Мариус Габриэль - Маска времени Страница 37

— Думаю, что твой отец уже успел оправиться от первого шока, — сказала Эвелин после непродолжительного молчания. — Обед будет скоро готов. Поэтому давай спустимся вниз и начнем все сначала. Как? Попробуем?

5

В течение месяца они занимались любовью несчетное число раз. Жажда ее была неутолимой, а его сила неисчерпаемой. Их страсть, подобно ветру над пустыней, уносила влюбленных от прошедших лет на мощных крыльях.

Но Джозефу надо было лететь дальше, намного дальше, чем потная мягкая постель Тани в деревянной избе.

— Я никогда, никогда не забуду тебя.

И тут он увидел, как резко изменилось выражение ее грубых черт. Еще секунду назад она лежала, безмятежно откинувшись на огромной подушке:

— Что ты хочешь сказать?

— Я не могу остаться с тобой.

— И куда же ты собираешься идти? — недоверчиво спросила женщина.

— Домой.

Сначала она попыталась заглянуть ему в глаза. Затем улыбнулась печально. Джозеф видел, что Таня все поняла.

— Какой же ты ребенок. Где она, твоя семья? Все уверены, что ты уже мертв. У твоей жены появился новый муж, а у детей — новый отец. Оставь их. Так будет лучше.

— Все равно мне надо идти, Таня.

— КГБ через сутки найдет тебя и отправит в другой лагерь.

— Там, куда я пойду, никакого КГБ нет.

— И куда же ты пойдешь?

— На Запад.

На это Таня только рассмеялась.

— Ты сумасшедший.

— Но именно оттуда я и пришел.

Глаза Тани широко раскрылись от удивления:

— Так ты с Запада?

— Да.

— И ты не русский?

— Нет.

— Врешь. Ты говоришь, как мы.

— Но я все равно не ваш. И я должен возвратиться. Голая, Таня вдруг поднялась с постели:

— Как же ты мог так поступить со мной?

— Прости, — неуверенно произнес Джозеф.

— Прости! — Таня прошлась по всей избе нагая, тряся большими грудями. Джозефу слышно было, как она ругалась и сплевывала в гневе, желая хоть как-то успокоиться. — Я люблю тебя. Кто еще полюбит такого? Кто?

— Не знаю.

Она подошла к нему и уставилась прямо в лицо Джозефа:

— Да стоит только увидеть тебя, как любой тут же лишится чувств. Ты же — урод, чудовище. И только такой же урод способен посмотреть на тебя и не отвернуться.

Когда Таня вновь подошла к Джозефу, ее гнев почти прошел. Ее маленькие поросячьи глазки были красными, а рот искривила трагическая гримаса. В руках она держала бутылку водки. Таня налила два полных стакана и села рядом с постелью, широкие бедра расплылись на сиденье стула:

— Ты действительно готов встретиться с семьей? Ведь ты знаешь, я права.

— Знаю.

— Зачем же тогда возвращаться?

— Чтобы взять свое.

Таня опять громко рассмеялась.

— На Западе тебя что, ждет сокровище?

— Там меня ждет то, ради чего я жил все эти годы.

Она качнулась вперед и посмотрела в глаза Джозефу.

Они были черными и казались бездонными, как пропасть, где глубоко-глубоко еще жило пламя. Таня передернула плечами от неожиданности.

— А у тебя глаза волка, зэк. Но ты-то не волк. Ты ребенок. — Она налила еще по стакану водки. — И как же ты собираешься добраться до своего Запада? Хочешь просто расправить крылья и улететь, а?

— Если понадобится, то и ползком поползу.

— Ты никогда не любил меня. И когда отправишься?

— Весной.

Таня с облегчением вздохнула:

— Ну, вёсны тут поздние, волчонок.

И они вновь обнялись, ища в этом объятии покой и мир. А затем она опрокинула Джозефа на спину и легла на него сверху всем своим тяжелым телом.

— Сейчас нам снова будет хорошо вместе.

Таня потерлась бедрами о его бедра, и он быстро почувствовал возбуждение. Тогда она направила его плоть в свою. Глаза Тани закрылись от удовольствия:

— Ты никогда, никогда не забудешь меня, зэк.

— Знаю.

Она стала раскачиваться на нем, управляя своим телом, делая его нежным и легким.

— Как? Хорошо? — спрашивала женщина. — Хорошо?

— Прекрасно, — шептал Джозеф в ответ.

С силой, на которую он, казалось, не был способен, Джозеф перевернул Таню и оказался на ней. Она рассмеялась в изнеможении, а потом вдруг заплакала, когда Джозеф вновь вошел в нее.

