Георгий Артозеев - Партизанская быль Страница 38

Еще собираясь в поход, я приказал взять немецкую форму и для меня. Конечно, соваться на передний план не думал, но хотел быть поближе на всякий случай: для контроля и помощи.

Но после разговора с комиссаром душа была неспокойна: пожалуй, кое в чем Немченко прав! И я не воспользовался приготовленным для меня костюмом.

Кое-кто, возможно, удивился, но я не боялся, что бойцы обвинят меня в трусости. Сама по себе эта мысль была не из приятных, но меня томили другие опасения: как справится наша молодежь. И я не спускал глаз со своих «немцев».

Впечатление такое, что по внешности они к делу годятся: от долгого ожидания в холоде и сырости физиономии наших хлопцев приняли совершенно несвойственное им застывшее, даже злое выражение. По роли это кстати.

Пора было выпускать ребят. На прощанье я еще раз сказал Жадовцу:

— Шагай нахально, уверенно. Говори отрывисто и — требуй, понял? Можешь, в случае чего, дать старосте легкую зуботычину. Но не увлекайся. А вы, — обратился я к другим товарищам, — ни при каком случае рта не раскрывайте. Забудьте русский язык! Не дай бог, одно слово ляпнете — и всему делу крышка. Будет говорить только Николай и переводчик.

Все это я объяснял хлопцам уже не один раз. Но они понимали, что я волнуюсь, и терпеливо слушали.

Наконец вышли.

Минут двадцать, полчаса мы сидели в своем укрытии, как на угольях. Но тревога в селе не поднималась. Все шло тихо. Значит — по плану.

Мы ждали сигнала. Один из наших ребят должен был громко крикнуть: «Все на месте?..»

И вот раздался, наконец, этот голос. Он весело, с настоящим партизанским задором гаркнул условленную фразу — и все мы выскочили из сосняка.

Когда Николай со своей свитой явился в старостат, он приказал услужливо выбежавшему навстречу старосте немедленно собрать весь актив немецкой службы. Полицаи шли на зов, как рыба в сеть. Когда же сеть стянулась, все совершилось очень просто. Оторопевшие от двойной неожиданности полицаи были в мгновение ока обезоружены и арестованы.

В селе ничего не подозревали о случившемся, как вдруг зажегся свет: это наши посланцы распорядились его включить. Тогда-то мы и появились па улице во всей партизанской красе.

Село ожило. Жители громкими криками выражали свой восторг. Возле сельской управы запылал огромный костер. В него полетели документы фашистской канцелярии, а староста Лаврентий Горлов, так и оставшийся под опекой нашего Николая, передавал в это время по его указанию обычную сводку в районный центр: «В селе все благополучно».

Да. На этот раз в селе все было действительно благополучно. Пришедшие с нами четверо подпольщиков нашли своих товарищей. Возле них собиралась большая группа желающих стать партизанами. Следовало тут же в этих людях разобраться, решить, кого мы можем взять с собой.

Мой разговор с людьми прервали взволнованные крики:

— Товарищ командир! Товарищ командир! Здесь Немченко!

— Что такое? Откуда он мог тут взяться? Что вы говорите? — спросил я у бойцов. — Где вы могли увидеть комиссара?

Но ко мне под руки подводили вовсе не Тимофея Савельевича, а бледную, изможденную женщину. Она шла, обнимая наших ребят. По щекам ее лились слезы.

— Кто такая?

— Да Немченко же! Жена комиссара!

Полтора года они ничего не знали друг о друге. Тимофей Савельевич говорил, что она эвакуировалась. И вот — такая встреча. Я был очень доволен тем, что наше возвращение домой принесет комиссару большую, неожиданную радость. Вот тебе и «вылазка»!

Бедной женщине не верилось, что она видит перед собой живых товарищей своего живого мужа, что она опять будет с ним вместе. Варвара Михайловна только и могла рассказать, что эшелон разбомбили, она ушла с другими в лес, а потом попала сюда.

Для Варвары Михайловны Немченко достали лошадь. Идти она не могла; ее всю трясло — то ли от волнения, то ли от простуды. Медсестры занялись женой комиссара, а я продолжал беседу с людьми, просившимися к нам в отряд.

И снова наша беседа была прервана шумом, на этот раз еще более сильным. Кругом раздавались восторженные возгласы, крики «ура!»

Слышно было, что по улице бежит большая толпа. Кого они еще там нашли? Что случилось? Какая радость могла вызвать общее возбуждение?

