Борис Крамаренко - Плавни Страница 39

Наталка вздрогнула: тяжелая ладонь брата легла на ее голову.

— Не горюй о нем, Наталка. Андрей для него вторым отцом был, а он со своим братом его… убить хотели.

Вдали, между деревьями, показалась высокая фигура Андрея. Он нес табурет и, поставив его напротив качалки, сел.

— Фу, жарко становится.

— Лето уже, Андрей.

— Да… Июнь скоро. Сейчас бюро было. Еду в Ростов.

— Один? — Да.

Андрей достал из кармана смятый листок бумаги, исписанный кудреватым, писарским почерком, и подал Хмелю…

— Прочти.

Хмель взял левой рукой листок и, не дочитав, скомкал.

— Тьфу! Пакость какая! Где нашел?

— Такие бумажонки кладутся бойцам под подушки, в сапоги и даже под чересседельные ремни… Ну, спокойней! Тебе нельзя двигаться… Цыганенок, фельдшер был?

— Был…

— Что сказал?

Вместо Наталки ответил Хмель.

— Очумел тот фельдшер: две недели лежать еще надо.

— Раз надо, значит, будешь лежать.

— Надоело, Андрей.

— Ничего… полежишь. В Ростове подберу начальника гарнизона.

— А Бабич?

— В Каневскую просится, к Остапу в помощники… Абрам идет. Каков гусь: с учительницей под ручку!

Андрей поднялся, подхватил Наталку и, взяв ее шутливо–торжественно тоже под руку, пошел им навстречу. Зинаида Дмитриевна еще издали закричала:

— Андрей Григорьевич, вы представить себе не можете, какая вы с Наталкой замечательная пара! Правда, Абрам Соломонович?

— Да, да!

Наталка хотела вырваться и убежать, но Андрей удержал ее за локоть.

— Погоди, Цыганенок, они ведь шутят.

— Они насмехаются, дядя Андрей. — Наталка надула губы и обиженно глянула на учительницу. — Ты, тетя Зина, выдумала, а дядя Андрей меня все — Цыганенок да Цыганенок… А теперь опять…

Зинаида Дмитриевна обняла Наталку и поцеловала в щеку.

Вот уж и не думала… Ты черная, высокая. Андрей Григорьевич — тоже…

Комиссар, желая подразнить Наталку, сказал:

— Ты, Андрей, сватайся, а то я тебя опередить могу. Наталка не выдержала и показала ему язык.

— Нужны вы мне, сутулый такой!

Комиссар невольно расправил плечи и засмеялся.

— Ну, раз называешь меня сутулым, я тебе отомщу: не приму сестрой милосердия в роту.

— Дядя Андрей!..

Из конца сада раздался слабый голос Хмеля:

— Чего вы там остановились, идите сюда! …Незаметно подошел вечер, и из сада пришлось уйти.

Семена Хмеля осторожно перенесли в зал, положили на кровать Андрея, пододвинули к ней стол. На нем поставили маленькую лампу, налитую конопляным маслом. Тусклый свет ее едва достигал середины комнаты, оставляя углы и стены в полутьме.

Андрей сел между комиссаром и Зинаидой Дмитриевной. Наталья примостилась в ногах у брата.

— Дядя Андрей, расскажите что–нибудь, — попросила Наталка.

— Пускай комиссар расскажет.

— Он не умеет. Ну, расскажите, дядя Андрей! Только не страшное, а то я из хаты буду бояться выйти. Расскажите…

— Да не, какие уж тут рассказы… — Андрей поднялся и вынул часы. — Уже спать пора!

— Дядя Андрей! — захныкала Наталка.

— И слушать не хочу! Семену нужен покой, а мне с комиссаром чуть свет вставать.

Зинаида Дмитриевна тоже встала и подошла к Наталке.

— Спокойной ночи, Цыганенок! — Они обнялись и пошли в кухню. Следом за ними вышли из комнаты Андрей и комиссар.

Пройдя через двор, Зинаида Дмитриевна задержалась с Наталкой у калитки и протянула Андрею руку.

— Желаю счастливой поездки, Андрей Григорьевич…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

— Господа казаки! Уже недалек тот час, когда мы снова поднимем священную войну с большевиками. Мы будем драться с ними за казацкую волю, за наши земли, за святую Русь, порабощенную ими. Недалек тот час, когда мы вернемся в наши станицы победителями…

Командир сотни хорунжий Георгий Шеремет, немного волнуясь, прохаживался перед строем спешенной сотни. Левой рукой он придерживал шашку, отделанную слоновой костью и серебром, а правой сжимал прут, взмахивая им в такт словам.

Тимка стоял на правом фланге своего взвода и смотрел на брата. На затылке он ощущал горячее дыхание Котенка, мягкие губы коня щекотали ему шею.

