Вальтер Шелленберг - Мемуары [Лабиринт] Страница 38

Я поговорил с Гейдрихом об этом, и тот после длительных уговоров согласился переговорить с адмиралом. Однако он поставил условие, что адмирал должен согласиться с предлагаемой программой десяти пунктов. Беседа состоялась в вилле на Ванзее. О чем там говорилось, не сообщили ни слова ни Канарис, ни Гейдрих. Но Канарис в принципе уступил. Тогда я в первый раз заметил по его виду признаки внутреннего переутомления. Предыдущие месяцы, в течение которых Гейдрих с ледяным спокойствием осуществлял свою безжалостную тактику, сделали свое дело. Мне порой казалось, что Канарис испытывает перед Гейдрихом чуть ли не физический страх. Однако могло быть и так, что на его мироощущение повлиял его все увеличивавшийся пессимизм относительно военного положения Германии. Тем не менее прошел еще год, прежде чем он поставил свою подпись под программой, причем я признаю, что начиная с 1941 года я сам действовал на него отрицательно. Влекомый аннексионистскими побуждениями, я в предлагаемый план включил еще и требование разграничения компетенции политической зарубежной разведки (руководителем которой я стал в июне того же года) и военной разведки. При этом я исходил из мысли о необходимости устранения Канариса из политической деятельности за рубежом.

В самом конце 1941 года я обратился к Гейдриху с настоятельной просьбой окончательно договориться с Канарисом о разграничении функций разведывательных служб, так как я остро нуждался в такой договоренности для ведения переговоров с министерством иностранных дел.

Я был в высшей степени заинтересован во всем, что происходило, так как Гейдрих уже в конце 1940 года сказал: скоро настанет время сменить тогдашнего руководителя политической зарубежной разведки. «Взялись бы вы, — спросил он меня, — реорганизовать во время войны такой аппарат, как 6-е управление, как в отношении структуры, так и персонала? Не кажется ли вам, — продолжал он, — что Канарис решающим образом использует период такой перестройки в своих целях?» Я ответил: «Это вопрос политических отношений между вами и адмиралом».

БРАТЬЯ ФИТИНГОФ

В поисках неразлучной тройки — Пункт назначения — Русское торговое общество — Важное задание — Деньги, спрятанные в памятнике «Битвы народов» — Гитлер вмешивается — Шпион в больнице Роберта Коха.

Поздней осенью 1940 года молодая немка из Прибалтики сообщила нам, что два ее земляка, скоторыми она в одном поезде вернулась в Германию, работают на русскую разведку. Речь шла о братьях Фитингоф. По ее словам, она была в связи с неженатым Вильгельмом Фитингофом; жена другого брата, которая жила с обоими братьями, расстроила их отношения. Свое подозрение, что Фитингофы являются агентами русской разведки, она основывала на замечании своего бывшего возлюбленного, сказавшего, что он вместе с братом должен выполнить одно важное задание русских, за которое им заплатят много денег. С этими деньгами он хотел, чтобы навсегда расстаться со своей золовкой, уехать за границу и жениться на своей невесте. Однако, приехав в Берлин, ее жених вместе со своим братом и его женой бесследно исчезли.

Здесь легко можно было заподозрить клевету, но все же мы решили расследовать это дело. Сначала мы попробовали отыскать квартиру неразлучной троицы. В Берлине оказалось много людей с такой фамилией — мы всех их проверили, но безрезультатно. Я уже хотел закрыть это дело, как вдруг вновь сомнения одолели меня. Эти трое могли сменить фамилию или осесть в другом городе. Я еще раз перелистал дело и велел вызвать одного из своих специалистов. Если Фитингофы жили под другим именем в Берлине, тогда следовало установить наблюдение за главными центрами русской разведки — русским посольством, русским торговым обществом и различными другими организациями. Если оба брата состояли на службе у русской разведки, они рано или поздно должны были появиться в одном из этих учреждений. Установив такое наблюдение, я мог осуществить давно задуманный план — составить фотоальбом с фотографиями всех посетителей советских учреждений. Если бы нам повезло, среди наших фотоснимков оказались бы и фотографии обоих прибалтийских немцев.

Через подставное лицо мы сняли квартиры напротив зданий, занимаемых различными русскими учреждениями, и вселили туда нескольких наших сотрудников, снабдив их киноаппаратурой со стереотрубой. Через несколько дней, вечером, мне показали пленки. На них было запечатлено очень много интересующих нас лиц, но тех, кого мы искали, не было.

