Николай Тычков - Маленькие пленники Бухенвальда Страница 4

— Врать я не привык, нехорошо это…

— Ведь мы обманем не своих, а фашистов, — вразумлял Петька. — Это большая разница. Нам надо завтра разведать, что за осмотр у военного врача.

— Как бы нам самим туда не попасть, — сказал Коля.

— Мы осторожно, не дураки… Ну как, решено?

— Решено! — твердо заявил Владек.

Коля тихо, но тоже твердо вымолвил:

— Решено.

Ребята забрались на нары.

— Эх, если бы на доски что — нибудь постлать! — вздохнул Коля.

— Попроси иди перинку у штубендинста, — пошутил Петька. — А ведь и верно, все бока болят от досок. Эх, у нас в детдоме как хорошо было спать! Одеяло новое, из верблюжьей шерсти, пододеяльник, простынка, мягкая подушка. Чего уж сравнивать! Я последнее время ночевал у деда Андрея, нашего сторожа. У него тоже хорошо было.

— Ничего, потерпим еще немного, а потом нас переведут в большой лагерь. Говорят, там дадут соломенные матрацы и подушки, — хоть чем-то постарался утешить Владек.

Утром Петька и Коля не встали к завтраку. Не вышли они и на поверку. Их вместе с больными и обессилевшими положили на пол. Ребята были такими изнуренными, что о притворстве никто и не подумал.

Эсэсовец всех пересчитал. Когда он ушел, ребят унесли на место. И они, не теряя времени, перебрались на верхние нары и забились в темный угол, под самую крышу барака. Стали наблюдать, что будет дальше.

Закончив уборку, Владек тоже залез к ним.

— А вы здорово придумали спрятаться здесь! — зашептал он. — Никто нас не увидит, а мы видим все.

В барак вошли трое — высокий пожилой эсэсовец в белом халате и двое «зеленых» с носилками. Пришедшие остановились у входа, посовещались. Эсэсовец прочитал строгое наставление и пошел обратно. Один из «зеленых», бросив носилки, предупредительно кинулся открыть дверь.

— Пятки бы еще ему полизал! — тихо засмеялся Петька.

Оба «зеленых» принялись выносить ослабевших, чуть живых пленников, укладывая их на носилки по два человека. Бандиты обращались с ними бесцеремонно, швыряли с нар, пинали.

Когда «зеленые», отдуваясь, вынесли последнюю пару обессилевших, Петька, Коля и Владек крадучись слезли с нар, вышли из барака и быстро завернули за его угол. Осмотрелись. Никого. Сравнительно далеко от ребят маячили постовые вышки, были заметны и фигурки часовых. Но они вряд ли увидят трех мальчуганов.

Ребята одним рывком перебежали к соседнему пятьдесят восьмому бараку и спрятались за мусорный ящик. Обсудили с чего начинать.

— Давайте поищем щель или дырку в стене барака — предложил Петька.

Началось тщательное обследование. Ребята ползали на четвереньках, внимательно осматривая нижние доски Владек увидел отверстие, образованное выпавшим сучком, прильнул к нему:

— Нет, ничего не видать… Там еще доска прибита.

— Надо осмотреть и ту сторону, — предложил Коля.

На другой стороне, вдоль всего барака, была выкопана водоотводная канава, совсем сухая. Ребята легли в нее Так безопаснее.

— Смотрите, — обрадовано зашептал Петька, — вверху три небольших оконца. Высоконько, а попытаться надо…

Ребята сняли с ног грубые, деревянные колодки. Так легче взбираться на плечи, да и бежать, когда заметят…

Владек крепко уперся руками в стену. На его плечи забрался Петька. Выпрямившись во весь рост, Блоха взглянул сначала назад: никого. Он очень волновался. Сердчишко колотилось, как шальное. Петька не трусил, но ведь это не в сад за яблоками лезешь…

Осторожно, сбоку, он заглянул в оконце. В бараке горела яркая электрическая лампочка. Петька шепотом стал сообщать, что он видит небольшую комнату. Стол, покрытый серой простыней. На нем какие-то пузырьки и два шприца. В комнате эсэсовец. «Зеленых» нет. А вот и они входят, ведут совсем голого, худущего человека. Посадили на табуретку. Эсэсовец берет шприц, набирает жидкость из пузырька. Сейчас будет колоть. Вот колет, в спину…

Петька вдруг замолчал.

— Что случилось? — спросил Коля.

— Язык, видно, отнялся, — заметил Владек.

Верно, Блоха как будто онемел: после укола узник конвульсивно дернулся, и голова у него упала на грудь. Смерть… «Зеленые» подхватили мертвеца под мышки и поволокли в другую комнату, налево. Они скоро вернулись и вытянулись перед эсэсовцем, подчеркивая этим, что работа идет хорошо. Эсэсовец сделал кивок направо, и «зеленые» побежали за следующей жертвой.

