Кэти Гольке - Спасая Амели Страница 4

Герхард вновь усмехнулся. Он не против исполнить свой долг перед отечеством, особенно с Рейчел Крамер.

Он мог рассчитывать на доктора Фершуэра и доктора Менгеле. И подозревал (в особенности после сегодняшнего звонка из Института), что, используя минимальное количество аргументов, может также рассчитывать на содействие доктора Крамера в том, что касается его дочери.

Мешало одно обстоятельство. Или, точнее, два.

В этот момент в комнату вошла Кристина Шлик. Она смущенно покрутилась туда-сюда. Вечернее платье из небесно-голубого атласа, струившееся вдоль ее изящного тела, подчеркивало цвет ее глаз.

Их четырехлетняя дочь Амели радостно била в ладоши, пока мама кружилась. Кристина подхватила девочку на руки и поцеловала в щеку. Амели хлопала маму по щекам и смеялась, издавая нестройный поток звуков.

Застигнутый врасплох Герхард не сводил с Кристины глаз. Вне всякого сомнения, его жена была красавицей. Стоит отдать ей должное – она была настолько красива, что дух захватывало. И обладала покладистым нравом. Но она родила генетически неполноценного ребенка, а подобное в новой Германии не прощается.

– Что скажешь? – осторожно поинтересовалась Кристина. – Нравится?

«Вопрос, который задает женщина, точно знающая ответ, но не решающаяся в него поверить. Вопрос, который задает женщина, которая очень хочет, чтобы ей сказали, как она красива».

Но Герхард презирал мольбы, как презирал и Кристину за недопустимый проступок – рождение глухой дочери. Абстрагироваться от эмоций – одной из форм проявления слабости – стало совсем нетрудно, как только он на это решился. И Герхард абстрагировался. Шлепнул вечерними перчатками по бедру, не обращая внимания на внезапный страх, появившийся в глазах ребенка, когда мама посадила его на пол, заслонив от приближающегося отца.

– Машина ждет, – сказал Герхард. – Из-за тебя мы опаздываем.

Рейчел еще раз покрутилась перед зеркалом, которое висело в ее комнате, наклонила голову, потом повернулась в другую сторону. Она любила зеленый цвет. Но надеть зеленое на бал означало бы вызвать очередную ссору с отцом. Профессор настоял на том, чтобы дочь отдала предпочтение ярко-синему платью, которое подчеркнет бледность ее кожи, голубизну глаз и золотистый оттенок волос. Бал давали в честь доктора Крамера, в честь дела его жизни, чтобы отметить его достижения в области евгеники; он работал в США, Германии и по всему миру, поэтому заявил: крайне важно, особенно в такое неспокойное время, появиться в полном блеске во всех смыслах этого слова. Рейчел закатила глаза и молча согласилась.

Рейчел вынуждена была признать, что это платье из струящегося шелка насыщенного синего цвета, с драпировкой возле выреза, шло ей больше, чем любая другая вещь из ее гардероба. И поскольку отец сам выбирал и цвет, и фасон – даже запредельная цена его не смутила, – Рейчел решила, что платье еще не раз пригодится ей для посещения мероприятий в Нью-Йорке – можно будет сходить в нем в оперу или на премьеру в театрально-концертный зал Радио-сити.

Девушка вздернула подбородок, выпрямила спину. Ей хотелось вскружить кому-нибудь голову и покрасоваться перед Кристиной и Герхардом Шлик. Возможно, она испытывала бы иные чувства, если бы Кристина поддерживала с ней связь. Ведь больнее всего Рейчел ранил неожиданный разрыв с подругой.

Рейчел всегда знала, что Кристина хочет жить размеренной жизнью, иметь мужа, собственную семью – все то, о чем друг дружке рассказывают девочки. Почему бы нет? Кристина добрая, умная, красивая женщина, она вправе сама решать, как ей жить. В глубине души Рейчел признавала, что по ее вине подруга часто оставалась в тени.

Кристина слишком поспешно бросилась утешать уязвленную гордость Герхарда пять лет назад, когда он застыл в Нью-Йорке в гостиной Крамеров, вне себя от гнева, не веря в то, что девятнадцатилетняя Рейчел посмела ему отказать. Он и на Кристине женился, только бы ей досадить – в этом Рейчел нисколько не сомневалась. Кристина же вышла за него, потому что предложение Герхарда застало ее врасплох и ей, разумеется, захотелось блистать на далеких берегах Германии, а не прятаться в тени Рейчел.

«Если теперь она жалеет о своем выборе… что ж, какое мне дело?»

– Рейчел! – Отец постучался в ее номер. – Пора.

– Уже иду, – ответила девушка, накидывая на плечи легкий шарф и неторопливо проводя помадой по губам.

