Теодор Константин - И снова утро (сборник) Страница 38

— Да, мы очень хорошо знакомы, курсант Думбрава! — продолжал лейтенант Эрнст Сэвеску.

Голос у него был прежним, каждое слово он произносил раздельно и отчетливо.

Это не был его обычный голос. Когда он говорил таким тоном, это означало, что его ярость готова вырваться наружу. Тот, с кем он говорил таким образом, мог заранее проклинать день, когда появился на свет. Через мгновение лейтенант взрывался, и тогда горе было его жертве.

— Да, господин лейтенант! Мы очень хорошо знакомы. Вы были моим командиром взвода. Возможно, и сейчас были бы… если бы не дезертировали.

Когда он произнес последние слова, сердце его снова сильно застучало в груди. Он подумал:

«Неужели Сувеску сейчас набросится на меня и изобьет? До сих пор он никогда не осмеливался, но теперь… В любом случае не надо подавать виду, что я боюсь его».

Лейтенант только осклабился, потом повернулся и по-немецки сказал фельдфебелю, который приготовился записывать показания пленных в журнал: — Восемьдесят седьмой… Они из восемьдесят седьмого пехотного полка. Рота… Вы все в шестой роте, Кондруц?

— Да, господин лейтенант. Все в шестой! — быстро ответил Кондруц, нутром почуяв, что было бы бесполезной бравадой скрывать от офицера, бывшего командира их взвода, некоторые вещи, которые тот и так прекрасно знал.

Траян Думбрава облегченно вздохнул. Лейтенант еще раз каким-то чудом пощадил своего бывшего подчиненного, хотя смертельно ненавидел его. Думбрава знал, почему лейтенант его ненавидит. Потому, что он единственный никогда не дрожал перед ним и осмеливался бросать ему вызов. Думбрава не скрывал презрения, которое питал к лейтенанту, симпатизировал тем, на кого обрушивалась его бешеная ярость, а когда его спрашивали, всегда выражал мнение, противоположное мнению лейтенанта. Если это были причины для ненависти, которую лейтенант постоянно питал к нему, то Траян Думбрава никак не мог объяснить себе, почему же он все-таки пощадил его сейчас.

Однажды имел место случай, который, как казалось сержанту, объясняет, почему лейтенант, смертельно ненавидя, все же щадит его.

Лейтенант послал его в разведку, приказав взять с собой и солдата Кэтэлиноя Ликсандру. Траян Думбрава и на этот раз бросил лейтенанту вызов. Он ушел в разведку без Кэтэлиноя Ликсандру. Солдат был болен, и Траян Думбрава пожалел его.

Когда он вернулся из разведки, лейтенант, взбешенный, набросился на него, угрожая отдать под суд военного трибунала. Траян Думбрава не испугался его угроз и отвечал, что больной водянкой солдат только помешал бы ему выполнить столь сложную задачу. Тогда лейтенант начал диктовать старшине документ о направлении дела Траяна Думбравы в военный трибунал. В этом документе Траян Думбрава обвинялся в невыполнении приказа в военное время и в оскорблении вышестоящего начальника.

Диктуя, лейтенант не сводил с Думбравы глаз. Серые, злые глаза, не мигая, сверлили Думбраву с любопытством и удивлением, которых никогда раньше Траян не замечал в его взгляде. Может, причиной было то, что лейтенант ожидал увидеть его побледневшим, дрожащим от страха. Может, он ожидал услышать просьбу не составлять этот документ.

Но Траян Думбрава не доставил лейтенанту этого удовольствия. Он вел себя так, будто документы, составляемые старшиной, его не касаются. И если злые глаза лейтенанта выражали любопытство, то глаза Думбравы — только презрение, полнейшее презрение к офицеру, которого правильнее было бы назвать зверем.

Без сомнения, только смелость, дерзость спасла Думбраву тогда. Другого объяснения поведению лейтенанта он не мог найти. Перестав диктовать, лейтенант уже другим голосом, в котором звучало нечто вроде сочувствия, приказал старшине:

— Остановись, Мырза! Разорви бумагу! Не видишь разве, ведь это же сумасшедший! Не хочу греха на душу брать. Какое у тебя образование, Думбрава?

— Я учитель. Но теперь учусь и на философском факультете.

— Видишь, Мырза, я же сказал, что он ненормальный. Ты слышал: он изучает философию. Только сумасшедший может находить удовольствие в таком занятии.

И поскольку старшина никак не решался разорвать бумаги, лейтенант сам разорвал их на клочки.

Да, тогда ему удалось спастись от военно-полевого суда только благодаря тому, что офицер счел его ненормальным. Лейтенант считал его ненормальным потому, что не мог представить себе, чтобы человек в своем уме бросил ему вызов в обстоятельствах, что привело бы его под пули карательного взвода.

Это был единственный случай, когда лейтенант пытался дать конкретное выражение своей ненависти к Траяну Думбраве. Однако и эта попытка провалилась.

