Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича) Страница 39

— Да,- подтвердил Фома Филимонович.

— Так ты у Эденберга служил?

— Без малого семнадцать годков.И не служил, а работал,-поправил дед.- Сам и в могилу положил старика в шестнадцатом году.Золото, а не человек! Такого днем с огнем теперь не сыщешь: требовательный, и добрый, и горячий. Для всякого человека у него хорошее слово припасено. На семь годков старше меня был и рано ушел. Такому жить бы да жить…

Во мне зрело твердое убеждение, что Фома Филимонович врет самым отчаянным образом. Я был поражен его смелостью и находчивостью и, признаться, немного струхнул за деда.Струхнул потому, что у меня складывалось впечатление, что по странному совпадению Гюберт знал этого Эденберга.Я побаивался,что старик запутается. Действительно, в здешних местах до революции существовал такой помещик. Об этом мне Фома Филимонович как-то рассказывал. Это было связано с Наклейкиным, отец которого служил управляющим имения у этого помещика. Но Фома Филимонович не работал у помещика,работал его двоюродный брат, по фамилии тоже Кольчугин. И по рассказу Фомы, не таким уж милым человеком был этот Эденберг, каким расписывал он его сейчас…

А Фома Филимонович продолжал говорить, не моргнув глазом и нисколько не смущаясь. И чем дальше он говорил, тем естественнее и правдоподобнее звучал его рассказ. Я сам готов был верить ему. Старик делал вид, что воскрешает в памяти сохранившиеся детали, и, пользуясь тем, что Гюберт слушает его со вниманием, продолжал плести.

— А какой охотник был покойный Карл Карлович!- проникновенно говорил он.- Куда там!А без меня в лес- ни шагу!Точно… Звал меня Хомкой.Ружья его всегда у меня в избе висели. Я за ними и присматривал. Никому более не доверял…

Он умолк и неожиданно обратился к Гюберту, попросив у него разрешения закурить.

Гюберт,к моему удивлению, разрешил.Фома Филимонович достал кисет, свернул цигарку и задымил.

— Так-так… — задумчиво промолвил Гюберт.- Значит, ты знал Эденберга…- И, повернувшись ко мне, продолжал: — Представляете себе?

Я кивнул.

— Самого старика Эденберга я, правда, почти не знал,- сказал он.- Видел лишь один раз, даже плохо представляю, как он выглядел, а вот с сыном его мы вместе учились.

— Правильно! — подтвердил Фома Филимонович. — Был у него наследник, один-одинешенек. И его я знал, Как же! Тоже Карлом звали, как и батьку.

— Совершенно верно,- подтвердил Гюберт.- Карлом, как и отца.

Я диву давался.Искусство старика поражало меня. Откуда такая бойкость? Я и не представлял себе, что с гауптманом Гюбертом можно было заговорить о чем-либо, не относящемся непосредственно к делу.

— Сынок-то его больше по разным странам ездил,-продолжал Фома Филимонович,- к нам сюда редко заглядывал. Непоседа был, за девками все волочился и такой хлюпенький с виду, не в батьку… А одевался с шиком, всем, бывало,господам нос утрет. И в музыке силен был. Выйдет в сад, в беседку, и в сопилку свою дует и дует… И как у него терпежу только хватало. А за год до смерти батьки пропал куда-то. Совсем пропал. Слух прошел, что громом его убило где-то в горах…

— Ерунда!- заметил Гюберт. — Он в крушение попал в Польше в 1915 году и погиб.

— Видишь…- покачал головой Фома Филимонович.- Хорошим людям не везет. А хозяин после его смерти совсем сдал. Любил его шибко…

— Да… В хороших руках ты был, старик! — одобрительно произнес Гюберт. — Придется попробовать тебя.

— Попробуйте, — отозвался Кольчугин.

— Ружье тебе дам отличное,- сказал Гюберт. — Посмотрю, какой ты охотник.

— А чего смотреть,-заметил Фома Филимонович.-Я ведь зазря не гож болтать, господин начальник.Непривычный к этому сызмальства. Каков есть, таков есть. Будут у нас и зайчишки,и тетерева, и глухарей сыщем.Они, правда, одно время откочевали отсюда,подались на Смоленщину, а ноне, как я примечаю, опять тут объявились.Недавно за дровами с солдатами ездил, своими глазами двух видел. Здоровенные,сытые,красавцы!Я все загодя проверю,обнюхаю и поедем наверняка. Мне вот все недосуг было. То трубы почистить надо, то дровишек запасти, то с конями, а тут опять снегу поднамело. Не в обиду будь сказано- ленивые солдаты вам попались!

Гюберт энергично потер ладонью о ладонь и встал.

— Попробуем. Обязательно попробуем…- сказал он и обратился ко мне:- Почему вы не подстригаете бородку?

Я провел рукой по голове и признался:

— Разленился.

