Потом была победа - Михаил Иванович Барышев Страница 39

в мешках, недовольно вздергивались подбритые бровки. Лицо у старшины было рыхлое и белое. Бывший парикмахер неплохо устроился в хозчасти полка. Угождал помпохозу, майору Андреясяну, остальных норовил держать в черном теле, выгоду же для себя никогда не упускал. Под хмельком Маслов любил прихвастнуть и говорил, что убить его на фронте не могут, потому что он мастер. В деревнях, где приходилось останавливаться на отдых, Маслов доставал свой парикмахерский инструмент и предлагал услуги женской половине. От этого имел прибыток деньгами, продуктами, а иногда и натурой…

Выдавая костюмы разведчикам, Маслов сунул в середину пачки три «бэу». Орехов заметил и молча выкинул «бэу» обратно, а Кудряш зло сказал:

— На такое дело идем, а ты обжулить хочешь!.. Хрястну тебя, зараза, и дело с концом!

Теперь разведчики, одетые в новые маскировочные костюмы, не спеша занимались последними приготовлениями: чистили автоматы, ввинчивали запалы в гранаты, точили финки, проверяли, хорошо ли они ходят в ножнах.

Два дня назад лейтенант Нищета выстроил возле избы разведвзвод. За время обороны взвод укомплектовали. Тридцать человек вытянулись ровной линейкой возле крыльца. Отборные, лучшие солдаты полка.

Капитан Пименов объявил, что для выполнения важного и опасного задания нужны добровольцы. Одиннадцать человек. Командир группы лейтенант Нищета будет двенадцатым. Тем, кто согласен идти, он приказал сделать три шага вперед.

Первыми шагнули Орехов, Харитошкин и Кудряш. За ними колыхнулись остальные. Замешкался Игнат Смидович. Большерукий и грузный, он вдруг ощутил возле себя пустоту, растерянно оглянулся, поправил пилотку и тоже сделал три торопливых шага. Оттер плечом Попелышко и стал рядом с Ореховым.

Капитан Пименов сжал губы и, приподнимаясь на носках, будто они были пружинными, прошелся вдоль новой шеренги. У нее уже не было парадной ровности: три шага у каждого были разными. Разведчики шагнули и не стали равнять строй: сейчас они подчинялись не дисциплине, а долгу…

Капитан Пименов остановился и сказал Нищете:

— Выбирайте!

Лейтенант двинулся вдоль строя. Шел он медленно, маленькими шагами, напряженно всматривался в лица разведчиков. Он знал каждого из них и все-таки стремился разглядеть что-то такое необходимое, очень нужное командиру штурмовой группы. Лица были разные: круглые, скуластые, худощавые, веснушчатые и чистые, с гладкой, будто девичьей, кожей, молодые и постарше, спокойные, как у Петухова, и восторженно-ожидающие, как у Попелышко. Седой морщинистый Харитошкин с едва приметной ухмылкой под обкуренными усами стоял рядом с многодетным Чикиным, который боязливо косился на приближающегося к нему лейтенанта. Орехов выглядывал из-за плеча Игната Смидовича. Глаза у него были насмешливые и уверенные. Он не любил процедур с выбором и знал, что лейтенант наверняка его возьмет.

Нищета молча прошелся вдоль строя и возвратился к капитану. «Чего это он?» — обеспокоенно подумал Пименов, и лейтенант, словно угадав опаску начальника разведки, крикнул звонким голосом:

— Харитошкин!.. Орехов!.. Кудряшов!.. Нестеренко!

«…два, три, четыре!..» — считал капитан Пименов и видел неуловимое движение в шеренге людей, которые добровольно вызвались идти, еще сами не зная куда.

— Черников!.. Опанасенко!.. Волосов!.. — кидал в тишину Нищета. — Петухов!

«…пять… шесть… восемь…» — считал не только капитан Пименов. Считал каждый из тридцати, стоящих в неровной, изломанной шеренге.

