Николай Далекий - Ядовитое жало Страница 4

— Когда тебя послали?

— А вот… темнеть начало. До леса на ровере гнал, а потом… бежал… Тут стежка есть…

— Спасибо, дружок. Счастливо тебе.

— Счастливо и вам.

Темные фигуры отделились друг от друга, быстро разошлись в разные стороны.

Валерий Москалев умел ходить по лесу. Он знал, что не следует спешить вначале, а нужно рассчитать силы на весь путь, постепенно наращивать темп ходьбы, и поэтому старался шагать размеренно. Однако нервное напряжение его было столь велико, что, отойдя от Камня метров на двести, он не выдержал и пустился бежать. До Черного болота, где ждал его Третий, было далеко, а каждая минута запоздания могла оказаться роковой.

Как и полагалось по варианту «С» операции «Воздушный змей», главные силы нападения сосредоточились в трех километрах от Черного болота. В темноте среди деревьев, в нескольких шагах от дороги, на которой стояла коляска Гильдебрандта (машину он оставил в Кружно), расположилось более четырехсот солдат и полицейских, однако они ничем не выдавали своего присутствия ― с самого начала похода был отдан строгий приказ не курить, соблюдать полную тишину. Гауптштурмфюреру слышно было только, как шумит над лесом усиливающийся ветер да как где‑то рядом в темноте изредка всхрапывают лошади, которым кучер навесил на головы торбы с овсом.

Подвести ближе к болоту свои отряды Гильдебрандт не рискнул. Бородач не дурак, конечно, выставил вокруг площадки посты боевого охранения. Только не спугнуть мышку, только не спугнуть… Люди после марш–броска отдохнули, и километр–полтора, отделяющий их от площадки, на которую должны упасть тюки с грузом, будут пройдены скорым шагом за какие‑нибудь десять–двенадцать минут. Несомненно, в центре сразу же завяжется перестрелка с мелкими группами противника. В это время группы на флангах, рассредоточиваясь, будут продолжать свое стремительное и по возможности скрытное охватывающее движение, пока не дойдут до болота.

Получится нечто вроде огромного невода, который будет сокращаться и уплотняться с каждой минутой. Важно удержать партизан в этом неводе до рассвета. Как показал столь печальный для гауптштурмфюрера опыт предыдущих стычек с партизанами, люди Бородача были хорошо обучены для ведения ночных боев, внезапных нападений из засад, но, как правило, избегали ввязываться в бои днем и в случае опасности мгновенно отходили, исчезали, словно духи или оборотни, боящиеся солнечного света. Обычная партизанская тактика… На этот раз исчезнуть им не удастся. Бородач будет вынужден принять невыгодный для него открытый дневной бой.

Самолеты появились над лесом в 02.25. Они шли с погашенными бортовыми огнями и, как можно было определить по звуку, ― на большой высоте. Видимо, летчики боялись, что могут пролететь мимо, не заметив сигнальных костров. Гул пропеллеров начал было затихать и стоявший у коляски гауптштурмфюрер пережил несколько неприятных минут, предположив, что, возможно, Иголка что‑то напутал в донесении, и партизаны ожидают самолеты не здесь, у болота, а в каком‑нибудь другом месте.

Однако, сделав широкий разворот, самолеты вернулись. Теперь они шли низко, и их можно было заметить ― на сером, густо усыпанном звездами небе появилась крылатая тень.

Первый… За ним, соблюдая большой интервал, второй. А вот и третий.

Можно начинать―первый самолет уже наверняка сбросил груз. Гильдебрандт подал тихую команду: «Все группы вперед!» Глухой невнятный шум, поднятый сотнями ног, треск веток начали отдаляться в сторону Черного болота. Гильдебрандт выждал несколько минут и в сопровождении трех солдат, вооруженных ручным пулеметом и автоматами, двинулся вслед. Тут он услышал винтовочный выстрел, раздавшийся впереди с левой стороны довольно далеко от того места, где он находился. Начальника гестапо передернуло: «Черт, неужели партизаны заметили, что их окружают? Какая досада! Сейчас начнется… Ничего, все равно они не успеют уйти. Ведь они должны разыскать и утащить все тюки.Это,несомненно, задержит их».

Но стрельбы, какая обычно начинается в таких случаях после первого выстрела, не было слышно. Лишь через шесть–семь секунд донесся с той же стороны хлопок пистолетного выстрела, затем подряд два винтовочных, еще один пистолетный, и все стихло.

«У кого‑то из полицейских не выдержали нервы, ― решил Гильдебрандт. ― После окончания операции нужно установить, кто стрелял, и примерно наказать негодяя. Но почему выстрелы слышались так далеко и в стороне? Ведь люди, наступающие на левом фланге, еще не могли отойти на такое расстояние и должны находиться значительно правее… Неужели группа лейтенанта Заукеля не держится заданного азимута? Нет, Заукель опытный офицер. Не надо нервничать, все идет прекрасно, точно так, как и было предусмотрено в варианте «С».

