Иван Черных - Штопор Страница 37

Не успел Николай рассмотреть, откуда стреляют, как «Ми-8» Сташенкова оторвался от земли и устремился к левому склону. Глухо застрекотал носовой счетверенный пулемет, бурунчики взрывов запрыгали у каменных нагромождений на невысокой террасе. Затем вертолет круто развернулся и устремился к пещере с правой стороны. Еще одна очередь, и стрельба из норы прекратилась.

«Лихо он их», — позавидовал Николай мастерству и смелости Сташенкова. Ему тоже захотелось быстрее подняться в небо; там движение, маневр, а здесь неподвижная мишень. Сташенков, разумеется, учел это. И все равно поступил он правильно: «Ми-24» били по скоплению душманов на вершине горы, забыв про своих подопечных «Ми-8», которых без особого труда могли уничтожить из пещер.

Сташенков, разделавшись с наиболее опасным противником, встал в круг и дал возможность авиаспециалистам заниматься своим делом.

Вылез из вертолета и Савочка, внимательно осмотрел боевую машину и подошел к Николаю.

— Хвостовую балку задело, — доложил он. — Но ничего серьезного, порвало обшивку. — Посмотрел, как работают коллеги, и вдруг усомнился: — Товарищ командир, по-моему, они не тот двигатель размонтировали. У того рвань наружу, а у этого…

Николай поспешил к полковнику.

— Вы убеждены, что именно этот двигатель?..

— А вы установили, который из них вышел из строя от взрыва? — раздраженно перебил полковник.

Невдалеке снова взметнулись к небу комья земли и камни, над головами пропели пули.

— Готовьтесь к взлету, — заторопился он. И к авиаспециалистам: — Заканчивайте. Подцепляйте троса.

Николай и Савочка полезли в кабину.

Сташенков, полоснув еще несколько раз из пулемета по террасе, пошел на посадку. Махнул Николаю рукой — взлетай.

По плану все восемь авиаспециалистов после подвески двигателя под «Ми-8» Николая садятся в вертолет Сташенкова, полковник Шипов и начальник ТЭЧ — на свое место. Но они юркнули в машину зама. И вполне разумно, одобрил их решение Николай: вертолет с подвешенным двигателем становится, по существу, малоподвижной, неманевренной мишенью, и лететь в нем удовольствия не доставит…

— Ноль пятьдесят первый, пойдете за мной — следите за подвеской, — напомнил Николай по радио Сташенкову.

— Понял, — не очень-то довольно отозвался заместитель, привыкший сам повелевать. А возможно, Николаю просто показалось — никак не может преодолеть к нему предубеждения. — Взлетаю.

— Груз на вертикали… Есть натяг! — доложил Савочка.

Николай и сам почувствовал: вертолет напрягся, затанцевал, завибрировал и наконец оторвал груз от земли. Обломки «Ми-6» поплыли назад.

Обстрел по взлетающим прекратился: Николай увидел заходящие на посадку «Ми-8». Шесть машин, те, которые должны были уже высадить десантников. Как говорится: лучше поздно, чем никогда. Душманы весь огонь сосредоточили на них.

В вышине снова появилась пара истребителей-бомбардировщиков и обрушила огонь по вершине. «Ми-24» покинули поле боя, вышли вперед «Ми-8» и повели их обратным маршрутом, нанося упреждающие удары по пещерам. Слабый ветерок растягивал дымки разрывов у «Врат ада», которых Николай особенно опасался. И хотя он увеличил скорость до предельно возможной, горловина проплывала мучительно медленно.

Наконец она осталась позади. Николай расслабленно повел плечами — будто с них целая гора свалилась. Показавшиеся впереди кишлаки не в счет: одиночки-душманы такой опасности не представляют. Даже если и подобьют машину из автоматов, можно сесть и дождаться помощи…

А вот и тот кишлак, где их обстрелял душман из-за дувала. Жаль, что Сташенков промазал. Вполне возможно, что тот и сейчас поджидает их на обратном пути.

Только Николай так подумал, как вертолет Сташенкова выскочил вперед и дал очередь по мазанке у дувала, из-за которого стреляли.

— Прекратить! — прикрикнул Николай.

Ведомый сделал горку и пошел рядом, крыло к крылу.

— Займите свое место, — не скрывая раздражения, потребовал Николай.

Сташенков то ли не слышал — был на внутренней связи, — то ли игнорировал командира, продолжал идти рядом.

Николай повторил приказ, а летчик-штурман погрозил Сташенкову кулаком, и тот круто отвалил вправо…

Двигатель доставили на Центральный в полном благополучии. Полковник Шипов вышел из вертолета довольный, пожал руку Сташенкову, потом Николаю.

— Спасибо, сынки! — сказал с чувством восторга и благодарности. — Хорошо летаете! И воюете по-нашенски, по-русски. Доложу командующему, буду просить, чтобы наградили вас…

Когда он ушел, Савочка сказал с ухмылочкой:

— Щедрый полковник. Только впопыхах приказал движок забрать не тот. Глядишь, и впрямь орденок или медалишку дадут, а ему — генерала…

— Не твое собачье дело! — оборвал со злостью прапорщика Сташенков.

