Альберт Зарипов - Партай-геноссе Страница 38

И тут к великому нашему удивлению в словесную перепалку решительно ввязался прапорщик Акименко… До того скромненько стоявший поодаль от воюющих сторон…

Видимо его тоже душила чёрная злость к подлецам и негодяям, ворующим воду у кого ни попадя… И хотя его прапорщицкое горе было гораздо меньше, чем майорская трагедия… Всё-таки у Болотского был целый рюкзак с водой… Тогда как у товарища прапорщика имелась соответственно его званию лишь пятилитровая канистра, которую на полном ходу посчастливилось выдуть Бадодию Бадодиевичу вместе с Альбертом Маратовичем…

А может быть прапор решил поддержать товарища майора в самый трудный для него момент и в случае благоприятного для них исхода событий кое-что перельётся и в его пятилитровую канистру… Ну, не в партию же ему сейчас приспичило вступать!.. Беспартийному-то прапорщику…

Как бы то ни было, но ротный старшина с автоматом наперевес вбежал на сцену и тоже подал свой громкий голос…

— Да я сейчас! — заорал новый борец за воду. — Прострелю эту Це Вешку к чёртовой матери! И хрен тогда кому вода достанется!

А вот это он сказал зря… Причем совершенно не подумавши! Хоть мы и называли водой мутную и ржавую смесь Аш-два-О со всевозможными оксидами железа… Но это всё же была жидкость, которая могла смочить глотку и гортань…

И угрозу товарища прапорщика вся группа восприняла более чем серьёзно!..

Поскольку построение группы оказалось очень внезапным, то более половины её личного состава встало в строй без своего штатного оружия… Что вообще-то является нарушением установленного правила «На выходе оружие всегда должно быть под рукой! И точка!»

И теперь нарушители данного постулата в едином порыве и в полнейшем молчании отправились устранять этот недостаток… И на несколько минут от нашего строя осталось лишь несколько бойцов: Билык со своим пулемётом, Абдулла с укороченным «ублюдком», Коля Малый, Лёха Шпетный и я. Мой пулемёт ПКМ, до того прислоненный к правому бедру, теперь был взят мной под ремень…

А на товарища майора, старлея Веселкова и прапорщика Акименко напал столбняк. Они втроём стояли на своих местах… И молчали… Словно персонажи из заключительной «немой сцены» гоголевского «Ревизора»…

Через три-четыре минуты вся группа опять стояла в двухшереножном строю, и у каждого солдата теперь имелся свой персональный ствол. Дольше всех в своей броне копошился механик Смирнов, занырнувший по пояс в свой люк и безуспешно пытавшийся выудить со дна автомат АКС-74У. Но вот и у Вовчика всё получилось, и он бегом помчался обратно… На своё законное место в строю.

А гнетущая тишина по-прежнему давила на всех нас ожиданием чего-то не… Словом, непонятного…

Как и положено командиру… Первым в себя пришел старший лейтенант Веселков. Он дважды кашлянул, словно проверяя наличие у себя голоса…

— Равняйсь! Смирно! — привычным тоном скомандовал наш командир. — Всем слушать меня! С этой минуты я беру контроль за расходованием воды в свои руки! Все! И офицеры, и солдаты будут получать в день по половине фляги! То есть полтора литра на двух человек!

Несколько секунд мы молчали…

— Это для всех? — нерешительно спросил Абдулла.

— Для всех! Сказал, как отрезал, Веселков. — И для солдат, и для офицеров!

И думалось мне в эту минуту то, что и вопрос Абдуллы, и ответ Веселкова сейчас прозвучали персонально для товарища майора… Чтобы тот спустился со своих партийных высот на нашу грешную землю… Чтобы не претендовал на что-то большее, чем все остальные…

И такое поведение старшего лейтенанта Веселкова показалось всем разведчикам очень правильным, а главное — справедливым… Ведь Це Вешка была у всех на виду и каждый солдат теперь мог контролировать расход драгоценной влаги…

Хоть мы и получали до сегодняшнего утра по одной фляге воды на каждого бойца, то есть по полтора литра на нос… Что вообще-то являлось четвёртой частью от ежедневной нормы водопотребления… Это всего-навсего двадцать пять процентов от установленной врачами Мин Здрава СССР дозы!.. То теперь прежняя порция урезалась ровно наполовину и суточное потребление воды отныне составляло семьсот пятьдесят грамм на человека… Это по 31 грамму в час… А если быть предельно точным, то по тридцать одной целой и двадцать пять сотых грамма на шестьдесят минут… И если уж окончательно стать занудой, то приблизительно по полграмма в минуту.