Сотня вышла утром из хутора и направилась к выделенным ей для постоя степным хуторам. Перед тем как разъехаться взводам, хорунжий Шеремет должен был сказать им несколько слов. На последнем офицерском совещании в хуторе нач штаба Сухенко дал каждому командиру листки с написанным конспектом речи.

Кончив говорить, хорунжий подал команду, и казаки взметнулись в седла.

— Спра–а–а-а-ава по–о–о тро–о–е-е…

— Шаго–о–о-о-ом ма–а–а-р-рш!

Тимка прижал шенкелями Котенка и вырвался вперед. Рядом с ним ехал командир взвода, уже седой подхорунжий Степан Шпак.

Сперва отделился первый взвод. Свернув вправо, он взял направление на виднеющийся вдали зеленый островок фруктовых деревьев и акаций.

Когда очередь дошла до второго взвода, Георгий Шеремет передал команду над оставшейся полусотней командиру третьего взвода и поехал рядом с Тимкой. Они свернули в сторону и зарысили по обочине дороги.

— Ну, как?

— Чего, Ера?

— Хорошо я говорил?

— Слова какие–то у тебя… — Тимка щелкнул пальцами, подыскивая выражение, — выдуманные, не настоящие. — И заметив, что брат обиделся, переменил разговор.

— Мать с Полей теперь со двора, должно, не выходят, боятся.

— Молчи уж… у самого сердце изболелось. Одна думка: скорей бы!..

— Ера, Врангель царем будет?

— Нет, Тимка, будет военная диктатура.

Тимка не понял, что такое «диктатура», да это его сейчас и не интересовало. Когда он спасал своего брата от неминуемой смерти, не было времени думать о том, что будет дальше. Он не хотел, чтобы его брат убил председателя, но он не мог бездействовать, когда над его братом нависла смертельная опасность. И вот теперь, когда брат спасен, Тимка с горечью понял, что возврата назад нет. В дом Семена Хмеля, где его приняли как своего родного, он теперь сможет зайти лишь как враг. Между ним и Наталкой встали ее брат, председатель и все ее друзья. Разве сможет она теперь любить его?

Воображение нарисовало ему картину их встречи. Вот он во главе конного взвода казаков мчится по знакомой улице; впереди затихает беспорядочная стрельба. Вот он вместе с другими врывается в дом Хмеля…

О какой любви может он сказать этой перепуганной девушке с меловым лицом и распущенными волосами, прижавшейся спиною к печке? И видит он, как Наталка, заметив его в кучке ворвавшихся в дом, гордо выпрямляется, и уже не испуг, а презрение и ненависть читает он в ее черных глазах…

Тимка вытирает рукавом чекменя пот со лба и подъезжает к командиру своего взвода.

— Господин подхорунжий! Разрешите петь.

Шпак кивает головой. Тимка сдвигает папаху по–черкесски — на самые брови — и оборачивается назад:

— Стройся по–о–о шести–и–и!

Он осаживает коня и едет в середине первой шеренги. Котенок, нагнув шею, идет ровным шагом. «Ему все равно, кому служить, — думает Тимка. — Врангелевец я или большевик, лишь бы доглядывал за ним да овса давал побольше».

— Господин взводный, что же вы, запевайте!

Тимка с удивлением посмотрел на своего соседа справа, уже немолодого усатого казака, и, неожиданно для себя, затянул песню, сложенную казаками в лагере полковника Дрофы:

Как у плавнях добре жить,

Колотушкой вошей бить…

Казаки, забывая жару и усталость, подхватили:

Эх–ха! Эх–ха–ха! Колотушкой вошей бить…

Плавни гулом гудут.

Комары нашу кровь по ночам сосут.

Эх–ха! Эх–ха–ха! По ночам сосут…

У изгиба небольшой речки с илистым, вязким дном и заросшими камышом берегами расположилось несколько хат. По фасаду вместо заборов — высокие тополя. Под окнами — неуклюжие клумбы панычей, красного мака и анютиных глазок, кусты вьющейся розы и сирени.

Во дворах — хозяйственные постройки под камышовыми крышами, а за ними — колодцы и длинные деревянные корыта с водой для скота.

За колодцами — фруктовые сады, потом — огороды по склону и обрываются у самой речки. У берега, в прогалине камыша, виднеется лодка, привязанная к колышку. Тимка и высокий парень, дравшийся с ним на хуторе Деркачихи, идут по огороду к речке. На плече у парня большой шест. Тимка несет плетеную кошелку и сачок. Оба в нижних рубахах и босиком.

— Раков у нас, Василь, по–разному ловят, а больше руками, а вот сазанов лучше всего на червяка.

Тимка оглянулся и, понизив голос, таинственно проговорил:

— Берешь круг макухи, сверлишь в нем дырку, пропускаешь туда шварку с камнем… Такой круг бросить с вечера на то место, где думаешь ловить, — верное дело, да ежели еще красного червяка… — Тимка мечтательно причмокнул языком. — А сазаны-ы фунтов по семь!