Костюмы были из мягкого, как облако, кашемира нежных оттенков.

Везде, где появлялась Эвелин, продавцы тут же превращались в подобострастных слуг. Хождение по магазинам превратилось в тяжелый десятидневный труд, в кропотливый выбор одежды, о которой Катарина не могла бы и мечтать прежде. Продавщицы обслуживали ее, а она неподвижно стояла у зеркал, как изваяние, пока те обсуждали, что нужно, то и дело принося и унося всевозможные вещи.

Эвелин обычно сидела и молча наблюдала за всем происходящим. Цены не упоминались, но Катарина взглянула как-то на ярлычок. Таких денег бабушка или дядя Тео не могли бы потратить и за месяц.

Перед Катариной на прилавке лежала целая дюжина костюмов, и Эвелин выглядела вполне довольной.

— Выбери из них себе три, — попросила она девушку.

По-видимому, Катарина должна была долго выбирать понравившееся, но она не глядя взяла то, что лежало сверху, и сказала: — Вот эти.

Эвелин переменилась в лице:

— Но ты даже не потрудилась выбрать?

— Я выбрала, — недоуменно пожала плечами Катарина, не совсем понимая, в чем она не права.

— Мне казалось, тебе будет приятно подбирать себе одежду.

— Все костюмы так похожи.

Катарина не собиралась ее злить, но Эвелин была явно на пределе. Она постукивала пальцами по конторке кассира, пока покупки аккуратно упаковывали в зеленую и золотистую бумагу.

Катарина никогда раньше не слышала о магазинах «Харродс», и вообще ей никогда не приходилось бывать в таких огромных магазинах. Роскошь повсюду бросалась в глаза. У Катарины появилось чувство тошноты и совершенного греха, словно в детстве, когда ей случалось съесть шоколад без спросу. И в то же время ей все казалось, что это происходит не с ней, а с кем-то другим и что все окружающее ей просто приснилось.

Когда они вышли из отдела, лицо Эвелин оставалось напряженным. На эскалаторе она так резко остановилась, что спешащие следом покупатели стали на них натыкаться. Эвелин повернулась к Катарине, ее губы были сжаты:

— Почему ты не предупредила меня, что эти костюмы тебе совсем не нравятся?

— Я только сказала, что для меня они все одинаковые.

— Да, такие костюмы явно не в твоем вкусе, потому что они не из кожи и не украшены заклепками.

Катарина промолчала.

— Ты ведешь себя как умственно отсталая. Стоишь и молчишь, уставившись в одну точку. Кажется, тебе не понравилось ничего из того, что ты перемерила. У тебя на лице не было никаких эмоций, ты была похожа на зомби.

Черные глаза Катарины засверкали:

— Но вас же не интересует мое мнение. Вы очень хорошо знаете, как я должна выглядеть, так какая разница, что я об этом думаю?

— Тебе легче высказать недовольство, чем…

— Никакого недовольства я не чувствую. — И благодарности тоже.

— Если хотите правду, — заметила Катарина, — то очень трудно быть благодарной, когда тебя заваливают вещами, которые ты не хочешь иметь и в которых совершенно не нуждаешься.

Покупатели продолжали сновать взад и вперед, не обращая внимания на двух женщин, которые стояли и напряженно глядели друг другу в глаза.

На лице Эвелин появилось раздражение:

— Значит, из того, что мы купили, тебе ничего не понравилось?

— Я этого не говорила.

— Не говорила. Ну так скажи наконец. И есть ли в магазине хоть что-нибудь поразившее твое воображение? Вещь, которая понравилась тебе, и ты могла бы сказать: «Да, я хочу это!»

Катарина огляделась по сторонам. Они стояли напротив отдела, где продавался хрусталь, расставленный на стеклянных полках с зеркальными задними панелями и сияющий, как застывшие потоки воды. В этих зеркалах девушка вдруг увидела свое раздвоившееся отражение, словно два образа: Катарина — Кейт. Черные глаза у девушки в зеркале впервые не прикрыты буйной челкой; на ней новая одежда, в которой она чувствует себя неловко. Уже чужой, но все-таки такой родной образ, как будто старый друг, неожиданно мелькнувший в толпе.

— Ну? То, что ты хотела, здесь есть? Катарина медленно оглядывала отделы магазина:

— Есть.

— Так покажи мне.

Девушка пошла в нужном направлении и привела Эвелин в отдел кожгалантереи, здесь был особый, неповторимый запах. Она показала:

— Я хочу вот это.

— Тетрадь для записей? — Эвелин взяла ее в руки. Вещичка действительно была изящной, из тонкой, хорошей кожи, с бумагой под мрамор. — И что же ты будешь делать с ней?