Еще через неделю на ленте появился человек, который торопливо, с испуганным выражением лица шел к зданию русского торгового представительства. Покидая здание, он на секунду остановился в нерешительности, видимо, не зная, куда направиться. Когда я показал пленку агенту Р-17 (молодая прибалтийская немка к тому времени стала уже нашей сотрудницей), ее глаза загорелись ненавистью: «Это он».

Мы напряженно ожидали следующего посещения. Через пять дней Вильгельм Фитингоф во второй раз появился перед русским торговым представительством, после чего скрылся в одном из доходных домов Восточного Берлина. Как и предполагалось, вся троица сменила имена и паспорта. Старшего брата звали теперь Эгон Альтманн, младшего — Вильгельм Обберайтер; жена взяла себе имя Мария Шульце. В то же время они сохранили в неприкосновенности свои личные отношения: они жили вместе в одной квартире, и, как казалось, относились друг к другу очень хорошо. Жильцы дома похвально отзывались о прилежных беженцах [24], усердным трудом сумевших обеспечить себе приличное существование. Эгон и Вильгельм, по словам жильцов, были представителями какой-то фирмы, обслуживающей рестораны и гостиницы, а также имели дела с различными маклерами. Мужчины много разъезжали, а Мария Шульце вела очень замкнутый образ жизни.

Упоминание о маклерах навело нас на интересный след. Один из маклеров сообщил нам, что Эгон Альтманн связался с ним по поводу приобретения гостиницы, желая, как он выразился, достойным образом потратить полученное большое наследство. У маклера как раз была присмотрена такая гостиница. Они договорились, что Альтманн платит наличными двести тысяч рейхсмарок, а оставшуюся часть стоимости в размере трехсот тысяч марок маклер должен был получить в ипотечном банке под залог недвижимости. Ремонт и переоборудование гостиницы производились за счет покупателя.

Советам это дело обходилось недешево. Мы были уверены, что и нам немало перепадет от их щедрот. Но пока мы так и не выяснили, каким целям должен служить этот отель, так как русские действовали чрезвычайно осторожно. Мы прождали целых две недели, но так ничего и не случилось. И вот однажды вечером явился руководитель одной из наших групп наблюдения и сообщил: Мария Шульце сегодня получила письмо, которое ей доставил мальчик. К нему, по словам нашего сотрудника, недалеко от квартиры подошел незнакомец и попросил отнести письмо, дав щедро «на чай». В 21 час Мария покинула квартиру и села в такси. В данный момент, сообщил руководитель группы, за ней следует патруль.

Через двадцать минут поступило сообщение, что Мария Шульце вышла у вокзала Бельвю и быстро села в медленно проезжавший мимо лимузин темного цвета. В ходе дальнейшего преследования в сторону Ванзее след, однако, был потерян. Через три часа пост наблюдения, установленный перед домом Фитингоф, сообщил, что Мария вернулась домой пешком.

Я был рассержен тем, что мы не использовали для преследования более быстроходного автомобиля и не сумели даже установить номер лимузина. К тому же вся эта слежка тянулась слишком долго. Сотрудники были срочно нужны мне для других целей. Поэтому я искал способ ускорить расследование дела. Может быть, размышлял я, эту троицу можно «ухватить» за ее самое слабое место — я имел в виду младшего Фитингофа, бывшего жениха нашей новой сотрудницы Р-17. Ему можно было, например, пообещать безмятежную жизнь за границей вместе с невестой (Р-17), и даже использовать его как орудие против его брата и золовки.

В тот же день нам удалось незаметно для посторонних захватить его. Когда он переходил улицу, «шофер такси» спросил его, как проехать туда-то, и, не успел он что-либо ответить, как уже сидел на заднем сиденье машины, стиснутый с двух сторон двумя нашими сотрудниками. Когда его привели ко мне, он выглядел крайне нервным и потерянным. Я намеренно вел себя с ним довольно пренебрежительно; не скрывая своего презрения, я окинул его изучающим взглядом и сказал: «Ну, что же вы желаете мне сообщить, предатель? Если вы скажете правду, закон будет милостивым к вам, но попробуйте солгать мне хоть в одном слове — вам быстро придет конец».

В ответ он разразился горькими рыданиями. Начав давать показания, он обвинял во всем жену своего брата — она, по его словам, была настоящим дьяволом, это она ввергла своего мужа и его в несчастье. Он сообщил, что еще до замужества она была связана с советской разведкой, которая возлагала на нее большие надежды. Поэтому-то ей доверили такое важное задание; она полностью подчинила мужа своей воле, он покорен ей и делает все, что она требует. Будучи фанатичной коммунисткой, она, в случае предательства, не остановилась бы, по его словам, перед тем, чтобы передать мужа или его в руки русским. Здесь он упомянул имя агента Р-17. В качестве защитной меры против нее Мария предложила сменить имена и фамилии.