Януш Пшимановский - Четыре тануиста и собака - книга 2 Страница 38

— Убежище, как для штаба, — доложил он, поднявшись наверх.

— Все для этой ведьмы. На фронт детей и стариков гонят, а при ней караульные как быки...

Не переставая тараторить, девушка подбежала к стене, рывком повернула первого с краю немца и, указывая на открытое убежище, скомандовала:

— Лезь! Лезь, ну!

Одного за другим она всех затолкала внутрь, помогла последнему коленом и захлопнула дверь. Маленькими, но сильными руками завернула колесо, управляющее замками, а затем, схватив стоящий у порога лом, вставила его внутрь, чтобы нельзя было открыть изнутри.

Лажевский, Кос и Вихура встали со своих мест и вместе с Густликом в молчаливом изумлении наблюдали за стремительными действиями девушки. Взбежав по лестнице наверх, она перекрестилась и, поднявшись на носки, поцеловала Янека.

— Дала я себе слово, что расцелую первого польского солдата...

Она снова приподнялась, чмокнула подхорунжего, а заодно и Вихуру, который раскинул ей навстречу объятия.

— Гонораткой меня зовут... Первого польского солдата поцелую, пусть он будет даже...

Она остановилась перед Густликом, поскольку гвардейский рост парня не сулил успеха ее намерениям без помощи со стороны самого атакуемого.

— Пусть он будет даже большевиком... — закончила она.

— Какие же мы большевики?! — изумился Елень и подставил ей щеку.

— С востока пришли — значит большевики, — убежденно проговорила Гонората, поцеловала Густлика и сделала несколько шагов в направлении сидевшего на диване Козуба. — Да мне что, — махнула она рукой, — пусть и большевики, все равно поляки.

Она сделала изящный реверанс, присела на диван, одергивая на коленях белый фартучек, и продолжала, понизив голос, словно опасаясь, что кто-нибудь ее подслушает:

— Панове солдаты, есть такой мост, который никто не караулит...

— Где? — Выражение лица поручника смягчилось. — Хороший мост? Крепкий?

— Крепкий, старый. — Она подтолкнула Козуба локтем в бок и засмеялась, словно удачной шутке. — Раньше умели делать... Это такой мост... — Не зная, как объяснить, она махала вытянутой рукой у самого носа командира отряда.

— Разводной, — подсказал Янек.

— Наверно, он вот так поднимается и опускается. Ему уже сто, а может, и двести лет. Из железа сделан.

— Панна Гоноратка нам покажет? — спросил Густлик.

— Покажу... Но чтобы вы потом отвезли меня обратно. В гараже стоит автомобиль генерала, можно его взять.

— Может, и правда взять? — предложил Франек. — Потом презентуем нашему командиру...

— Только к самому мосту не подъехать, там на прошлой неделе вырыли глубокий ров, чтобы русские танки не прошли.

— На мотоцикле можно... — принял решение Козуб.

— Этих парней под полом я покараулю. Как подойдут остальные наши, я их отдам, пусть их на работы в Польшу отправят, — излагала свои планы на будущее Гоноратка, одновременно и глядясь в зеркало и приглаживая свою светлую челку, начесанную на лоб.

— Какая машина у генерала? «Мерседес»? — допытывался Вихура.

— Большая и черная, — ответила девушка. — С флажком.

— По машинам! — приказал Козуб. — Отставить разговоры!

Он встал и надел шлемофон.

Вместе с ним вышли Кос и Лажевский, а за ними, тяжело вздохнув, направился Вихура.

Елень сбежал по ступенькам в убежище и еще раз проверил, надежно ли держится в колесе лом.

— Панна Гоноратка умеет стрелять?

— Умею. У меня дядя охотник...

— Это оружие оставим здесь. — Елень показал на автоматы. — Вы бы, Гоноратка, оделись потеплее, ночи еще холодные, — продолжал он, поднимая крышку убежища, чтобы установить ее на прежнее место.

— Я, пан Густлик? — рассмеялась она, подходя ближе и прижимая к груди косы. — Да во мне столько жару... — Она расстегнула на шее высокий воротничок.

Елень растерялся, выпустил из рук крышку. Она грохнула, как выстрел. В этот момент во дворе загудели заведенные моторы танков и мотоциклов.

— Господи! — вскрикнула Гонората, хватая Густлика за руку. — Вот бы они уехали, а мы тут остались...

— Было бы неплохо, — набрался смелости Елень и даже прищурил левый глаз, словно прицеливаясь. — Только вот кто тогда дорогу покажет?

— И правда, — согласилась она с сожалением.

Когда они выбежали, Лажевский уже подкатил к самому входу и помог новому проводнику влезть в устланную ватником коляску. Девушка поджала ноги, чтобы занимать меньше места, и потянула Густлика за рукав.

