Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны Страница 37

Но спать ему не хотелось. Хотелось снова окунуться в водоворот Парижа, почувствовать душу города, глотнуть пьянящего вина свободы.

Он побрился, умылся холодной водой и, освеженный, вышел на улицу. Стоило ему свернуть из тихого переулка на бульвар, как он стал частицей праздничной толпы, впрочем, частицей совершенно особого рода: он был и зрителем и зрелищем; блестящими от радости глазами парижан он смотрел, как в город вливается поток французских и американских машин, каплей которого он сам только что являлся. На каждом шагу ему жали руки, его целовали и хлопали по плечу. Он стал забывать, что ищет своих, — Люмис, Уиллоуби, Крерар, Девитт — все затерялись в этой суматохе; ну и пусть.

Его толкали во все стороны — люди сами не знали, куда идут. Но это ему нравилось. Впечатления его были смутны — вместо деталей он видел яркие пятна, вместо слов слышал нарастающий и спадающий гул, вместо отдельных черточек улавливал общий смысл. И дивился, что город принял и поглотил его так быстро и без остатка.

Вдруг он заметил, что уже некоторое время близко от него идет человек в соломенной шляпе и что усики этого человека как-то не вяжутся с его мужественным лицом, со шрамом на лбу, с ироническим, но дружелюбным взглядом.

Иетс улыбнулся ему. Тот ответил улыбкой и сказал, что страшно толкаются, но ничего, в такой день можно.

Иетс радостно закивал головой.

— Вы говорите по-французски?

— Конечно! — сказал Иетс.

Мужчина пробрался к нему.

— Меня зовут Мантен, месье. Я столяр. Разрешите вас приветствовать. Вы и представить себе не можете, как мы ждали этого дня.

Мантен обладал способностью удивительно ловко и притом вежливо лавировать в толпе; Иетс пошел за ним следом. Выбравшись из толпы, они замедлили шаг.

— Мы так ждали, так ждали, — сказал Мантен. — Еще сегодня утром я был на баррикаде. В городе еще были немцы, и кое-где они действовали организованно…

— Баррикада! — сказал Иетс. Он восхищался этими людьми, не без успеха применявшими в современной войне технику времен Коммуны. — Видно, ваш народ так и не примирился с нацистами?

Мантен взглянул на него.

— Вы знаете, что это за люди?

— Я их немало видел на фронте — пленных.

— Ага, пленных, это другое дело. А когда вы сами у них в плену…

— Разве было так уж плохо? Ваш город стоит во всей своей красе…

— Вам не понять. Вы — американец.

В голосе Мантена прозвучала презрительная нотка. Он вспомнил двух американских офицеров в «виллисе», которых он так радостно приветствовал, ради которых велел разобрать баррикаду, а чуть снайперы открыли огонь, они проскочили в брешь и удрали.

Он их раскусил — им жизнь дорога, убивать снайперов — не их дело. Умели бы ненавидеть, так и воевали бы лучше.

Подходя к площади Согласия, они услышали стрельбу.

Иетс снял с плеча свой карабин, и они выбежали на площадь, где кучки людей жались к зданиям, наблюдая уличный бой.

Вся картина показалась Иетсу нереальной, — словно он смотрит из первых рядов на арену, а вместо капельдинера полицейский ходит взад и вперед через улицу, отгоняя любопытных. Иетсу вовсе не улыбалось вступать в бой, но из всей толпы он один был вооружен; все остальные мужчины, имевшие оружие, уже сражались на площади.

Мантен сохранял полное спокойствие. Он сказал:

— Это идет по всему городу. Снайперы. В нашем районе мы их уже выкурили.

Иетсу была видна только часть площади. Там появились два броневика и стали стрелять влево, в какое-то невидимое ему здание. Из-за броневиков выскочили несколько мужчин в беретах. Они побежали влево, таща в руках пулемет.

Зрители проводили их радостными криками.

Иетс почувствовал на себе взгляд Мантена, словно спрашивающий, чего он стоит. Так оно и было: Мантен мысленно сравнивал Иетса с двумя «освободителями» у баррикады.

— Ну что ж, пошли туда, — покорно сказал Иетс.

Мантен двинулся за ним следом. В руке у Мантена оказался револьвер. Иетс поморщился — неприятно, когда твои новые друзья прячут в кармане оружие.

Полицейский преградил им дорогу. Он стал их уговаривать, жестикулируя так энергично, что его синий плащ трепыхался, подобно крыльям готового взлететь пеликана.