Гюберт покачал головой и ничего не сказал.

— Можно идти мне, господин начальник?- спросил Кольчугин.

Гюберт вдруг принял свой обычный холодно-безразличный вид. Он надменно кивнул. Старик вышел, а вслед за ним и Гюберт. Минуту спустя ко мне забрел Похитун.

Уставший и голодный, он был мрачен. Хоть он и бахвалился, что является завзятым охотником, я этому не верил. Вид его после охоты говорил об обратном.

— О чем вы тут?- спросил он, наверняка зная, что у меня был Гюберт, и притом необычно долго.

Я рассказал о беседе Гюберта с Кольчугиным.

— Ядовитый старикашка!-отозвался Похитун о Фоме Филимоновиче.-И языкатый… Вы обедали?

— Не успел.

— Пойдемте. У вас ничего нет?

— Пока нет, но к вечеру выдадут.

Похитун разочарованно сморщился, и мы отправились в столовую.

26. МОСКОВСКИЕ РОДСТВЕННИКИ

Следующий день начался с того, что меня вызвали к Гюберту. Он принял меня в своем кабинете и объявил, что завтра начнутся пробные прыжки с парашютом.

Я выразил полную готовность.

Затем Гюберт вынул из кармана ключи в кожаном чехольчике и подошел к сейфу. Дверца сейфа открылась с шипящим свистом.

Гюберт подал мне листок бумаги, на котором его рукой по-русски были написаны шесть фамилий и адреса передаваемых мне на связь агентов, а также пароли. С этими людьми мне предстояло «работать» на нашей стороне.

— Запишите, если не сможете вызубрить и запомнить,- сказал Гюберт.- Они будут знать лишь вас одного. Друг с другом незнакомы.

Я придвинулся к столу и вооружился карандашом.

— Я сейчас вернусь,- сказал Гюберт и вышел.

Мне слышно было,как он пересек гостиную, как хлопнула дверь другой комнаты. Я остался в кабинете один. На столе лежали какие-то заметки, расшифрованные телеграммы на специальных бланках, гербовая круглая печать и рядом с ней открытый металлический футляр для ее хранения. С моего места была отлично видна внутренность сейфа, стопка папок, какие-то книги в цветных коленкоровых переплетах, пистолет «Парабеллум» без кобуры.

Стоило мне протянуть руку- и любой документ или печать оказались бы у меня. Я мог сделать несколько оттисков гербовой печати. Я мог ознакомиться с содержанием расшифрованных телеграмм. Я мог, наконец, поинтересоваться содержимым сейфа. Но я даже не шелохнулся. Я вспомнил сверток, доставленный Доктору.Значит,проверка не прекращалась. Конечно, все предметы разложены на столе с таким расчетом, чтобы можно было легко и сразу определить, к чему я прикасался. А возможно, что Гюберт наблюдает за мной откуда-нибудь.

Я сидел не двигаясь минут восемь-десять, стараясь запечатлеть в своей памяти все, что надо было, о шести предателях-агентах. Потом я сделал себе условные пометки на листке бумаги.

Вернулся Гюберт.

— Ну как? — поинтересовался он.

— Кое-что записал, а потом сожгу,- сказал и вернул ему список.

Гюберт положил листок в сейф,закрыл дверцу, окинул коротким взглядом стол и сел.

В это время в соседней комнате послышались шаги и раздался осторожный стук в дверь.

— Да! — бросил Гюберт.

Вошел Похитун. Он на цыпочках пересек комнату по диагонали, приблизился к столу и осторожно положил перед Гюбертом бланк телеграммы.

Я уже давно заметил, что,являясь перед «грозные очи» гауптмана, Похитун становится как бы меньше ростом. Так было и сейчас.

Гюберт пробежал телеграмму глазами и,взглянув на Похитуна,строго спросил:

— Ну, кто оказался прав?

— Вы, господин гауптман,- подобострастно ответил Похитун и спросил: — Можно идти?

— Нет. Вы мне нужны. Садитесь.

Похитун сел на самый дальний стул, в углу комнаты, у окна, и смиренно сложил руки на коленях. Он всегда старался держаться подальше от гауптмана.

Гюберт посмотрел на него, потянул носом воздух и сказал:

— Сколько раз предупреждать вас:когда являетесь ко мне, не начиняйте себя чесноком!

Похитун встал.

— Что вы молчите?- спросил Гюберт.

— Виноват…- произнес Похитун и хотел было сказать еще что-то в свое оправдание.

Но Гюберт вдруг набросился на него и распушил на чем свет стоит.Бледный, с трясущимися ногами, Похитун сел.

Гюберт взял лист бумаги, карандаш, написал несколько строк и подал мне:

— Зашифруйте,- предложил он.- Посмотрим, как получится.

Я без труда в течение нескольких минут зашифровал предложенный текст и вернул его Гюберту.