Николай Скоморохов - Резерв высоты Страница 38

Совсем грустные, летчики подошли к пригорюнившемуся механику самолета Анатолия, здесь же оказался и техник звена Иван Карпович Шилов. Он был старшим по возрасту, слышал в полку деловым человеком, мудрым советчиком и хорошим товарищем. Утрату командира он переживал особенно тяжело, но крепился, не подавал вида и подбадривал молодежь.

— Чего загрустили? Не горюйте, «безлошадниками» оказались не по своей вине. А то, что начальство у вас самолеты забрало, не беда. Им ведь надо на чем-то перелетать на новое место. Не трястись же комиссару полка и комэску в полуторке. Когда на задание нужно будет лететь, найдутся для вас самолеты.

— Иван Карпович, война-то идет, люди воюют, а мы сидим, — сказали в один голос Гончаров и Овечкин.

— Тезка, войны нам хватит по горло, — Иван Карпович точным движением правой руки показал ниже подбородка. — Подумай, где мы находимся? А где нам должно быть?

— На границе, — ответил Гончаров.

— Нет, Ваня, дальше — в Берлине!

— Ну, хватил, Карпович! — улыбнулся Гончаров.

— Не ну, а такова наша миссия! — убежденно сказал Шилов.

— Об этом я что-то не слышал от комиссара, — не сдавался Ваня.

— Придет время — услышишь и меня вспомнишь. Я от самой границы меряю расстояние. Половину пути на собственных ножках протопал.

Вася Овечкин взглянул на «ножки», обутые в сапоги сорок пятого размера, и улыбнулся.

— Иван Карпович, а расскажите, как для вас началась война, — попросил Гончаров.

— Война… Война разразилась неожиданно и страшно, — медленно заговорил Шилов. — Суматоха поднялась ой-ей-ей! Летчики ринулись в воздух, немцев им навстречу — целые тучи. И пошла такая кутерьма, не приведи господь!

Он не успел закончить фразу, как раздалась команда: «По самолетам!»

Полк поднялся в воздух. На земле остался лишь самолет Гончарова, «хозяином» которого сейчас считался комиссар.

— Видишь, тезка, твой самолет стоит? Иди попроси, — подтолкнул Иван Карпович молодого летчика.

Ваня быстро побежал к комиссару.

— Товарищ батальонный комиссар, разрешите взлететь в воздух! На задание, вместе со всеми!

— Займитесь-ка лучше оформлением боевого листка о вылете полка по боевой тревоге.

Товарищи по звену расхохотались от души.

— Ну и «договорился» наш Ваня!

Полк улетел, оставшиеся на земле устремили взоры на запад, строя различные прогнозы. Прошло не более тридцати минут, как с разных сторон стали появляться первые «ласточки»: кто на бреющем, кто на высоте круга, на барахлящем моторе. Первый вышел на посадку и, не выпуская шасси, плюхнулся на «живот», немного прополз и замер. Самолет оказался настолько растерзанным, что еле дотянул до аэродрома. Все удивлялись, как и почему он не загорелся? Окружившие самолет летчики-«безлошадники» и техники на все лады превозносили достоинства дельтодревесины: ЛаГГ-3 от снарядов разрушался, но горел редко.

Постепенно по одному и мелкими группами возвратились остальные. Потом, как всегда, состоялся разбор воздушного боя. Разговор был тяжелый, Давыдов в сердцах высказывался очень резко.

— Вылетело одиннадцать летчиков, возвратились восемь, один на пузе приполз, один погиб, третьего до сих пор нет, и самое обидное — никто не видел, что с ним случилось…

…Его тянуло вниз, и вскоре Фадеев почувствовал, как что-то тягучее стало обволакивать ноги. Он попробовал рвануться вверх — тщетно, еще раз не получается. Неужели конец?

Снова и снова пытался Анатолий высвободиться из цепких объятий тины, но безуспешно. Вспомнил о парашюте — отстегнул ремни. Собственная беспомощность бесила его. Он задыхался, в висках гулко стучало.

Фадеев рванулся из последних сил, каким-то чудом оказался на поверхности и судорожно глотнул воздух, снова погрузился в воду, тут же вынырнул и схватился руками за какие-то водоросли. Они-то и стали его опорой. Анатолий повернулся на спину, тихо откашлялся и начал осматриваться вокруг. Почти перед глазами качались стройные стебли камыша, скрепленные у основания тонким льдом. Значит, это должна быть излучина Дона, где-то, юго-западнее Ростова…

Он прислушался. Невдалеке рвались бомбы, натужно гудели моторы самолетов. Он вспомнил о своих ведомых. Где они? Что с ними? Живы ли? Тревожные мысли о боевых друзьях на время оттеснили его собственные невзгоды.

