Анатолий Петухов - Сить — таинственная река Страница 37

Когда солнце опустилось за болото и даль топи порозовела, окутываясь туманом, Ленька слез с дерева и, продрогший, утомленный дневным дежурством, забрался в окоп, на сено. Кривой, как всегда молчаливый и угрюмый, заступил на вахту.

«И чего он всегда такой, будто недовольный?» — с неприязнью подумал Ленька. Он наскоро поужинал краюшкой хлеба и молоком и улегся, с головой укрывшись фуфайкой.

Эта ночь была так же прохладна и светла. На небе, усыпанном редкими звездами, ярко светила луна.

Кривой, усевшись на замшелый пень возле окопа, неподвижный, как каменный идол, смотрел в прогал меж деревьев на серебрившийся туман. Он не верил, что кто-то может перейти линию фронта и появиться здесь, на этой никому не нужной Нена-мяги. Разведчик? Но зачем он придет сюда? Что он будет разведывать на территории колхоза, где остались одни женщины, старики да ребятишки?

С тех пор как фронт приблизился, Кривой все чаще задумывался над тем, сто́ит ли ему оставаться в партизанской группе, сто́ит ли подвергать свою жизнь опасности? Не лучше ли бросить все и податься в более спокойные и тихие места?

Перед глазами Кривого проплывала вся его неудавшаяся, ломаная жизнь: раскулачивание отца, деревенские драки, несчастный брак — жена оказалась неверной и скоро ушла к другому, — пьянство, случайные работы, кражи, потом тюрьма, амнистия и снова жизнь в одиночку, бобылем. «И вправду, чего мне здесь делать? — размышлял Кривой. — У кого отцы да братья на фронте, те пускай воюют, а мне-то зачем лезть? Лишний я тут. Родни нет, семьи нет — ничто не держит. Уехать бы в Сибирь и начать жить заново. Жалеть-то что? Дом? Так он наполовину сгнил. Пусть догнивает. И сам я никому не нужен. Кто обо мне вспомнит? Никто. Был — и нет. Вот и вся недолга».

Раздумывая над жизнью, Кривой каждый раз вспоминал своего старшего и единственного брата Григория, который в тридцать первом году, когда раскулачивали отца, бежал за границу.

«Он ведь в Финляндию хотел попасть. А в Шухте финны. Вдруг и Гришка там? — И от волнения у Кривого выступал на лбу пот. — Выходит, я против брата иду. Нет, надо кончать с этим. Бросить винтовку, забрать документы и уйти. Пробраться бы на Бабаево, а там на поезд — и в Сибирь…»

Сколько ночей вот так думал Кривой, сколько раз готов был осуществить свое намерение, но что-то удерживало его, что-то мешало перейти от мыслей к делу. И он продолжал сидеть на замшелом пне, вслушиваясь в ночные звуки и всматриваясь через узкий прогал в подернутое туманом болото.

И вдруг Кривому померещилось, что в этом тумане маячит фигура человека. Кривой протер глаз и снова глянул на болото. Глянул и вздрогнул: там действительно шел человек.

«Это кого же леший несет?» — в тревоге подумал он и осторожно спустился к подножию горы. Лунный свет лишь местами пробивался сквозь густую хвою старых сосен, и здесь стоял синий полумрак причудливо переплетенных теней и светлых пятен на земле, в которых искорками поблескивали лаковые листочки брусники. Тени настолько искажали предметы, что хорониться не было надобности, но Кривой все же встал за дерево. Он бесшумно загнал патрон в ствол винтовки и затаился.

Человек был в накидке защитного цвета и военной фуражке. Он шел быстро и уверенно, будто хорошо знал этот путь. На краю болота на секунду остановился и быстрым взглядом окинул гору. На фуражке — это Кривой хорошо видел — сверкнула красная звездочка.

«Кажись, свой», — мелькнуло в голове.

Вот военный вошел в тень бора и неторопко, но широким шагом начал подниматься по чуть приметной тропинке. Когда до колючей проволоки осталось не более десятка шагов, Кривой с винтовкой наготове выскользнул из-за сосны и, оставаясь в тени, строго окликнул:

— Кто идет?

Человек замер, потом спокойно по-вепсски ответил:

— Свой человек. Не кричи.

Кривой опешил от неожиданности и тоже по-вепсски спросил:

— Чей — свой? Куда идешь?

— Мне в Коровью пустошь надо. Родню проведать…

В надтреснутом приглушенном голосе военного почудилось что-то знакомое. От смутной догадки у Кривого захолонуло сердце.

— Ты говори, к кому идешь? — спросил он, боясь верить себе.

Военный не отвечал.

В напряженной тишине двое, разделенные колючей проволокой, жадно всматривались друг в друга, но густая тень, смешиваясь с обманчивым лунным светом, не давала им разглядеть то, что каждый из них искал и жаждал увидеть.

— Васька, ведь это ты!..

