражается в коротком, по могучем и крайне выразительном слове «должен».

Да, та внутренняя сущность, которая заставляет человека без всяких размышлений рисковать своей жизнью для ближнего, сущность, заставляющая его после тщательных раздумий, в основе которых лежит глубокое чувство справедливости или долга, жертвовать своей жизнью для какого-нибудь великого дела, — эта сущность является наиболее благородной чертой человека».

Вот это могучее слово «должен», в основе которого лежала верность идеям нашей партии и нашего народа, руководило всей деятельностью партизанских медиков. Героизм при спасении раненых на поле боя, чудеса самоотверженности, находчивости и оперативности при эвакуации наших госпиталей во время частых вражеских блокад, готовность в любую минуту отложить в сторону скальпель, чтобы при необходимости взять в руки винтовку и идти в атаку рядовым бойцом, — все это стало нормой поведения наших медработников.

Выполняя задание командования, боец отряда «Ураган» Николай Юхновец неожиданно наткнулся на немецкую засаду. Комсомолец принял неравный бой. Он понимал, что шансов на спасение у него нет, и решил подороже отдать свою жизнь. Враги наседали со всех сторон. Несколько раз они поднимались в атаку, рассчитывая захватить Николая живым. И каждый раз меткий огонь из автомата заставлял их откатываться назад. Но вот вражеская пуля попала в левую ногу, раздробила кость. Николай перевязал рану и продолжал отстреливаться.

В автомат вставлен последний диск. Наконец дана последняя очередь. Остался один патрон, для себя.

Враги все ближе, они уже не прячутся, идут во весь рост. И Николай приставил дуло автомата к лицу… Когда фашисты приблизились, партизан лежал весь окровавленный, без движения. Они сочли его убитым и не тронули.