— Мы овладели положением! — надрывался он, воображая, что Иетс поймет французские слова, если произнести их достаточно громко. — Силы закона и порядка одержали верх. Мы очищаем от врагов крыши Военно-морского министерства и отеля «Крийон», — отчаянно сопротивляются, отчаянно! Прошу вас, месье, не ходите туда. Мы не хотим, чтобы на площади были посторонние. Кто-нибудь может пострадать…

— Ладно, — Иетс повесил карабин через плечо. — Ладно, не расстраивайтесь.

Плащ перестал трепыхаться. Полицейский со вздохом облегчения потряс Иетсу руку.

— Рады вас видеть в Париже, месье!

Послышались возгласы одобрения. Иетс смущенно обернулся. Он ничем не заслужил их одобрения — напротив. Только за то, что он в каске и при оружии, они возвели его в герои, тогда как он — всего лишь статист с копьем, участник массовой сцены.

Он поискал глазами Мантена и увидел, что тот стоит в подъезде, и рядом с ним — девушка. Мантен помахал ему.

Иетс заметил, что при его приближении девушка схватила Мантена за локоть, словно ища у него защиты.

— Здравствуйте, мадемуазель, — сказал Иетс и улыбнулся ей.

Она не ответила, но, повернувшись к Мантену, заговорила быстро и возбужденно.

Мантен перебил ее и представил Иетсу:

— Это мой друг Тереза Лоран. Она была со мной на баррикаде.

Девушка посмотрела на Иетса недоверчиво, почти враждебно, и в то же время со страхом. Он подумал — может быть, она шла по площади Согласия и оказалась под пулями. Но если она была с Мантеном на баррикаде, едва ли такая мелочь могла напугать ее. Хотя, с другой стороны, внезапная стрельба всегда пугает. А она — женщина, и к тому же такая хрупкая и красивая, совершенно новой для него красотой — нечего ей делать на баррикаде, да и здесь на площади, когда идет бой.

Он сказал, что восхищен ее храбростью.

— Но, к счастью, — добавил он, — прошли те дни, когда женщинам приходилось делать такие вещи.

— А что придется делать женщинам теперь? — спросила она с горечью.

Опять эта враждебность… Иетс заметил, что она причесана кое-как и платье у нее измято. Ее лицо казалось усталым, а когда обращалось к нему — и угрюмым.

— Беспокойный сегодня день? — заметил он нарочито-легким тоном.

— Ужасно, — сказала она. — И ужасно длинный. — Потом опять повернулась к Мантену: — Вы не можете проводить меня домой, месье? Если, конечно, у вас нет более важных дел… Мне нужно с вами поговорить.

Мантен сказал нерешительно:

— Хорошо…

Иетс видел, что Мантена и девушку связывают не личные отношения. Он не знал, куда идти, куда девать себя. А девушка ему нравилась. Он представил себе, как она выглядит, когда примет ванну, причешется, наденет свежее платье.

Иетс мысленно посмеялся над собой. Ему и самому не мешало бы принять ванну, и одежда его после долгой дороги вся в пыли.

— Мадемуазель Тереза, — сказал он, — может быть, я могу проводить вас домой?

— Нет!

Это было не слово, а плевок. Тереза поднесла руку к губам. Рука дрожала.

— Тереза! — Мантен ласково коснулся ее локтя. — Этот американец — мой друг. — И пояснил Иетсу: — Такой день, она переутомилась.

— Ну, конечно, — подтвердил Иетс. У женщин легко сдают нервы, подумал он, но тут же решил, что не в этом дело и за ее смятением кроется что-то другое.

— Я хочу пить, — заявила она вдруг.

— Это идея! — сказал Иетс. — Месье Мантен, вы не знаете, нет здесь поблизости места, где не стреляют и где можно промочить горло?

Мантен кивнул. Есть такое место. Совсем рядом.

Они спустились в погребок. Длинный день сменили, наконец, сумерки, слабый свет почти не проникал сюда. Мягкая полутьма успокаивала нервы.

— Мне воды, — сказала Тереза.

Она выпила целый стакан жадно, большими глотками. Потом отерла лицо. Иетсу хотелось спросить, почему она его боится, боится в такой день, когда все наперебой обнимают американцев. Но вместо этого он спросил:

— Что побудило вас пойти с месье Мантеном на баррикаду?

— Как?

— Я хочу сказать… вы уже старый воин? Давно сражаетесь с бошами? В Америке женщины, как правило, не принимают таких решений внезапно.

Тереза изучала лицо Иетса. Его скрывали тени, но все же она поняла, какой он человек и что он — не Люмис.

Когда он подошел к ней на площади Согласия, ей почудилось, что он похож на Люмиса, на Вика. Ей чудилось, что все американцы на него похожи.

Но зачем этот американец расспрашивает ее про баррикаду? Что ему нужно?

— А она именно так и поступила, — ответил за нее Мантен. — Увидела, что мы строим баррикаду, и решила помочь нам. Ведь так?