Не помня себя, Кривой перемахнул через колючую проволоку, и братья бросились в объятия друг друга.

— Гришка, родной! Где пропадал столько годов? Я думал, ты… А оно вон как! Тоже с нами… Чуяло мое сердце, что ты где-то тут, близко. Каждый день, каждую ночь о тебе думал…

Кривой еще что-то бормотал в радостном смятении, но Григорий высвободился из его объятий, поправил фуражку.

— Я очень рад, что здесь тебя встретил и не надо идти в деревню: времени у меня в обрез. Ты один тут?

— Парнишка еще есть. Там. Спит. — Кривой махнул рукой на вершину горы.

— Хорошо. Тогда сразу перейдем к делу. Я пришел по заданию…

— К черту задания, к черту войну! Еще успеешь, дай хоть толком поглядеть на тебя! Встань вот так, на свет!

Кривой подтолкнул брата, повернул его за плечи, чтобы луна осветила лицо, и несколько мгновений умиленно смотрел на родные черты: широко расставленные глаза, крупный нос, тяжелый подбородок, пушистые родинки на правой щеке…

— А я уж хотел совсем отсюда убраться. В Сибирь хотел. Один живу, надоело все… А ну как ушел бы? Тогда уж нам никогда и не свидеться…

— Слушай, Василий! Мне нужна твоя помощь.

— Что могу, все сделаю!

— У меня трудное задание. Я вызвался провести свой отряд через болото на Мальменьгу…

— А чего тут трудного? — удивился Кривой. — Или дорогу забыл?

— Но я же пришел с той стороны! Я должен захватить Мальменьгу.

— Так там же наши!

— Ваши, — низким голосом четко произнес Григорий. — Разве ты не знаешь, что я — финн?.. Что́ так на меня смотришь? Советская форма — это для маскировки.

Кривой подавленно молчал. И мысли, и чувства — все спуталось.

— Ты что, не хочешь помочь? Я сам вызвался на эту операцию, я надеялся на тебя… Разве ты забыл, как разоряли наше гнездо, как высылали отца?

— Я все помню…

— Ну вот!.. Проведешь нас — и иди на все четыре стороны. Я и денег тебе дам кучу, куда хошь уезжай! Хошь за Сибирь…

Кривой тупо смотрел на свою винтовку, которая валялась на земле, — он выронил ее, когда кинулся к брату, — и не знал, что делать, что говорить. Он хотел быть подальше от войны, хотел, чтобы война никаким боком его не коснулась, а тут получалось…

— Уйти в Сибирь — это другое дело, — сказал он после долгого раздумья. — А ты измену предлагаешь.

— Это не измена, это — война. Мы — братья, и в трудное время мы должны быть вместе… Я не хочу, чтобы ты стрелял по своим, раз уж они тебе так дороги. Ты только проведи меня на место, подскажи только, как пройти, чтобы не наткнуться на дозор или пост. — Григорий взглянул на светящийся циферблат часов. — Да поскорей решай, время идет!..

Закутавшись в фуфайку, Ленька спал, и ему снилось, что на пост незамеченными пробрались фашисты. Снилось, что Кривой ушел, и Ленька, безоружный, остался на посту один. Он хочет бежать, но все пути отрезаны: со всех сторон на него смотрят черные дула автоматов. Страх сжал Леньке горло. Он хотел закричать, но вместо крика получился слабый шепот.

И тут Ленька проснулся.

Все еще находясь под тяжелым впечатлением виденного, он прислушался к ночной тишине и вдруг уловил приглушенный говор. Хотел вскочить, но сдержался и встал тихо-тихо.

Голоса раздавались снизу. Ленька осторожно выглянул из окопа и увидел у подножия горы, за колючей проволокой, двоих. Одним был Кривой, другим… В синем сумраке теней виден был лишь силуэт человека в накидке и военной фуражке.

Разговор велся на вепсском языке. Больше говорил тот, в накидке, а Кривой молчал либо произносил короткие фразы, смысл которых, несмотря на отдельные знакомые слова, Ленька никак не мог уловить. Но он чувствовал, что Кривой в чем-то не соглашается с военным. Или о чем-то просит его?

О, как жалел Ленька, что слишком мало знал вепсских слов!

Но вот, кажется, разговор окончен. Кривой сказал:

— Хо́мен ёл ми́на ля́хтэн ке́скелэ сод…

А вторая половина фразы была совсем непонятной.

— «Хомен» — «завтра», «ёл» — «ночью», «мина» — «я», «ляхтэн» — «выйду»… А что такое «кескелэ сод»? Ку« да он выйдет ночью? Зачем? Это надо запомнить — «кескелэ сод», обязательно запомнить!..

Дальше произошло что-то непонятное: человек в фуражке наклонился, поднял с земли винтовку — чья винтовка? Кривого? Почему она лежала на земле? — разрядил ее, вынул патроны из магазина, потом быстро ощупал карманы Кривого, вернул ему винтовку и подал руку…