Продолжая осматриваться, Фадеев перевернулся на живот. С трудом продвигаясь, где вплавь, где отталкиваясь от дна ногами, он выбрался из тины. Напряжение постепенно спадало, пришла какая-то отупляющая усталость. Мерзли руки, проклятущие заросли и острые льдинки привели в негодность перчатки. Тонкие края льдинок то и дело впивались в окровавленные ладони. Раздвигая перед собой камыш, разгребая лед, Анатолий продолжал двигаться.

Наступила ночь — темная, холодная. Его руки совсем окоченели, даже кровь из них стала сочиться медленнее.

Взошла луна, теперь можно было определить, в какую сторону пробираться. Отыскав Полярную звезду, Анатолий решил двигаться на север. Но силы уже покидали его, усталость сковывала все мышцы. Приходилось чаще отдыхать. Набрав в легкие воздуха, он ложился на покрытую льдинками воду, и лежал так несколько секунд, затем снова продолжал двигаться, стремясь, чтобы луна находилась правее и позволяла видеть Полярную звезду.

Он двигался очень медленно, и так же медленно шла по небу луна. Фадеев понял: нужно вносить поправку в направление движения, иначе станешь крутиться вокруг одного места. Мысли его текли медленно, тяжело: останавливаться нельзя — можно замерзнуть, расслабишься — утонешь…

Набежавшее облако закрыло луну. Стало темно тихо. Фадеев почувствовал страшную апатию, совершеннейшее безразличие ко всему. Хотелось спать, спать, спать. Монотонность этой мысли убаюкивала, и он не замечал, что медленно опускается все глубже и глубже. Коснувшись ногами вязкого ила, вздрогнул и снова, выбиваясь из последних сил, заработал руками и ногами.

Он не знал, сколько прошло времени. Но вдруг уперся во что-то твердое. Анатолий попытался встать и не смог. Тогда он опустился на колени, пополз на четвереньках. Но даже ползти было трудно. Он прилег отдохнуть и мгновенно заснул. К счастью, внутренний сторож сработал, дал сигнал бедствия: замерзнешь! Анатолий приподнялся и заставил себя идти снова. Оступился и опять почувствовал — твердой опоры нет.

И снова барахтанье в воде, покрытой льдинками, снова зыбкая почва под ногами. Так продолжалось долго. Силы покидали Анатолия. Пальцы уже не гнулись, от перчаток остались одни лохмотья на опухших, кровоточащих руках. Двигаться становилось все труднее. Но снова — мелькнула надежда, снова почудилось твердое дно под ногами. Анатолий выпрямился — вода была ему всего лишь по пояс. Он сделал шаг, но упал, заставил себя подняться и пойти снова.

Заалел восток, наступало утро. Лед стал более прочным, и Фадеев, опустившись на него, пополз и… вдруг внезапно провалился в какую-то темноту.

Письмо Нины удивительно быстро пришло в полк, но адресата не нашло. Почтальон прочел фамилию — Фадеев, обратный адрес — Москва. Всего шесть дней, как отправлено, и уже в полку. Обычно письма ходят дольше. Кому передать его?

Решил доложить командиру эскадрильи.

Богданов взял письмо, повертел в руках, поблагодарил почтальона и положил конверт в карман. Позже снова прочел адрес отправителя. Фамилия, написанная четким, аккуратным почерком, была знакома ему. Очевидно, пишет дочь генерала Фролова. Вскрывать письмо нехорошо, но и отправлять официальный ответ «не вернулся с боевого задания» — тоже не лучший выход. И зачем спешить сообщать девушке о таком горе?

Богданов переложил письмо в планшет, пусть полежит. Вдруг все же вернется Фадеев — Богданов не очень верил в это, — тогда письмо будет лучшим подарком для Анатолия.

Комэск задумался, вспомнил своих «шкрабов», вместе с которыми начинал войну. Из девятки остались в живых всего трое — его заместитель, командир звена и он сам. Одна треть. Из нового пополнения тоже двоих потерял.

Он перебирал в памяти боевые вылеты, воздушные бои, и много вопросов вставало перед ним, на которые хотелось найти ответы. Когда, где и в чем он допускал ошибки? Почему гибли его подчиненные? Горячка боя — она была и будет, наверное, всегда. Но не только в ней причины неудач. Все еще слабо. Воюем. Почему? Вот свежий пример, последний воздушный бой. Совсем чуть-чуть не хватило, чтобы сбить «юнкерс». Этим «чуть-чуть» стали секунды, затраченные на то, чтобы отбить атаку «мессера» на ведомого. А будь, ведомый посмышленее, Богданов обязательно поджег бы «бомбера», и еще одним фашистским экипажем стало бы в нашем небе меньше.

Подошел Кутейников.

О чем задумался, сосед? — спросил он.

— Размышляю над ошибками минувшего дня и думаю над тем… — Богданов не успел закончить фразу.