Считал Игнат Смидович, с каждой новой фамилией все облегченнее и облегченнее. Считал Юрка Попелышко, ощущая, как начинает у него холодеть спина и подрагивают кончики пальцев. «Не возьмут… не возьмут», — напряженно и гулко билась в голове единственная мысль.

Конечно, не возьмут. Всякий раз, когда дело доходит до серьезного, вдруг вспоминают, что Юрка самый младший в разведвзводе, что в настоящие дела ему еще рано соваться. У стереотрубы до одури торчать, в болоте по горло в воде лежать — на это Юрка Попелышко годен. На кухню сбегать, в избе прибрать… Будто Юрка виноват в том, что ему еще девятнадцати не исполнилось. Аркадий Гайдар в шестнадцать полком командовал. Не виноват же Юрка, что родился в двадцать пятом году. Не мог же он раньше родиться, это же от человека не зависит — год рождения…

Не думал Юрка о той опасности, которая ожидала штурмовую группу. Он пришел на войну прямиком из детства. Не понимал еще ценности жизни и не мог представить, что может погибнуть.

— Гусейнов!.. — голос лейтенанта казался неестественно звонким в напряженной тишине деревенской околицы, где высоченные сосны слушали Нищету, величаво и мудро раскачивали пушистые шапки, пронзенные утренним солнцем.

— Смидович!

Игнат вздрогнул, протестующе вскинул голову. Разве забыл лейтенант, что Игнату осталось всего тридцать километров до дома, до родной деревни Дальняя Гута, где увидит он жену, сынишку Володьку, который уже четвертый год растет без отцовского глаза? Неужели не понимает лейтенант, что не одну тысячу километров оттопал на войне Игнат и очень ему будет обидно сложить голову в тридцати километрах от дома? Ведь многого ему не надо. Одним бы глазом глянуть на родное гнездо, и пошел воевать дальше.

Но ничего этого Игнат не сказал. Только в землю больше глядеть не стал. Стал смотреть на сосны. Возле Дальней Гуты растет точь-в-точь такой же светлый, гулкий бор, и сосны в нем похожи на здешние, как похожи друг на друга солдатские винтовки.

«Десять», — неслышно прошелестело в строю, и тишина стала еще напряженнее, туже. Лейтенанта Нищету, уже собравшегося крикнуть последнюю фамилию, опередил надрывный выкрик:

— Попелышко!

Строй недоуменно качнулся, потом захохотал. Громко, откровенно и насмешливо.

Николай повернул голову и за хмурым, застывшим профилем Игната увидел пунцовое, потное от волнения лицо Юрки Попелышко. Длинный покляповатый книзу нос с горбинкой, обиженные губы и бугорки на скулах.

Когда хохот стих, лейтенант Нищета поправил пилотку, подался вперед, словно собираясь прыгнуть с обрыва, и повторил:

— Попелышко!

«Одиннадцать!» — эхом пробежало по шеренге. И она, будто выключили невидимый ток, поблекла, потускнела, сровняла линию. Стала привычным солдатским строем.

Теперь девятнадцать оставшихся смотрели на разведчиков, отобранных для выполнения особого задания. Прятали от соседей глаза и думали, что, пожалуй, лучше, что лейтенант не назвал их фамилий. Воевать еще долго, заданий будет не одно, и всегда поспеешь, коли охотка, голову в огонь сунуть…

Девятнадцать были разосланы по наблюдательным пунктам и секретам, а одиннадцать готовились к заданию, которое стало им известно во всех подробностях.

Непроницаемо спокойный Василий Петухов сидел на нарах, поджав калачиком ноги, и протирал масляной тряпочкой автомат. Глядел на свет, чтобы масло легло ровно, чтобы затвор ходил под рукой упруго и податливо. Протирал канал ствола, счищал с надульника пятнышки ржавчины, пробовал, легко ли входят в гнезда магазины, надежно ли выбрасыватель выщелкивает патроны. Делал он это с усердием и не спеша. Посапывал, обтирал ветошкой промасленные ладони, примерялся глазами со всех сторон к автомату.