Виталий Носков - Спецназ. Любите нас, пока мы живы Страница 37

Наутро бой разгорелся с еще большим ожесточением. Я видел Крестьянинова незадолго до его гибели. Вместе с командиром «Витязя» полковником А. Никишиным на БТРе, загрузив его боеприпасами, они на несколько минут заехали на передовой КП, откуда до села было меньше километра. Пули частенько достигали этот КП, где располагалась резервная группа с доктором Олегом и где находился генерал-майор А.К. Карташов.

Когда немного погодя генерал-майор стал выдвигаться ближе к селу, его и группу сопровождения сильно обстреляли снайперы. Я тоже находился в этой группе. Огонь был таким прицельно плотным, что людям короткими перебежками пришлось перемещаться в арык с подмерзшей водой. Именно в эти мгновения по рации пришло сообщение, что в селе Первомайском ранен в шею командир СОБРа ГУОП, продвинувшегося в глубину на восемь домов. За ним, чтобы вывезти как можно скорее, послали БМП-2 с бойцами из резерва.

Генерал-майор приказал мне возвратиться в резервную группу. И когда я перебежками, сопровождаемый солдатом из саперного батальона вернулся на старое место, там уже стоял стон.

Доктор Олег, показывая свои, обагренные кровью Крестьянинова руки, не то прокричал, не то прорыдал, что командир погиб. Снайперская пуля, войдя сверху, нанесла рану, не совместимую с жизнью. Войдя в шею с левой стороны, она ушла в легкое, кромсая его. Доктор кричал мне, что он ничего не мог сделать. Ничего! Ничего!

Сердце боевого командира остановилось 16 января 1996 года. Я видел его личное оружие: испачканный дагестанской землей пистолет Стечкина под номером В.Н.1483К.

Тело Андрея Владимировича сопровождал домой, где ждали его возвращения живым жена Любаня, дочки Лена и Оля да трехлетний сын Пашка, боевой друг Михаил. Это ему, уходя в бой, подполковник сказал: «Я не буду с тобой прощаться». А вот его бойцам, оставшимся жить, выпала такая горькая участь: прощаться со своим командиром.

На момент его гибели отряд еще не имел потерь. Андрей Владимирович, не в ущерб выполнению боевой задачи, не уставал повторять: «Осторожнее! Вас что, дома никто не ждет?».

Последняя его дорога в «домовине» к месту своего успокоения была печально торжественной. Сначала последнее «прости» ему сказали в родном СОБРе, потом в бывшей дивизии Дзержинского (теперь ОДОНе).

Когда тело предавали земле, крупными хлопьями стал таинственно тихо падать снег. Потом был троекратный салют почетного караула. И я снова подумал о фамилии подполковника.

Это сколько же пришлось поработать на земле далеким предкам Андрея Владимировича, чтобы получить в награду ее, такую трудовую, велико символическую.

Сколько надо было вспахать земли, собрать урожаев, чтобы навсегда стать Крестьяниновыми. Раньше пахарей называли оратаями. Потом появилось сродное понятие: ратный труд. 16 января 1996 года в борьбе с бандитами смертью храбрых пал человек высокого ратного труда.

В его могилу вместе с горстью земли я бросил и маленький камешек, который, узнав о гибели командира, подобрал возле освобожденного от дудаевцев села Первомайского, в месте, где стоял БТР, увезший подполковника милиции Крестьянинова Андрея Владимировича в бессмертие.

Январь 1996 г.

Смог — хорошее слово

Когда радио сообщило, что в Ханкале упал санитарный вертолет, первые мои мысли были о Тане Костровой и Елене Морозовой, медсестрах СМОГа — Сводного медицинского отряда группировки внутренних войск МВД России. Эти девятнадцатилетние девушки, особенно Таня, анестезиолог, часто вылетали на боевые позиции.

Вернувшись из Чечни, я только-только позвонил в Сибирь Таниной маме, рассказал, что её дочь в Ханкале, что не надо беспокоиться — она в относительно безопасном месте. И вот авария санитарного вертолета…

Сразу вспомнилась рабочая пятиминутка в СМОГе, и женщина-хирург обращается к начальнику отряда, что не надо бы девочкам мед. службы часто летать. На что полковник В. Эдельштейн, называющий своих молоденьких медсестер дочками, только развел руками: дескать, без таких спецов на выездах не обойтись.

— Особенно отметьте в газете младшего сержанта Кострову, — первое, что он сказал, когда мы разговорились после окончания пятиминутки. — Больших знаний и ответственности человек.