Рейчел промокнула лишнее, взяла шелковую серебристо-голубую – в тон туфель – сумочку и поспешила «на сцену».

Джейсон Янг снял шляпу перед роскошной дверью в танцевальный зал, затянул узел галстука, расправил плечи. Он поверить не мог собственной удаче. Вот уже два года Джейсон гонялся за неуловимым доктором Рудольфом Крамером из Ассоциации исследователей в области евгеники из Колд-Спринг-Харбора. Не один раз этот «сумасшедший ученый», как прозвал его сам Джейсон, мог бы дать интервью по обе стороны Атлантики, поскольку Крамер нередко наведывался в Германию. Однако ученый ни разу не перезвонил Джейсону, хотя его секретарь уверяла, что он обязательно это сделает. Но это не останавливало Янга: он умело преподносил читателю мерзость, которая кроется за исследованиями этого человека, пятнал его работу с газетных страниц – исследования профессора Джейсон считал негуманными, а в свете тайного соглашения с Германией и кампании Гитлера по стерилизации – просто преступными.

Но все эти препятствия остались в прошлом. Потому что сегодня у журналиста был пропуск на бал – законное основание наблюдать и записывать все, слово в слово, что скажет этот человек и его последователи. Если все пойдет хорошо, еще до полуночи Джейсон сможет взглянуть Крамеру в лицо. Он ни за что не упустит этот шанс прославиться.

– Берегись, Пулитцер[5], я иду! – прошептал Джейсон.

– Попридержи лошадей, сорвиголова! – Дарен Питерсон, коллега Джейсона, положил руку ему на плечо, мягко подталкивая к накрытому льняной скатертью столу, откуда отлично было видно Рудольфа Крамера и его ослепительную дочь. – Всему свое время. Пусть расслабится. Пусть насладится овациями. Потом я сделаю несколько снимков и можешь сожрать его живьем.

Джейсон нетерпеливо потер руки и облизнулся.

Рейчел решила, что с нее довольно. Почти три часа ханжеских речей о том, как улучшается чистота арийской расы, тостов, сочившихся панегириками научному сообществу за его масштабные планы избавить мир от больных и убогих. Наконец заиграла музыка и начались танцы. Рекой полилось шампанское, окончательно развязались языки.

Девушка чувствовала, как ее раздевает блуждающими глазами чуть ли не каждый присутствующий мужчина, а женщины просто испепеляли ее завистливыми взглядами. Откровенные взоры, которые бросал на нее Герхард Шлик, напомнили Рейчел сцену из романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» – когда Ретт Батлер смотрел на Скарлетт О’Хара, поднимавшуюся по лестнице в усадьбе «Двенадцать дубов». Вот только она сомневалась, что намерения Герхарда, в отличие от намерений Ретта, были пристойными.

Рейчел было искренне жаль Кристину. Герхард намеренно держался от собственной жены на расстоянии, обращая на нее внимание лишь для того, чтобы сделать очередное резкое замечание. Для Кристины, пусть она и была подшофе, колкости мужа не остались незамеченными.

– Ты должна потанцевать, – прошептал на ухо Рейчел отец, отвлекая ее от наблюдения за Шликами, сидящими всего в паре метров от них на диване в форме лошадиной подковы.

Рейчел взбунтовалась:

– Не хочу я танцевать!

– Разреши тебя пригласить. – Профессор встал и, не обращая внимания на отказ, повел дочь в центр зала.

Что ж, танцевать с ним, по крайней мере, лучше, чем с офицерами СС или лебезящим доктором Менгеле. Рейчел всегда изумлялась и радовалась, когда вальсировала с отцом. В ту секунду, когда он выходил танцевать, его осанка и поведение менялись: это был уже не загруженный работой ученый со сгорбленной спиной, а светский лев. Отец поклонился, взял Рейчел за руку, и они закружились в венском вальсе. Идеальное тело, идеальное чувство ритма, умение вести партнершу. Родители Рейчел любили танцевать на балах, и несмотря на то, что сама Рейчел не умела вальсировать столь же чудесно, как ее мама, она знала: с таким партнером и она выглядит прекрасно.

Они сделали только один стремительный тур по залу, и профессор остановился: кто-то похлопал его по плечу. Крамер улыбнулся, едва заметно поклонился и отошел в сторону.

Своей очереди ожидал штурмбаннфюрер СС Герхард Шлик. От его улыбки у Рейчел мороз пробежал по коже, хотя она и постаралась это скрыть. Она позволила ему сделать еще один круг по залу. Заходя на второй, Шлик крепче прижал ее к себе.

– Сколько лет, сколько зим. Приятно снова увидеть тебя, Рейчел.

Она сглотнула и самоуверенно улыбнулась, хотя во рту у нее пересохло.