И тут нашим глазам представилось прекрасное зрелище: по улице скакал на коне партизан Савгира. В руках его свободно развевалось на ветру фасное знамя. Попадая в неосвещенное пространство, оно темнело, когда на него падали лучи света, — ярко вспыхивало.

Наконец всадник поравнялся с костром, около которого мы стояли, и знамя заалело таким пламенем, обрадовало глаз такой свежестью красного цвета, какой нами любим уже много лет, а в неволе фашистского нашествия стал еще дороже.

За Савгирой по улице бежали жители села. Наверно, в эти минуты им представилось, что они видят знамя Победы. Партизаны встретили знамя салютом из автоматов. Молодежь пела. Все село гудело, и в этом радостном гуле тоже слышался голос победы.

Савгира спешился и торжественно подошел к костру со знаменем в руках. Он рапортовал, что нашел знамя на чердаке под грудой немецких документов, которые выносили из старостата. Затем он передал мне приколотую к знамени записку:

«Если это знамя найдут фашистские воры и убийцы, то пусть прочитают здесь еще раз то, что знает весь наш народ: это знамя непобедимо.

Если его найдут до Победы наши советские люди, то мы просим их хранить его и спрятать в верном месте, чтобы было с чем встретить Армию и Свободу.

Кто были эти люди, мы не узнали, но выполняя их волю, отдали знамя на сохранение тем жителям Тимоновичей, которые оставались дома. С нами же отсюда уходили пятьдесят новых партизан.

Совещание с «активом»

Каждый день радистка Щербакова передавала в соединение отчет о наших боевых действиях. Подрывники работали неплохо. Попудренко благодарил, а оккупационные власти стали принимать свои меры.

Разведка нам сообщала, что в Семеновке созывается оперативное совещание. Повестка дня: «Борьба с партизанами» и «Проведение весеннего сева».

К совещанию привлекается довольно солидный актив: представители оккупационных частей, начальник полиции, лучшие сельские старосты и полицаи. Все они должны собраться у бургомистра Орловского. Присутствовать будет и пан комендант.

О дне созыва мы тоже были осведомлены. Разведка в отряде работала с размахом: по селам насчитывалось более трехсот связных. И вот, когда стало известно, что часть наших людей добилась приглашения в «высокое» собрание, мы с комиссаром стали думать, какую бы нам извлечь из этою пользу.

Целый день ушел на другие дела, а к ночи я спохватился, что мы с комиссаром так ни о чем и не договорились. Мне сказали, что Тимофей Савельевич находится возле больной жены. Я пошел в землянку, куда поместили Варвару Михайловну.

Окруженные спящими партизанами, прерывая разговор, когда Тимофей Савельевич подходил к жене, мы совещались с ним при свете коптилки почти до утра. И не только совещались: написали бургомистру Орловскому. Вежливенько предупредили его, чтобы сократил свой пыл.

Письмо это было вручено нашему связному — дорожному мастеру Тищенко, так как он в числе «актива» обязан был прибыть на совещание.

Остальным нашим людям раздали свежие листовки и номера газеты соединения «Коммунист», недавно полученные от Подпудрено.

В. назначенный день актив собрался.

Пока люди еще не были приглашены в кабинет бургомистра и теснились в приемной, Нищенка искал удобного момента подсунуть наше письмо. Он должен был также сдать свой письменный отчет о состоянии железнодорожного участка, поэтому спокойно подошел к столу секретаря, подождал, пока тот заговорился с какими-то важными лицами, и быстро вложил в папку «на доклад» оба документа.

Вскоре секретарь на глазах у Нищенка вручил папку своему шефу.

Совещание открылось. Первым говорил немецкий комендант. Бургомистр не знал немецкого языка и в ожидании выступления переводчика просматривал бумаги. Лицо его вдруг изменилось. Орловский быстро захлопнул папку. Очевидно, наше письмо, как говорят минеры, «сработало» хорошо. Нищенка убедился в этом также по тому, как выступал бургомистр.

Вместо громовой речи с призывами бороться с «лесными бандитами» Орловский почти всю свою речь посвятил весеннему севу. Только между прочим он заметил, что следует быть бдительным: «партизаны могут сорвать проведение сельскохозяйственных работ».

После такого вступления старосты тоже пустились в разговоры о севе. Немецкий комендант уловил, что собрание потеряло главную тему. Он начал прерывать старост, задавать вопросы, проявлять нетерпение.