— Он слишком тяжел, — проговорил подхорунжий, — на танке поедет.

Елень действительно почти весь путь проделал не в танке, а на башне, и, хотя ветви деревьев порой едва не сбрасывали его на землю, он удерживался и продолжал внимательно всматриваться вперед. Дорога была извилистой, но, к счастью, недалекой. В зарослях остановились, чтобы не обнаружить себя прежде времени. Козуб побежал вперед и скоро вернулся.

— Есть? — спросил его Кос.

— Есть. Нужно только проверить, какая охрана.

— Я пойду.

— А я тем временем панну Гонорату отвезу, — попросил Густлик.

Ехали быстро и молча по гусеничному следу, в темноте, подсвеченной луной. Гонората, казалось, ждала, что скажет Густлик, а в нем, чем дальше они отъезжали от танка, тем больше росло недовольство собой. Вдруг «Рыжему» придется вступить в бой? В экипаже осталось всего трое, поскольку командир ушел на разведку. Он чувствовал, что спина у него покрылась испариной, хотя было далеко не жарко.

— Вы еще приедете? — спросила Гонората, когда они остановились перед генеральской виллой, и заглянула ему в глаза.

— Приеду, — заверил он.

Он крепко сжал обе ее руки и, не слезая с мотоцикла, умчался. По лесу летел, не разбирая дороги, и с облегчением вздохнул, лишь когда увидел приземистые горбы танков между деревьями.

— Где поручник?

— Впереди.

Густлик отдал мотоцикл разведчикам, а сам отправился на опушку леса. Не доходя нескольких метров, на невысоком пригорке в зарослях ивняка он рассмотрел припавшую к земле фигуру поручника Козуба, а рядом, пощуп-лее — Лажевского. Оба молчали. Казалось даже, что они поссорились: подхорунжий сидел спиной к офицеру и только время от времени поворачивал голову и исподлобья поглядывал в его сторону.

За лугом, поросшим высокой травой и редким кустарником, белели в неверном ночном свете песчаные края противотанкового рва, чернела насыпь вдоль канала, а над ним торчали две половины разводного моста и виднелась сторожевая будка.

Густлик выбрался из кустов, прокрался вперед, пригибаясь к земле, и шепотом доложил:

— Отвез. На случай чего у нее там трофейные автоматы.

Козуб не ответил и только жестом приказал ему присесть. Снова надолго наступила тишина. Подхорунжий шевельнулся, хотел что-то сказать, но под грозным взглядом офицера снова замер.

Они не услышали ни единого шороха, не заметили никакого движения, но внезапно в нескольких метрах перед ними появились Шарик и Кос. С обоих стекала вода. Сержант был в одних трусах и с охотничьим ножом, висевшим через плечо на ремне.

— Ров танки преодолеют без труда. Часовых на мосту — двое.

— Ну, значит, поехали, — оживился Лажевский. — Надо было сразу их снять...

— Зато по ту сторону не одна пушка, а целая батарея крупнокалиберных зениток.

— Черт, — выругался Густлик.

Снова наступила тишина. Янек отошел за кусты, обтерся полотенцем, потом вытер им собаку, быстро надел рубашку, натянул штаны и куртку.

Искоса он поглядывал на неподвижно сидевших командиров, не переставая думать, что предпримет Козуб в этой ситуации. Если он не хочет проторчать здесь до рассвета, ему придется атаковать, но тогда без потерь не обойтись. Не все танки дойдут до Крейцбурга.

— Потеряли больше часа, — не выдержал молчания подхорунжий, — придется возвращаться.

— Нет, — прервал его Козуб. — Лучше иметь перед собой захваченную врасплох батарею, чем изготовленный к бою расчет. Посмотрим, не удастся ли их чем-нибудь отвлечь.

Поручник встал и скользнул в заросли. Кос последовал за ним.

Лажевский склонил голову и стиснул сплетенные пальцы так, что хрустнули суставы.

— Больше мудрим, чем воюем. Три орудийных ствола, и до сих пор ни одного выстрела.

— На старом танке нас было четверо, — поддержал разговор Елень, — а теперь пятеро. Стал я начальником над перископом и радио — только приказы отдавать. А раньше, бывало, сам заряжал. Рука так и чешется — хочется нажать на спуск.

— Во-во. Я тебе скажу, этот поручник...

— По мне, — заявил Густлик, — лучше не стрелять, а бой выиграть.

Подхорунжий пожал плечами и ничего не ответил. Отводя влажные от росы ветви, они вернулись к танкам.

— «Грот», «Грот», я «Передовой». Прием, — усталым голосом вызывал поручник Козуб, сидя на башне, и, потеряв наконец надежду, снял шлемофон. — Спят они, что ли?