«Откуда в ней такая редкая теперь мягкость, чистота голоса, просветленный взгляд?» — думал я тогда об этой девушке, служащей у себя на родине в военном госпитале.

— До службы я работала в родильном доме, в реанимации, — как только Таня сказала об этом, многие вопросы отпали сразу.

Я видел, как она работает с ранеными, словно все кругом себя оживляющая сказочная принцесса.

Оказалось, таким место не только на работе в роддоме. А и на войне в Чечне, где в страшных муках никак не народится мир.

Те солдаты, кто с августа по начало октября 1995 года лечились в СМОГе у младшего сержанта Костровой и рядовой Морозовой, думаю, выздоравливали с рекордной скоростью, потому что красота, как известно, не только спасает мир, а и заживляет раны.

Сводный медицинский отряд в Ханкале оказывает помощь раненым и больным военнослужащим, сортирует их, эвакуирует, лечит. В отряде только классные специалисты: хирурги, терапевты, инфекционисты…

— Недавно, отработав сорок пять дней, уехал на родину подполковник Александр Виткалов, хирург высочайшей квалификации, — с огромным уважением рассказывал о своих подчиненных начальник СМОГа полковник медицинской службы В. Эдёльштейн. — Люди у нас хорошие, добрые, веселые. Умеют многое. Вот Татьяна Буянова. Она и старшая медсестра, и начальник аптеки, и сестра-хозяйка.

Уезжая из Ханкалы, последнее, что я видел, это как Татьяна Буянова, медицинская судьба которой началась в 1974 году, с санитарной сумкой спешит к вертолету, улетающему в район боевых действий.

Потом я узнал, что девушки, за которых я так переживал, не были в том трагическом рейсе, о котором много говорили по радио и телевидению. В том санитарном вертолете тогда, к несчастью, сильно пострадали военные и журналисты, а помощь им оказали именно в Сводном медицинском отряде. СМОГ — иногда хорошее, полезное слово.

Сентябрь 1995 г.

Часть четвёртая

«Если ты вернулся в дом, где тебя никто не ждал, значит, ты не из него уезжал»

Возвращение

Денег дембельских хватило только на билет до дома да на подарки родным. Время в поезде Андрей, сержант спецназа внутренних войск, провел, в общем, молчаливо, даже напряженно, ожидая встречи с родным городом, как с любимой девушкой. Все было в прошлом: девушка, юность… Мотаясь на БМП и БТРах среди развалин целых полтора года, Андрей дошел в Чечне до того, что стал находить красивое в опустошенных глазницах домов, ночных всполохах пожарищ, разорванных, опрокинутых взрывами машинах. Природная юношеская тоска по прекрасному искала выхода, которого не было. Жизнь в Чечне могла прекратить свой ход в любую секунду. Поэтому родной город, которому Андрей на гражданке знал цену, после возвращения с войны показался как сногсшибательно уютным, так и совершенно отстраненным от жизни. Не вернулось самое главное: ощущение, что лично ты в безопасности.

Еще с вокзала, когда позади остался плацкартный, густо населенный вагон, его глаза в поисках снайперов стали беспокойно рыскать по верхним этажам теснящих привокзальную площадь домов. Он все время думал, что за спиной у него никого из своих нет.

Он шел по знакомым улицам в новеньком камуфляже, пятнистый и пружинистый, как барс, и не мог избавиться от мысли, что находится во враждебном окружении. Люди смотрели на краповый берет Андрея с потаенно-сибирским любопытством, не зная, что это символ крови, пролитой его товарищами.

Он шел по родному городу один, а так хотелось, чтобы рядом были друзья. Герой России Олежка Долгов. Но тот погиб смертью храбрых в Дагестане, в селе Первомайском, сражаясь с чеченскими бандитами. Люди, что после работы торопились домой, ничего не знали об этом, и Андрея — он хорошо это запомнил — вдруг охватило чувство обиды и раздражения, и прежде всего на отсутствие вопросов: кто такой Олежка Долгов, где он был, что видел, чему удивлялся? Горожане казались несправедливо задумчивыми, своей угрюмостью убивая праздник в душе.

Андрей, сержант 8-го отряда ВВ, уходил в армию из одного города, а вернулся в другой — пусть целехонький, без трупов на улицах, такой родной, но и неприступно чужой. В истосковавшемся по дому сержанте не было места для мысли, что это он сам стал другим.

Когда Андрей закурил у подъезда, какой-то пацан в соседнем дворе взорвал петарду, и в наступившей темноте Андрей вздрогнул. Первая мысль, как укус змеи, была: «Работает снайпер». «Но я же дома!» — все восстало в душе.