Сергей Калашников - Самый длинный век Страница 4

Плыли мы недолго. Ещё не начало внятно светать, как нос нашей пироги ткнулся в берег. Задача моя оказалась несложной: выбраться на сушу, прихватив с собой привязанный к носу конец, и не давать нашему судну уплыть, пока папа работает. Должен признаться, что подобная деятельность потребовала от меня полной концентрации сил, как физических, так и умственных. Дело в том, что в местах высадок привязать судёнышко было решительно не к чему, а чёлн – штука массивная, инертная, неохотно поддающаяся усилию столь хилого создания, как двухлетний малыш. А работа, которой занимался мой папенька была не так уж проста – на низменных берегах напротив друг друга он вколотил в землю два кола, между которых натянул верёвку поперёк русла.

Вот к ней и крепилась сеть, опять же, пока я удерживал лодку за всё ту же верёвку, отец и привязывал к ней снасть, постепенно отпуская вместе с прикреплёнными к нижней кромке камнями. Почему не использовались поплавки? А откуда мне знать? Тут вообще, на мой взгляд, напутано чего-то лишнего. Но я в этом древнем мире уже насмотрелся много разного неожиданного, отчего не стал торопиться с выводами, а просто ждал продолжения.

Мы пристали к берегу уже когда совсем рассвело. Как раз к песчаной косе, рядом с одним из концов натянутой верёвки, погруженной в воду буквально в нескольких метрах от кромки влажного песка. На этот раз колышек для привязывания пироги был захлёстан в землю, и я оказался свободен. Хи-хи. На несколько секунд – как раз успел отлить. А потом мне пришлось держать или тянуть – папа ставил небольшой тент. Небольшой – потому что из шкур – они, заразы такие, весьма тяжелы. Потом из привезённых опять же с собой дров разожгли костёр и устроили над ним на камушках горшок – пора варить завтрак.

Откуда камушки на песчаной косе? А из лодки. Всё-то у нас с собой. Дрова тоже. Вот. И, если кто-то полагает, будто на этом всё закончилось, то крепко ошибается, потому что мы втыкали в песок длинные жерди и крепили их растяжками. Впрочем, говоря "мы" я, конечно, лукавлю. В основном трудился папа, а я только изредка что-нибудь тянул или держал. Ну и советовал ещё, что протестов, как ни странно, не вызывало. Хотя, почему "странно"? С стороны действительно, виднее. А с колотушкой, которой забивались колья, мне и обеими руками не справиться – я её волоком подтаскивал за рукоятку, когда меня об этом просили.

Всё-таки, батюшка мой крепких статей мужчина.

Ну вот, завтрак съеден, теперь можно и поспать. Тем более, становится жарко – солнышко наяривает – будь здоров. А рядом – речка. Вернее, просторный плёс с еле заметным течением. Разумеется, одежда из шкур давно снята и уложена в лодку, и оба мы теперь босиком и в тканых халато-фартуках. Но, всё равно знойно тут, на песчаной поверхности. Ну, в общем, залез я в воду, да и поплыл. Вода, хоть и не холодная, но тепло от тела отводит прекрасно. Красота!

И вот, плыву это я себе, плыву и вдруг слышу заполошный вопль:

– Топ, держись, сейчас я тебе помогу! – и вижу, как папа родный выворачивает из с таким трудом построенного вешала самую длинную жердь и с нею наперевес устремляется в мою сторону.

– Погоди, Ыр, – воплю я в панике. Мне тоже страшно – вдруг он меня ею отоварит по балде! – Я ближе подплыву, и тогда расскажешь мне, отчего ты так… забеспокоился! – последнее слово я произнёс не сразу. Но говорить этому человеку "испугался" у меня просто язык не повернулся.

Боюсь, доводы мои оказались неубедительными и, чтобы не получить черепно-мозговой травмы, я был вынужден нырнуть. Это, когда батюшка, зашедший по грудь в воду протянул мне шест помощи.

Потом я плыл рядом с этим юнцом, дрожащим от ужаса и, держа за лапищу своей ручонкой, вел его, идущего по дну, на берег. Едва мы достигли суши – пришлось возвращаться обратно – лишнего шеста у нас не имелось, а этот чуть заметное течение относило в сторону. Потом между нами произошёл тяжёлый мужской разговор:

– Пойми, Топ, водяной всегда забирает к себе тех, кто оказался в его власти. Это чистая случайность, что сегодня он был занят каким-то другим делом. Нельзя его беспокоить, не будет добра.

Ага! Вот и признаки религии на горизонте появились! Или – суеверия? Никогда не понимал разницы.

– Разве водяной не может стащить тебя с лодки, когда ты опускаешь руки в воду? Ведь сегодня мы ставили сеть, и у него было много прекрасных случаев проделать это с тобой!

– Ну, наверное, у него недостаточно силы, чтобы справиться с сильным мужчиной… – тон Ыра стал неуверенным.