Но все мы отлично понимали, что это должно было произойти… Ведь запас воды сократился до катастрофического минимума…

Вот так… Настали наши тяжкие времена.

Глава 12.

ВОДА… ВОДА… ВОДА… МИРАЖ!

Скандальное утро, лишь за малым не переросшее в вооружённое восстание… Словом, оно благополучно закончилось. Как и было объявлено командиром группы, на каждую пару солдат было налито по одной полуторалитровой фляге. После этой процедуры все бойцы разбрелись по своим местам. Неотвратимый наступал палящий полдень… И хотя до самого пика жары ещё оставалось несколько часов, но жаркое дыхание пустыни становилось всё горячее и нестерпимее…

Потекли тягучие минуты, которые очень медленно… Можно сказать, изнуряюще медленно складывались в томительную бесконечность одного часа. Затем мука напряжённого ожидания повторялась ещё один циферблатный круг… И вновь минутная стрелка выматывающее долго кралась к цифре 12… А потом всё повторялось опять…

Жара и жажда… Именно они сейчас стали нашими самыми заклятыми врагами. Не американцы с их агрессивной международной политикой, не западногерманские реваншисты, не японская даже военщина, а уж тем паче затаившиеся неподалёку афганские моджахеды тире душманы… Все эти милитаристы-антисоветчики и народные мстители отодвинулись на задний план, то есть заняли выжидательные позиции во втором эшелоне наступающих на нас неприятельских сил. И главную их ударную мощь теперь представляли два когда-то малозначительных фактора: высокая дневная температура воздуха и неотвратимо уменьшающийся запас нашей воды.

Непрекращающаяся жара теперь доходила до невообразимых ранее температур. Выражение «сорок градусов в тени» сейчас казались нам показателем приятной райской прохлады, которая осталась где-то очень далеко… В недосягаемом нынче пункте постоянной нашей дислокации с трудновыговариваемым названием Лашкаргах. Именно там, возле каморки дежурного по части на затенённой стенке висел термометр, который и пугал зелёную нашу молодёжь своими показаниями. Красненький столбик тогда доползал всего-то до сорока градусов по шкале Цельсия… И хотя данное явление случалось в самый пик дневной жары, всё это не могло нас не шокировать… И одновременно с этим ещё щекотать наши нервишки.

«Ведь температура уже сорок градусов в тени, а мы её почти не замечаем и по-прежнему готовим наши БМПешки к выходу в пустыню…»

Так это было каких-то полторы-две недели назад. Которые сейчас казались такими далёкими-предалёкими… Словно смутные видения из прошлой жизни. Ушедшей от нас окончательно и безвозвратно…

А вот уже в самом эпицентре Страны Песков наши военные дела складывались абсолютно по иному. Здесь уже было совершенно неуместно вспоминать понятие «столько-то градусов в тени». Поскольку отсутствие прямых солнечных лучей почти не снижало окружающую температуру воздуха. Ну, разве что самую малость, да и то под днищем боевой машины пехоты. А в остальном всё было как и везде. Ведь некоторое затишье наступало лишь после захода солнца, а до этого момента знойный афганский ветер беспрестанно перемещал по разным направлениям нескончаемые массы обжигающе-горячего воздуха. Именно тогда и становилось совершенно бессмысленным выражение «сорок с чем-то градусов в тени».

Под палящими лучами солнца к десяти-одиннадцати часам утра раскалялось всё: сыпучий песок и позабытые солдатские тапки, бронированный корпус БМП-2 и неубранное в тень автоматное железо, армейские кружки и алюминиевые котелки с фляжками и ложками.

— Даже воду для чая кипятить не надо! — шутил Коля Малый. — Оставил фляжку металлическую на солнце, и через полчаса кипяток готов!

Неунывающий пулемётчик Билык вторил своему земляку, но несколько по иному поводу.

— Э-эх! — искренне сожалел Виталик. — Надо было в столовой яиц сырых натырить! Сейчас бы яишенку прямо на броне жарили! Вот было бы классно так сфотографироваться. А потом домой отправить…

— Они бы не доехали досюда, — возражал хозяйственный хохол Микола. — Протухли бы от жары. Даже если б в десантном отделении перевозить.

— Я бы их тогда сырыми выпил, — мечтательно закатив глазки, смеялся Билык. — Прямо на ходу… Хоть яйцами бы напился вволю!

Однако Коля Малый придерживался совершенно других гастрономических взглядов, предпочитая исключительно яичницу-глазунью да непременно «з сальцем», то есть с румяными шкварочками. А потому он лишь фыркал пренебрежительно после явно необдуманных высказываний своего напарника.