Со своей стороны и Траян Думбрава ненавидел лейтенанта. Он ненавидел его за то, что тот был не человеком, а зверем. Даже на фронте лейтенант не знал жалости. Если он замечал, что кто-нибудь из солдат его взвода под убийственным огнем не решается выйти из окопа или отстает от взвода, он подползал к виновному и избивал его хлыстом или прикладом пистолета. А в атаку лейтенант всегда ходил с пистолетом в одной и с хлыстом в другой руке.

Во взводе не было ни одного солдата, который не испытывал бы ненависти к лейтенанту и который в мыслях не был бы готов прикончить его. Но сделать это из-за нежелания «брать грех на душу» никто не осмеливался. Все надеялись, что в конца концов какая-нибудь пуля настигнет лейтенанта, как настигла многих из тех, кого он не раз охаживал хлыстом.

Все же нашелся человек, не побоявшийся греха. Им оказался капрал Петру Лупша. Капрала Петру Лупшу лейтенант избил трижды, причем последний раз беспричинно, просто так, в шутку.

Однажды вечером ординарец лейтенанта в который раз пожаловался, что давно не получает никаких вестей от жены. Тогда Петру Лупша сказал в шутку:

— Не беспокойся за нее, Рэдуку! Научилась она выкручиваться. Думаешь, она будет тебя ждать, пока мы не прикончим войну? Боюсь, если всевышний поможет тебе остаться в живых, что, вернувшись домой, увидишь чужого ребенка, который будут играть на завалинке возле твоего дома.

Это была только шутка. Но Рэдуку был простоват, а поскольку его жена была красавицей и он ревновал ее, шутка Петру Лупши засела у него в сердце, как заноза. А вдруг Петру Лупша прав? Ведь жена не ответила ни на одно из писем Рэдуку…

На глазах Рэдуку помимо воли выступили слезы, и лейтенант застал его плачущим.

— Что это с тобой, почему ты плачешь, как женщина?

— Господин лейтенант, не знаю, что-то в глаз попало.

— Сочиняешь! Говори, почему плачешь, пока я не свернул тебе скулы, вот тогда будет причина реветь.

Волей-неволей Рэдуку в конце концов пришлось признаться, как было дело.

— А ну приведи сюда Петру, я вместо тебя ему сверну скулы!

— Оставьте его, господин лейтенант. Ведь он тоже несчастен…

— Марш, пока можешь идти на своих собственных ногах, не то поползешь на четвереньках.

Вздыхая и бормоча себе под нос проклятия, Рэдуку пошел за капралом.

— Эй, Петру, тебя зовет лейтенант.

— Что ему нужно от меня? Кто знает, что ему пришло в голову? Может, он опять начнет колотить меня?

— Я того же боюсь, Петру! Если он тебя изобьет, я буду виноват в этом, — и он рассказал Лупше о своем разговоре с лейтенантом.

Через несколько минут лейтенант встретил капрала ударами хлыста.

— Откуда тебе известно, что жена этого простофили обманывает его?

— Да я же пошутил, господин лейтенант. У него молодая жена, вот он и ревнует ее.

— Пошутил, говоришь? Дурацкие шутки! Ты разлагаешь людей. Ты мне брось это, знаю я, чем забиты твои мозги.

Лейтенант бил его хлыстом и кулаками, пока у капрала не пошла кровь из носа и изо рта.

В ту ночь Петру Лупша решил: «В первую же атаку я с ним рассчитаюсь!»

Первая атака состоялась на другой день утром. Петру Лупша постарался остаться позади лейтенанта. Перед тем как нажать на спусковой крючок, он долго целился. Пуля впилась в землю рядом с левым плечом лейтенанта. Вторая пуля едва задела каску лейтенанта. Петру Лупша выругался и долго, как на полигоне, целился в третий раз.

«На этот раз от меня не уйдешь», — пригрозил он и, нажав на спусковой крючок, затаил дыхание. Послышался сухой треск, и все. Выстрела не последовало.

Так безрезультатно закончились все попытки. Петру Лупша кипел от злости.

Атака длилась до полудня. Многие в той атаке погибли, многие были изувечены. Лейтенант Эрнст Сэвеску не получил ни единой царапины. Уцелел и Петру Лупша. В первые дни после того случая он никому не говорил об этом, но происшествие было из ряда вон выходящим, и он не мог долго держать его в тайне. Он рассказал одному, другому, и скоро о случившемся узнал весь взвод.

— Ладно, Петру, в конце концов кто-нибудь доберется до него!

— Не сомневайся!

С тех пор были убиты или ранены почти все солдаты взвода. Погибли многне командиры рот и даже батальона, только лейтенант Сэвеску оставался целым и невредимым. После поражения гитлеровских войск и войск Антонеску, в дни, непосредственно предшествовавшие 23 августа 1944 года, когда армии в беспорядке отступали, многие бесчеловечные офицеры получили то, что им причиталось, но Эрнст Сэвеску и на этот раз остался целым и невредимым.