Эсэсовец не спеша вновь набрал в шприц яду, словно вся эта страшная процедура доставляла ему большое наслаждение. Шприц поднесен к бледной, бескровной спине заключенного. Уверенный укол. Жертва конвульсивно дернулась.

Соскочив на землю, Петька только и мог промолвить:

— Побежали…

В свой барак им удалось вернуться незамеченными. Правда, их увидел штубендинст Стасик, но Владек сказал ему что-то по — польски, и все уладилось. Ребята снова забрались на верхние нары.

— В пузырьках у эсэсовца не лекарство, а яд! С одного укола человек сразу умирает. Это, ребята, совсем не врач, а убийца! — возбужденно частил Петька.

— Я так и знал, что их убивают, — грустно произнес Владек.

Петька замолчал, задумался.

— А если в следующую среду всем, кто будет лежать на нижних нарах, сказать, что их ожидает на осмотре у «военного врача»? Может быть, они спрячутся или бунт поднимут.

Вот бы хорошо — если бунт!..

— Ну, какой тут бунт! Они даже сидеть не могут, а только лежат.

— Верно, где уж тут бунтовать таким заморенным — поддержал Владек. — С ними легко двое «зеленых» справятся. А спрятаться им некуда. Спрятался здесь однажды один русский в канализационном колодце. Двое суток его искали эсэсовцы и все же нашли. Повесили… Так ведь этот парень один прятался, а как же спрячется много человек?

— Да, спрятаться негде, — согласился Петька. — Вот если бы всем сразу броситься на фашистов!

— Перестреляют, — сказал Коля, — вон они как вооружены. А у нас ничего…

— Ничего, — вздохнул Петька, — совсем ничего.

ВОСЬМОЙ БЛОК

Уже миновала бухенвальдская осень. Казалось, целую вечность плыли над буковым лесом и горой Эттерсберг тяжелые тучи, лил дождь, дул холодный ветер. Потом наступила зима. Она в Германии не такая, как в России: и мороз слабее, и снегу меньше. Да и снег-то выпадает позднее, а тает раньше Часто среди зимы белое покрывало вдруг пропадает и тогда все кругом становится серым, грязным, наводящим безысходную тоску. Но все — таки это зима, тепла от нее ждать нельзя Плохо одетым, голодным узникам и такая страшна. Их лица от ветра и холода становятся совсем синими, даже черными.

Петьку Блоху, Колю и Владека из карантинного барака давно уже перевели в большой лагерь, где они пообжились и завели новых друзей.

Их поселили в восьмом блоке — деревянном бараке который был разделен на два флигеля. В каждом флигеле — два больших помещения. Одно служило спальней, здесь громоздилась трехъярусные нары. В другом стояли длинные, сколоченные из грубых досок столы и скамейки. Это — столовая.

В спальне и в столовой каждому узнику было отведено свое место.

Распорядок дня здесь был точно такой же, как в карантинном лагере, да и питание было одинаковое. Лишь не было муштры, ее заменяла тяжелая, изнурительная работа. Трудовой день начинался рано утром и заканчивался поздно вечером.

Детей фашисты не щадили. Колю Науменко и Владека направили работать в строительную команду, а Петьку — в каменоломню.

…Ранним зимним утром ребята стояли на поверке. Было еще темно и очень холодно. Хороводы бесчисленных снежинок кружились над площадью, попадали на ресницы, щекотали озябшее лицо. Ветер ледяными змейками забирался под грязное, несогревающее тряпье арестантской одежды. Застыли ноги в колодках.

Тысячи людей, построенных на площади правильными прямоугольниками колонн, освещены мощными прожекторами. Пленники стоят неподвижно. А снежинки падают и падают на их плечи, на мютцены, образуя белые подушечки. Казалось, спи стоят здесь лишь для того, чтобы снег их засыпал с головой.

У Петьки только одни мозги еще не замерзли. Он дрожал всем телом. Зубы сами по себе отстукивали отчаянную дробь, и он ничего не мог с ними сделать. Пробовал расслабить мышцы лица и чуть — чуть приоткрывал рот. Все бесполезно. Его худенькое, маленькое тело было во власти зимы, ветра, холода.

— Нет, на работу я сегодня не пойду! — решил Петька. — Сбегу в барак, когда тронется колонна.

Он знал, что убежать очень трудно: сзади стояла бдительная охрана из лагершутцев[5], блоковых, капо[6]. Комендант лагеря им строго — настрого приказал ловить кантовщиков — пленников, уклонявшихся от работы. Число их увеличивалось с каждым днем. Каждое утро, как только раздавалась команда идти на работу, десятки людей со всех ног бросались обратно в лагерь. Беглецов ловили, жестоко избивали. Эсэсовцы устраивали облавы на кантовщиков, забивали их до смерти, вешали. Но кантовка не уменьшалась. Это было не только простое уклонение от работы, но и протест.