Михель Гавен - Валькирия рейха Страница 39

– Оставь, – Эрих потушил сигарету в пепельнице, потом обнял Хелене, прижимая к себе, – ей и так все рассказали. Шеф гестапо и горничная заодно. Я сегодня все узнал и о твоей матери, и об отце и о Германе Геринге, чего не знал раньше. Заодно об Эльзе и обо всех ее высокопоставленных любовниках. Еще с утра имел удовольствие познакомиться с фрау Гейдрих. Но теперь – хватит, – он осторожно опус-тил Хелене на подушки, – теперь только я, Лена. Теперь только мы вдвоем. И больше никого. Я больше ничего не желаю знать. Я люблю тебя…

Наступившее утро выдалось ненастным и промозглым. Погода резко переменилась. Нависли серые облака, подул пронзительный северо-западный ветер, посыпал мелкий, как крупа, снег. Он летел в лицо, слепил глаза, набивался за воротник. Эльза так и не появилась дома. Долгожданный разговор с матерью, которой Хелене позвонила в Дрезден, оказался вовсе не радостным – фрау Кристина жаловалась на здоровье и не на шутку рассердилась, когда Хелене сообщила ей о дне рождения Геринга и о том, что на свой страх и риск передала ему поздравления от нее.

Он был очень рад. Ты зря упрямилась, мама, – заключила она.

И тут же пожалела: упреки градом посыпались на ее голову. Хелене даже не успевала отвечать. Затем, без всякого перехода, фрау Кристина начала пересказывать и ужасаться сведениям, почерпнутым из газет, о положении на фронте и со слезами в голосе жалеть, что позволила Герману «устроить все это» – так она называла службу Хелене в Люфтваффе. Потом спросила об Эльзе. Посетовала, что та хоть и живет в Берлине, но совсем от рук отбилась. Хелене даже пожалела, что позвонила. Она взглянула на часы – надо лететь на аэродром. Мысленно представила себе возвращение в полк и объяснение с Андрисом, которого не избежать после того, как Хартман «открыл ему глаза». Она очень надеялась, что Эльза все-таки приедет на аэродром. Неужели в министерстве пропаганды столько работы, что невозможно оторваться? Спустя час она уже стояла перед своим «вервольфом», готовым к взлету, все время оборачиваясь в ту сторону, откуда могла появиться машина. Время катастрофически таяло.

Но сквозь снеговую завесу различимы были только расплывчатые фигурки технического персонала аэродрома, служебные постройки у кромки поля, а дальше – снег, только снег… Нет, видно, не приедет. Хелене только сейчас почувствовала, что буквально окоченела от холода. Из кабины своего истребителя Эрих наблюдал за ней. Наконец Хелене стряхнула снег с летной куртки, натянула шлем: ждать больше нельзя. Поднялась на крыло и, дав Эриху сигнал «приготовиться к взлету», села в «вервольф». Стекло кабины захлопнулось. Протяжно завыв, заработали винты, самолет медленно тронулся с места, выруливая на взлетную полосу. Постепенно набирая разбег, оторвался от земли. И в это время на летное поле выехала машина. Решив, что сестра просто опоздала, Хелене, совершив маневр, развернула самолет и снова пошла на снижение. Но это была не Эльза. Эльза не могла приехать на такой роскошной машине с правительственными номерами. «Кто же это? – подумала Хелене недоуменно, – не Геринг – точно. И не Магда Геббельс. Это не их номера.»

Адъютант предупредительно распахнул дверцу и из черного «мерседеса» вышел шеф Третьего управления службы имперской безопасности, внутренней СД, группенфюрер СС, Отто Олендорф. Ветер рвал полы его длинной черной шинели с белыми обшлагами. В руках он держал пышный букет алых роз. Увидев, что самолет уже поднялся в воздух, он положил розы на снег и поднял руку, затянутую в элегантную кожаную перчатку, как бы посылая ему вслед прощальный привет. Он не рассчитывал, что самолет снова пойдет на посадку. Однако Хелене не могла улететь, не поблагодарив генерала за столь неожиданный и приятный сюрприз. Она знала Олендорфа давно. Они встречались еще в 1941 году в Симферополе, когда Олендорф командовал «айнзатцкомандо Д», одним из боевых подразделений СС, созданных в 1938 году Гейдрихом. Помимо того, что шеф Третьего департамента считался одним из самых интересных и обаятельных мужчин в Берлине и мог служить эталоном нордической красоты, он был человеком образованным и интеллигентным. Олендорф окончил два факультета университета: права и экономики и кроме исполнения своих непосредственных обязанностей по обеспечению безопасности рейха курировал также вопросы внешней торговли. Наряду с Шелленбергом он считался одним из наиболее талантливых «птенцов из гнезда Гейдриха», которым прочили большое будущее.

