Лоран Бине - HHhH Страница 38

Не знаю, какими словами он напутствует парней, что говорит им напоследок. Наверное, «Удачи!», или «Храни вас Господь», или «Весь свободный мир надеется на вас», или «Вы — надежда Чехословакии», или что-то еще в этом роде. Если верить Моравцу, когда Габчик и Кубиш выходили из президентского кабинета, на глазах у Бенеша были слезы. Вероятно, он предчувствовал их судьбу. А маленький оловянный «спитфайр» спокойно стоял на столе, задрав нос к небу…

С тех пор как Лина Гейдрих переехала к мужу, в Прагу, она чувствует себя просто-таки на седьмом небе. Она записывает в дневнике: «Я принцесса и живу в краю волшебных сказок».

Почему?

Во-первых, потому, что Прага действительно город из волшебных сказок, и, думаю, не случайна версия, что именно «звездные» башни храма Девы Марии перед Тыном вдохновляли Уолта Диснея при создании образа королевского замка в «Спящей красавице».

А во-вторых, потому, что Лина в Праге фактически королева, и это знают все. Ее муж стал в один прекрасный день главой государства. Он в этой сказочной стране наместник Гитлера, и жена делит с ним все полагающиеся по рангу почести. Будучи супругой протектора, Лина пользуется таким почетом, о каком ее родители, господа фон Остен, даже и не мечтали ни для нее, ни для себя самих. Как далеки те времена, когда она спорила с отцом, который хотел расстроить ее помолвку с Рейнхардом из-за того, что жениха выгнали из армии. Теперь именно благодаря Рейнхарду жизнь Лины сплошь состоит из удовольствий, каждый день то прием, то инаугурация, то какое-нибудь официальное мероприятие, где каждый спешит засвидетельствовать ей величайшее почтение. Вот она — на фотографии. Снимок сделан во время концерта в Рудольфинуме[207] по случаю очередной моцартовской годовщины. Фрау Гейдрих рядом с мужем, с обеих сторон от них — серьезные мужчины в смокингах, Рейнхард улыбается, он спокоен и уверен в своем положении, Лина тщательно причесана и накрашена, она нарядная, в белом платье, на руках кольца и браслеты, в ушах длинные серьги, она стоит, положив одну руку на другую, как хорошая девочка, а на лице выражение абсолютного восторга.

И так не только в Праге. Отныне положение мужа позволяет Лине вращаться в высшем обществе рейха. Гиммлер давным-давно выказывает ей самые дружеские чувства, а теперь она уже знакома и с четой Геббельс, и с четой Шпеер, мало того — она была удостоена высшей чести встретиться с фюрером, который, увидев их под руку с Рейнхардом, сказал: «Какая красивая пара!» Вот оно как! Теперь сливки общества — это и про нее, и сам Гитлер делает ей комплименты.

К тому же у нее есть свой замок![208] Настоящий дворец в двадцати километрах к северу от Праги. Поместье конфисковали у какого-то еврея, и вокруг замка есть земли, за освоение которых Лина с жаром принимается. Конечно, раз она замужем за властителем страны, то и дворцом по праву владеет, и землями… Вот только она, как и королева в «Спящей красавице», очень злая. Она третирует обслугу, оскорбляет всех, кто на глаза попадется, если у нее плохое настроение, а если хорошее — ни с кем не разговаривает. Для обработки земель в своем поместье она использует — и в немалом количестве — дармовую рабочую силу, потребовав, чтобы ей специально для этого привезли из концлагерей заключенных, и тем здесь едва ли лучше, чем в лагере. Она наблюдает за работами, надев костюм амазонки и зажав в руке хлыст. Ее заботами в поместье воцаряется атмосфера жестокости, садизма и эротизма.

Кроме того, она занимается воспитанием детей, пока еще троих, и радуется тому, как их любит Рейнхард, а он не устает эту свою любовь доказывать. Младшенькую, Зильке, он просто обожает! И заделывает жене четвертое дитя. Кончились времена, когда Лина спала с Шелленбергом, правой рукой мужа. Кончились времена, когда Рейнхарда было не застать дома. С тех пор как они в Праге, муж возвращается домой почти каждый вечер — занимается с ней любовью, ездит верхом и играет с детьми.

Габчик и Кубиш вот-вот поднимутся по трапу в «галифакс»[209], который должен доставить их на родину, но прежде им надо выполнить кое-какие формальности. Английский прапорщик предлагает парням раздеться. Где бы они ни приземлились, не может быть и речи о том, чтобы приступить в Чехии к операции, не избавившись от формы парашютистов Королевских военно-воздушных сил. Они снимают форму. «Нет-нет, раздевайтесь догола», — говорит прапорщик, когда они предстают перед ним в одних кальсонах. Дисциплина есть дисциплина — Габчик и Кубиш послушно раздеваются. И стоят в чем мать родила, пока перед ними выкладывают одежду, белье, обувь… Не изменяя истинно британской, да и военной, сдержанности, прапорщик тем не менее принимается расхваливать свой «товар» наподобие продавца из «Хэрродса»[210], явно гордясь предметами, которые показывает: «Костюмы сделаны в Чехословакии. Сорочки сшиты в Чехословакии. Нижнее белье из Чехословакии. Чехословацкие башмаки. Проверьте размеры. Галстуки чехословацкого производства. Выберите цвета. Сигареты тоже чехословацкие — есть разные марки. Спички сделаны… Зубной порошок сделан…»

Переодевшись, каждый из них получает фальшивые документы со всеми необходимыми печатями.

Молодые люди готовы. Полковник Моравец ждет их у трапа, двигатели бомбардировщика уже работают. Вместе с ними полетят еще пять парашютистов, но у них высадка в другом месте и другие задания. Моравец обменивается рукопожатиями с Кубишем и желает ему удачи, а когда поворачивается к Габчику, чтобы и тому пожать руку, Йозеф просит полковника уделить ему пару минут для личного разговора. У Моравца портится настроение, он боится, что парень в последнюю минуту отступит, не захочет лететь, он сожалеет о словах, сказанных этим ребятам в день, когда они были выбраны, мол, если вдруг почувствуете себя неспособными выполнить доверенную вам миссию, сразу же откровенно скажите мне об этом. А ведь он еще и добавил тогда: «Нет ничего постыдного в том, чтобы передумать». Он по-прежнему так считает, но сейчас, у трапа самолета, момент был бы для этого самый неподходящий… Придется вернуть из самолета Кубиша и перенести вылет на другое время — когда найдется кто-то вместо Габчика. Миссия будет отложена бог знает на сколько…

Габчик начинает говорить очень осторожно, и это не сулит ничего хорошего: «Полковник, мне так трудно просить вас об этом, но… — Однако продолжение его речи рассеивает все страхи собеседника: — У меня остался счет в нашем ресторане. Это десять фунтов. Не сможете ли вы оплатить его?» Моравец испытывает огромное облегчение. В мемуарах он напишет, что в ответ сумел лишь кивнуть. А Габчик протягивает ему руку: «Можете рассчитывать на нас, полковник. Мы выполним нашу миссию, все, что нам приказано, выполним». Это были последние слова Йозефа Габчика, перед тем как он исчез за дверью «галифакса».

Прямо перед взлетом оба парашютиста изложили свою последнюю волю — вот они передо мной, два потрясающих документа, нацарапанных в страшной спешке. Две почти одинаковые бумажки — в кляксах, с помарками. Дата на них одна и та же — 28 декабря 1941 года, в каждой два пункта, 1) и 2), в углу каждой — несколько строк, написанных по диагонали. Габчик и Кубиш просят, если погибнут, позаботиться об их семьях, оставляя для этого адреса: один — в Словакии, другой — в Моравии. Оба они сироты, ни у одного нет ни жены, ни детей. Но я знаю, что у Габчика есть сестры, а у Кубиша — братья. Еще они просят, если погибнут, известить об их смерти английских подружек. На листке Габчика названо имя Лорны Эллисон, на листке Кубиша — Эдны Эллисон. Парни стали братьями и выбрали сестер. До нас дошла фотография Лорны, вложенная в военный билет Габчика. На снимке — профиль молодой женщины с темными, чуть вьющимися волосами. Женщины, которой он никогда больше не увидит.

У меня нет никаких оснований считать, что одеждой Габчика и Кубиша снабжало Управление специальных операций, УСО[211]. Совсем наоборот: по-моему, проблемы с одеждой решались скорее чешскими службами Моравца. А значит, и прапорщику, который их одевал, незачем быть англичанином.

Генеральный комиссар, управлявший Белоруссией[212], пишет из Минска, что недоволен бесчинствами айнзатц-групп Гейдриха. Жалуется на то, что систематическая ликвидация евреев лишает его ценной рабочей силы, а кроме того, высказывает недовольство переселением евреев-орденоносцев, бывших военнослужащих, в минское гетто и требует освободить их. Комиссар отправляет Гейдриху список евреев, которых считает нужным освободить, обвиняя попутно айнзатцгруппы, убивающие всех кто под руку попадет, в неразборчивости. И получает такой ответ: «Давайте договоримся, что на третьем году войны даже у полиции и служб безопасности существуют более важные задачи, чем носиться с потребностями евреев, терять время на составление списков и отвлекать моих коллег от дел куда более срочных. Если я приказал провести расследование по лицам из вашего списка, то лишь для того, чтобы раз и навсегда доказать, изложив вам это в письменной форме: все подобные нападки лишены оснований. Сожалею, что через шесть с половиной лет после того, как были приняты Нюрнбергские расовые законы, мне еще приходится оправдывать своих подчиненных».