3. Колючий хвост «воздушного змея»

Валерий уже не мог бежать. Он брел по лесу, выставив вперед левую руку, чтобы отодвигать ею ветви. Он задыхался, по исцарапанному лицу струился пот, смешанный с кровью. Силы бойца были на исходе, и он сознавал это. Ныло колено, ушибленное о пенек. Однако самой ужасной была боль, появлявшаяся в подреберье при каждом глубоком вздохе. Кололо словно иглой. Неужели не дойдет, свалится? Лес молчит, значит, то сообщение, какое он несет Третьему, еще не опоздало. Может быть, вообще нет никакой опасности и тревога поднята напрасно? На это рассчитывать нельзя. Нет, нет! Он не имеет права даже думать об этом. Он должен добежать, дойти, доползти в крайнем случае, и передать Третьему почту. Какое решение будет принято командованием отряда, это уже не его дело. Он ― почтарь и свое задание выполнил…

Когда Валерий услыхал, как, снижаясь, пролетели самолеты, то понял, что не сбился с нужного направления и уже недалек от цели. Это прибавило ему сил. Прижав руку к животу, чтобы ослабить боль в подреберье, он побежал, уже не пытаясь уклоняться от бьющих по лицу ветвей.

Вдруг какая‑то тень бросилась ему наперерез. Человек, винтовка в руке…

— Слушай, иди сюда, парашютиста поймаем…

Валерий сперва не понял, почему нужно ловить парашютиста. Он принял человека с винтовкой за партизана, выставленного на пост охранять «аэродром» во время прилета самолетов. Очевидно, парашютист опустился где‑то близко и ему нужно помочь. Но почтарь не мог терять ни одной минуты, он бежал к Третьему…

— Не могу… приказ…

— Не будь дураком, коллега. Приказ… Чего лоб под пули подставлять? Успеем туда. Поймаем парашютиста, нам никто слова не скажет, нам медали дадут.

Только тут Валерий понял, кто стоит перед ним, понял, что этот полицай или бандеровец, принявший его за своего коллегу, не один тут в лесу, что их много, что они, возможно, с гитлеровцами уже двинулись к болоту. Почему же этот негодяй оказался один? Ага, он ― трус, дезертир, пользуясь темнотой, отошел в сторонку, чтобы переждать в безопасном местечке и вернуться в цепь, когда бой будет подходить к концу. Отошел, а тут с неба, прямо на голову ему парашютист ― видимо, снесло ветром в сторону.

Парашютиста убьют или захватят в плен. Плен… Москалев знал, что это такое.

— Чего тут думать! — торопил его полицай. — Давай скорее. Уйдет ведь.

— Пошли! — решился Валерий. — Где он?

— На дереве повис. Иди за мной. Сейчас, сейчас… Смотри, вон белеет. Кажется, веревки режет, холера. Заходи с того боку…

Прежде всего нужно было, не производя особого шума, разделаться с полицаем. Валерий ударил его рукояткой зажатого в кулаке пистолета по голове. Удар оказался неточным. Падая, полицай успел нажать на спусковой крючок ― сообразил, наконец, кого он взял себе в помощники… Прогремел выстрел. То, чего Валерий пытался избежать, произошло. Почтарь навалился на своего врага, схватив левой рукой его за горло, стараясь отодвинуть коленом подальше лежавшую на земле винтовку. Однако полицай оказался здоровым малым. Вывернувшись, он подмял под себя почтаря. Валерию пришлось выстрелить в него из пистолета в упор.

Все это заняло несколько секунд. Враги близко, они, конечно, слышали выстрелы. Но и друзья были недалеко. Пусть слышат. Валерий поднял винтовку, дважды пульнул в небо, как бы крикнул своим: «Не успеваю, хлопцы. Тревога!» ― и тотчас же бросился к дереву с белым пятном парашюта на кроне.

Навстречу ему брызнула ослепительная струя огня.

— Не стреляй! — отчаянно крикнул партизан, чувствуя, как что‑то обожгло его левый бок у локтя. — Я — свой, свой! Куда бьешь, зараза, черти б тебя взяли!

Тишина, наступившая вслед за несколькими винтовочными и пистолетными выстрелами, сохранялась ровно восемь минут. Все это время Гильдебрандт с охранявшими его солдатами торопливо шел позади цепи. Он то и дело поглядывал на светящиеся стрелки ручных часов, и у него снова возникла мучительная мысль об ошибке: уж очень долго партизаны ничем не обнаруживали себя. И когда впереди раздались крики, автоматные очереди и в небо взлетела осветительная ракета, гауптштурмфюрер вздохнул с облегчением. Приказав солдатам остановиться, он поспешно присел за толстым стволом какого‑то дерева и начал жадно вслушиваться в музыку боя, ноты для которой, по его мнению, были написаны заранее, им самим.