– У него недостаточно сил и для того, чтобы справиться с маленьким мальчиком, если тот умеет плавать. А вот с теми, у кого перехватывает дух, едва ноги теряют опору о дно, водяной немилосерден. Мне нетрудно научить и тебя поступать так, чтобы хозяин водоёмов перестал обращать внимание на то, что ты делаешь. – Действительно, научить папу плавать было бы здорово.

Но, не уговорил. Да и сам стал ограничиваться тем, что заходил не дальше, чем по колено, и обливался пригоршнями, что протеста не вызывало. Ну нет у меня ни малейшего желания издеваться над непросвещённым своим доисторическим родителем.

***

Вытаскивание сети, наоборот, произвело впечатление уже на меня. Папа, стоя на берегу, тянул за верёвку, и полотнище медленно двигалось к нам. Я выпутывал рыбок и бросал их в чёлн. Совсем мелочи в улове не встречалось, она проходила сквозь ячею. Крупные экземпляры, требовавшие вмешательства взрослого, тоже попадались редко. Так что дело продвигалось споро. А потом, потянув за другую верёвку, Ыр вернул снасть на старое место. А мы принялись разбираться с уловом. Часть перекочевала в большой горшок, пересыпаемая солью. Другая сразу отправилась на вешала, на просушку. Ну и на уху я немного отложил, да тут же и приготовил.

Знаете, без картошки и без лука – это всё-таки не совсем то. Да и стопочки под это дело явно не хватало, но уж что есть, то есть. А вот папа одобрил юшку, ну и выбиранием костей из варёной рыбьей мелочи занимался охотно.

Вторую проверку сети провели уже под вечер – ловилось по-прежнему неплохо. А ночью я несколько раз слышал, как папа отгоняет от вешал ночных воришек. Так и жили мы здесь примерно неделю, насушив десяток мешков несолёной рыбы, и навялив ровно три мешка солёной. Путь домой, а возвращались мы в светлое время, занял чуть более часа. На этот раз удалось разглядеть, что мы обогнули выступ берега, за которым просторный плёс "стянулся" до русла шириной метров десять. А там, вскоре, и устье ложка, в которое обычно затаскивается лодка.

Прикинув сделанные запасы, я пришел к выводу, что только солёная часть нашего улова даёт стойбищу не менее двух недель прокорма зимой. Даже, если не есть ничего другого. Дело в том, что размер мешков очень уж впечатлял – эти рогожные кули мужчины, подошедшие на разгрузку, носили вдвоём, а наполняли их мы с папой прямо в лодке.

А молока у мамочки больше нет. Перегорело, пока её никто не дудолил. Вот так-то! Я иногда с интересом смотрю на тётю Быгу, кормящую грудью годовичка Дыка. Но, похоже, в этой сфере спрос и предложение уравнены, и моя помощь не требуется. Съездил один разумник на рыбалочку! Слов не хватает, как это огорчительно. Сосать титьку мне нравилось, видимо есть в этом виде питания нечто для меня необходимое. Неужели предки просчитались также, как и я?

Пожалуй, нет. Мама могла бы без труда дойти до нас по берегу – тут сухим путём всего ничего. Явно это меня от груди отлучали. То есть, не только дети, но и взрослые, повысили мой статус. Зря они это! Нехватка молока в рационе иногда меня здорово беспокоит. Просто готов идти к тёте Быге и натурально канючить.

***

Уборка гороха тоже оказалась не слишком долгим делом. Мужчины выдирали растения из земли прямо с корнем и бросали на широкую полость из шкур. Детвора лупила палками, выбивая или горошины из подсохших стручков, или заставляя сами стручки отваливаться от ветвей. Оставшиеся клубки растений женщины перетряхивали, поддевая палками, а уж потом ссыпали добытое в корзины мелкого плетения. Довольно много стручков, кстати, собрали руками с тех мест, где раньше курчавились заросли. Потом всё это провеивали, часть стручков лущили вручную, сушили на солнышке и на ветерке. Так я и не понял, где просчитался, когда оценивал будущий урожай, но в сумме получилось дофига – небольших мешочков весом килограммов по десять нафасовали сотни полторы, да еще пяток совершенно неподъемных, что только взрослому мужику под силу. По полцентнера, наверное. Хотя, оценивая на глаз, я мог и ошибиться.

Сразу вслед за уборочной последовала посевная. Мотыги, которыми мужчины рыхлили землю, на мой взгляд, больше напоминали кирки. Только двусторонний клюв-дуга был выполнен из древесины и отличался завидной массивностью. Вот его-то со всего размаху и вбивали в землю наши "охотники". А потом, поворотом рукояти вверх, выворачивали сразу целый ком, который легко рассыпался – не целину рыхлили. Дальше с лёгкими мотыгами шли женщины. Разбивали, ровняли, подсыпали золы и закапывали несолёную часть последнего нашего с папой улова. Удобряли, выходит. Это хорошо, а то уж больно забористо воняет эта до твердокаменности засушенная рыба. Не уверен, что такое следует есть.