Савочка подобострастно вытянулся, как бравый солдат, и отчеканил:

— Так точно, товарищ майор, не мое собачье дело! — круто повернулся и ушел.

Николаю стало обидно и за Савочку, и за себя — ведомый не очень-то считался с ним, позволял себе бестактность и вольность, не подобающие заместителю. Видимо, не получится у них мира. А так не хотелось прежних дрязг. И он еще раз попытался шуткой урезонить подчиненного.

— Послушайте, Михаил, то, что вы старше Савочки возрастом и званием не дает вам права унижать его. И мои указания зря вы игнорируете. Помните, что по этому поводу сказал Наполеон своему соратнику? «Генерал, ты выше меня на целую голову, но если еще раз не выполнишь мой приказ, то лишишься этого преимущества».

Сташенков побагровел, набычился.

— Понял, товарищ майор. К счастью, вы еще не Наполеон и я не генерал. Но коль вы так быстро освоились с обстановкой и постигли законы здешних боев, прошу отпустить меня в отпуск, по плану я должен был уйти еще в июле. В прошлом году тоже в конце года отдыхал.

Это был ультиматум. Уступить Сташенкову, понимал Николай, значит позволить ему и в дальнейшем вести себя своевольно, по-хамски. И он ответил так же категорично:

— Пишите, как и подобает в таких случаях, рапорт. Я возражать не стану.

Командир полка подписал рапорт. Но вместо радости Сташенков испытал огорчение — не стали просить, чтобы он остался, учитывая сложную обстановку, неопытность командира эскадрильи.

А как он мечтал вырваться из этого пекла в родной Львов, к милой мамочке, к любимой жене, с которой не прожил и полгода, если не считать те дни, когда она уезжала на экзамены!..

Он прилетел в Тарбоган, в свою квартиру, и без всякой охоты стал укладывать вещи. Беспокоило его и недавно полученное письмо от матери, в котором она делала прозрачные намеки о жене, что-де не нравится ей. То ли поссорились, то ли еще что.

Мать у него суровых правил, воспитывала Мишеньку без отца и держала в жестких руках, наказывала за малейшие проступки…

Михаил не придал особого значения письму: мало ли что не понравилось матери в поведении жены, воспитывалась Лилита в других условиях, с другим подходом; она тоже была единственной дочерью, но мать и отец у нее были добрые и мягко-характерные, безумно любили дочь и позволяли ей все. И ни мать Михаила, ни он сам не заметили, чтобы это испортило девушку, — она тоже была доброй, милой, ласковой. Притом мать первая познакомилась с Лилитой: отдыхала в санатории под Ригой с ее родителями, побывала у них в гостях дома и буквально засыпала сына восторженными письмами: ах, какая прелестная девушка, как воспитанна, умна, как образованна… Уговорила в прошлом году поехать отдыхать на Рижское взморье, навестить своих знакомых.

Лилита и ему, уже не наивному мальчику, понравилась до обалдения, в конце отпуска он сделал предложение.

— Лили еще институт не закончила, — возразил отец. — Коль понравились друг другу, подождите, полгода — срок не велик.

— Я думаю, супружество не помешает учебе, — стоял на своем Михаил, — Лилита продолжит учебу, а закончит, приедет в Тарбоган со свободным дипломом. Инженерам-экономистам в городе найдется место.

И уговорил…

Потом Лилита приехала в Тарбоган в феврале, когда писала дипломную работу. Как они здорово провели время! Командир полка, учитывая положение Михаила, отпустил его на неделю. И эта неделя поистине была медовой! Когда поженились, до отъезда оставалось несколько дней, Лилита еще стеснялась его, да и он был настолько влюблен, что млел перед нею, как мальчишка, и они, по существу, мало что поняли в супружестве. А тут!..

От кого-то Михаил слышал, что латышки сдержанные и холодные по натуре женщины, такой тогда в Риге и показалась ему Лилита. И совсем другой узнал он ее через два месяца…

В мае Лилита защитила диплом, сдала экзамены и приехала в Тарбоган. Но обстановка в Афганистане обострилась, в ряде районов появились новые банды, и вертолетная эскадрилья, временное командование которой принял Михаил после гибели комэска, была перебазирована в провинцию Бадахшан на помощь Народной армии и нашим десантникам. В Тарбоган Михаилу удалось вырваться только в июне, когда там началась жара. Лилита за эти дни похудела, и ее мягкие, как шелк, волосы, в которые он так любил зарываться лицом и вдыхать аромат прибалтийских лугов, стали жесткими; никакие шампуни, лосьоны и фиксаторы не держали былую прическу более получаса. Но главное, Лилита чувствовала себя одинокой, разлука и безделье угнетали ее, временами не находила себе места. И Михаил, надеясь на скорый отпуск — по плану он должен был пойти в июле, задерживало назначение командира эскадрильи, — отправил ее к своей матери во Львов.