Приезд Олендорфа неприятно удивил Эриха. «А может быть, она все-таки была с ним? С чего бы вдруг он приехал с цветами?» – мелькнула тревожная мысль. Он почувствовал, как все напряглось у него внутри. Не гнев рождался в его душе, и даже не ревность – его охватила холодная, расчетливая ярость. Поднявшись откуда-то из глубины, от живота, свинцовым кольцом сдавила его горло. Еще мгновение – и он разрядит в этого здорового породистого самца и его утонченного белоручку-адъютанта по фамилии Шуберт, потомка великого композитора, весь боевой запас своих пулеметов. Но сдержался. Пристрелить на месте высокопоставленного чиновника – тогда уж точно беды не миновать… Главное, Хелене достанется.

Описав круг над летным полем, «черный вервольф» приземлился. Открылась кабина. Сдернув шлем, Хелене спрыгнула на землю и поспешила навстречу генералу. Держась на низкой высоте, Эрих на своем истребителе пронесся прямо над их головами. Казалось, выпущенные шасси вот-вот заденут кого-то из них: или Хелене, или Олендорфа. Они говорили недолго. Порывистый ветер трепал белокурые волосы Хелене. Цветы она взяла. Потом снова села в самолет. По возвращении на фронт она ни словом не обмолвилась о содержании разговора с Олендорфом. Некоторое время спустя, оставшись с ней наедине, Эрих, как бы невзначай, осведомился нарочито равнодушным тоном:

– Мне показалось, галантный генерал рассчитывал на большее. Он был разочарован. Что ты ему сказала?

– То же, что и накануне, когда он провожал меня, – спокойно и искренне ответила Хелене. – Что рассчитывать ему не на что.

Лауфенберг встретил их с кислой миной – он получил приказ о передислокации, фронт все дальше откатывался на запад. В сложившейся ситуации ни ему, ни тем более Хелене даже не пришло в голову выяснять отношения.

– Это просто пике какое-то, – невесело пошутил Анд-рис, – никогда не догадаешься, вытянешь или оно утопит тебя. Как бы всем нам не ковырнуться на брюхо, во главе с армейским штабом.

Однако напряженные фронтовые будни не помогли Эриху забыть ночь, которую он провел с Хелене в квартире ее сестры в Берлине. Особенно горько было, что в порыве любовной страсти она назвала его именем другого мужчины – того, которого не могла забыть, и сама призналась в этом. Он понял, – нужны ли еще доказательства, – что был безразличен ей. И сам не заметил, как началось…Что? «Она не любит, и сама сказала об этом, разве этого недостаточно, чтобы оставить ее? – думал он, – Сколько можно? Надо все забыть».

Да, надо все забыть, так он решил, когда вернулся в полк. Найти другую женщину, разлюбить Хелене, разлюбить, во что бы то ни стало. Он не сразу понял, что играет с огнем. Казалось, что нового произошло? Он и прежде проводил ночи с другими женщинами, а Хелене оставалась одна. Конечно, чаще всего она размышляла в эти часы над картой или изучала данные метеорологов, и ей было не до него. Начиная с Герды Дарановски, он весьма успешно совмещал с Хелене многочисленных любовниц – командор и бровью не вела. Но, как оказалось, до поры до времени. Переменилось ли ее отношение к нему после Праги или на самом деле наступил предел, но он едва не потерял Хелене, а вместе с ней и «Рихтгофен», и даже… И даже саму жизнь.

Киноактриса Ольга Чехова вскоре после на дне рождении Геринга напомнила Эриху о себе, молодой красавец-капитан задел ее сердце. А горечь неразделенной любви только подтолкнула Эриха в ее «великолепные и жаркие» объятия. Роман завертелся бурно, ярко, как дьявольский бал. У женщин, подобных Ольге, не было возраста. Эриху казалось, он стал равнодушен к Хелене, он наконец утешился, такого еще не было с ним. Он, как ни в чем ни бывало, отпрашивался у нее на любовные свидания, и Хелене, как ни в чем не бывало, отпускала его. Она словом не обмолвилась, будто не знала. А Магда Геббельс и Эмми Зоннеманн на два голоса в письмах повествовали ей о похождениях ее «Аса» с блистательной русской звездой из клана Чеховых. Теперь кабину его «мессершмитта» – маленькая месть Хелене – украшал портрет Ольги с ее автографом. Эрих был увлечен, но вот диво: Лауфенберг, пожалуй, впервые молчаливым неодобрением встречал его восторженные рассказы о новой любовнице. Про себя Эрих даже подумал: «Ему бы радоваться, может, он будет удачливее, быть может, место Гейдриха она хранит для него, когда «заживет рана», ведь был же у него повод, было же между ними до него..» Но Лауфенберг не радовался. Он только раз сказал с убийственной определенностью: