Виктор Кондратенко - Курская дуга Страница 4

Солонько оглянулся.

— А, Вера… Да, Гуренко хорошо передал восход солнца на Тарасовой горе.

— Вы так изменились, Дмитрий Андреевич…. Вас трудно узнать…

— Вас тоже не легко… в бархатном платье.

— Я сегодня выступаю на вечере самодеятельности. Советую вам послушать Наташу. У нее прекрасный голос. Она занималась в Киевской консерватории.

— Мне говорил Грачев.

— А правда, Дмитрий Андреевич, хорошая будет пара Грачев и Наташа?

— Я жду приглашения на свадьбу и все не могу дождаться.

— Это Наташа медлит, — ответила Вера и густо покраснела.

К картине подошли Бобрышев, Грачев и Катя Сенцова. Они стали хвалить Гуренко. Дмитрий чуть посторонился, спросил Веру:

— Что с вашим отцом, получили хоть какую-нибудь весточку?

— Ничего не известно, все пока по-старому, — вздохнула она.

В толпе промелькнул подполковник Ветров и приказал всем строиться.

— Удивительно подходит к Борису Аркадьевичу его фамилия, — заметила Вера.

— Вы правы… Он не ходит, а летает, — улыбнулся Дмитрий, становясь в строй.

Вошел начальник Политуправления фронта генерал Салаев и, приняв рапорт Ветрова, поздоровался с сотрудниками редакции. Дмитрий часто встречал генерала Салаева в действующей армии. На Дону и в Сталинграде генерал не раз беседовал с корреспондентами, направлял их работу, подсказывал нужные темы.

Дмитрий посмотрел на Салаева и нашел, что тот похудел. Генерал по-прежнему стригся под машинку и носил простую гимнастерку.

Салаев подошел к столу и, окинув взглядом строй, сказал:

— Товарищи военные журналисты! Родина награждает вас орденами и медалями.

Грачев незаметно пожал руку Дмитрию. Он был возбужден, да и сам Дмитрий волновался.

— Свято храните традиции сталинградской гвардии, передавайте войскам ее патриотический дух и боевой опыт. Наши войска успешно перерезали линию железной дороги Орел — Курск и шоссейной Кромы — Фатеж — Курск. В этот прорыв, — повысил голос Салаев, — введены прославленные сталинградские дивизии, гвардия!..

Солонько как-то не сразу верится:, что генерал Салаев вызывает именно его.

— Иди, — шепчет Грачев.

Дмитрий подходит к столу. Тепло улыбаются друзья, ободряя его взглядом. Генерал вручает Дмитрию орден. Блестит золотой серп и молот, в серебряных лучах винтовка и шашка, на белом эмалевом пояске надпись: «Отечественная война».

Не успевает еще Наташа поздравить Солонько и Грачева с наградой, как ее вызывает генерал. И когда она возвращается в строй, Грачев говорит:

— Наташенька, голубушка, дай прикреплю медаль.

Полковник Тарасов поздравил награжденных и объявил десятиминутный перерыв. Пока дежурные бойцы расставляли скамейки, Салаев поискал глазами Гуренко и подозвал его к себе.

— Юрий Сергеевич, у нас на фронте много хороших художников. Политуправление решило устроить для воинов выставку картин. Я прошу вас тоже принять участие в выставке.

— Спасибо. Я готов, товарищ генерал. Смогу выставить пять картин.

— А не мало?

— Не хочется выставлять то, что самому не нравится.

— Хорошее правило. Помните, в Большой Ивановке вы показывали мне «Сталинградскую переправу»? Если у вас все картины такие, добьюсь вашей выставки в Москве.

Генерал усадил Гуренко рядом с собой в первом ряду. Дмитрий устроился в третьем. К нему подсел Бобрышев.

Слева во втором ряду заняли места Гайдуков и Грачев. Александр вертелся на скамейке, поминутно вскакивал и, казалось, никак не мог дождаться начала концерта.

Раздвинулся занавес, и хор исполнил «Песню о Днепре», потом «Варяга» и «Закувала та сива зозуля». Когда же в конце второго отделения пошли: «соло на флейте», «соло на мандолине», «соло на балалайке», Дмитрий заскучал. Он уже собирался встать и уйти, но тут на сцену вышел подполковник Ветров и объявил:

— Арию Лизы из оперы «Пиковая дама» исполнит Наташа Руденко, у рояля Вера Жданова.

Грачев с Гайдуковым бурно зааплодировали, но на них зашикали, и снова наступила тишина.

Вера, раскрыв ноты, села за рояль. Она поправила волосы, сосредоточилась.

Наташа была в черном шелковом платье, отделанном кружевами, обычные кирзовые сапоги она сменила на туфли с высокими каблуками, отчего казалась выше и стройнее.

— Смотри-ка, наши девушки… — шепнул Бобрышев Дмитрию.

Наташа выждала, пока Вера сыграла вступление.

— «Уж полночь близится, а Германа все нет…» — полился ее мягкий голос.

Дмитрий чувствовал в нем боль, ожидание. Взглянул на соседей. Генерал Салаев, подперев ладонью подбородок, сидел не шевелясь. Грачев улыбался, глаза его блестели. На щеках Седлецкого выступили пятна, он слушал внимательно, покусывая нижнюю губу. Когда Руденко кончила арию, несколько секунд в вагоне стояла тишина, потом все встали, послышались возгласы:

— Браво, Наташа! Бис!

Вместе со всеми Дмитрий бил в ладоши и просил Наташу петь еще и еще. Она долго не уходила со сцены и все пела украинские песни:

Ой не світи, місяченьку,Не світи нікому…

Под аплодисменты сияющие подруги покинули сцену.

— С ума сойти, какой голос, — сказал Дмитрию Бобрышев.

Дмитрий не ответил. Он тоже думал: «Какие талантливые девушки».

После концерта генерал Салаев подошел к Наташе.

— Поздравляю вас, рад вашему успеху, думаю, вы не откажетесь петь во фронтовом ансамбле?

— Соглашайтесь, Наташа, перед вами откроется большая дорога, — советовал Тарасов.

— Не могу расстаться с редакцией… — ответила она. — Здесь у меня столько друзей! Я не кончила консерваторию и не стремлюсь пока стать певицей.

— Воля ваша, а жаль! У вас превосходный голос.

— Я подумаю, товарищ генерал.

— Подумайте хорошенько и соглашайтесь, — прощаясь, сказал Салаев.

Генерал пошел к выходу, за ним поспешили Тарасов с Ветровым.

Наташу окружили сотрудники редакции. Дмитрий подошел к Вере, пожал ей руку.

— Спасибо вам… Вы сегодня с Наташей просто тронули всех нас…

— Это Наташа…

— И вы… Вы очень хорошо аккомпанировали.

— Верочка, ты идешь? — спросила Наташа.

— Сейчас, одну минутку…

— Вера, разрешите вас проводить, — подскочил Седлецкий.

— Моя теплушка рядом, не стоит беспокоиться.

— Нет уж, разрешите, — настаивал Седлецкий. — Знаете, я сегодня написал стихотворение и обязательно хочу прочитать его вам.

— Простите, меня ожидает Наташа.

— Ну, не гордячка ли? Малейший успех — и уже вскружилась голова, — провожая Веру взглядом, ворчал Седлецкий.

— Что вы напрасно злитесь, завтра встанете и натощак прочтете вашу лирику.

Злость помешала Седлецкому уловить в словах Дмитрия иронию, и он сказал:

— Нет уж, извините, этой зазнайке Седлецкий стихов больше не читает… Экий же я дурак, — вдруг расхохотался он. — Где Гайдуков? Нет Гайдукова с нами! То-то она спешила…

— Гайдуков дежурный по части, — заметил Дмитрий.

— Ах, да… Ну, шут с ним, пойду потанцую.

Дмитрий вышел на воздух. Ни звезды. Ветер с юга, и наплывает туман, очевидно будет оттепель. «Как быстро меняется погода», — подумал он. Проходя мимо теплушки, Дмитрий услышал неясные голоса девушек и невольно замедлил шаг. Идти в купе не хотелось. Еще раз прошелся мимо теплушки. Голоса стихли. На сердце было неспокойно. «Уж не влюбился ли я? Что же я здесь топчусь? Спать! Спать!» Он быстро зашагал по протоптанной тропинке, вскочил на подножку вагона и, входя в него, облегченно вздохнул: «Все пройдет… Завтра фронт!»

4

Утро выдалось на редкость солнечное. С крыши вагона зазвенела капель. Стук ее молоточков разбудил Дмитрия. Он глянул в окно: «Ага, хорошая погода, совсем весна!» Сборы были недолги. Дмитрий решил взять с собой только портфель. В него вмещалось все походное имущество: бритвенный прибор, зубной порошок, щетка, мыльница, смена белья, полотенце. В специальном отделении хранились записные книжки, толстая тетрадь с черновиками стихов, запасные карандаши и неразлучные спутники по всем фронтам — три томика: Лермонтов, Шевченко, Маяковский.

— В путь-дорогу, в дорогу! — поспешно одеваясь, трубил с верхней полки Бобрышев.

В купе вошел Грачев:

— Красота, снежком растерся!

— Пожалуй, и мы последуем твоему примеру, — сказал Бобрышев. — Как, Дмитрий?

— Что ж, можно!

— Пошевеливайтесь, братцы, жду вас в столовой, — выходя в коридор, бросил Грачев.

Когда Дмитрий вошел в столовую, там уже сидели почти все уезжающие. В теплушке, заставленной столами и скамейками, было тесно. В ожидании завтрака корреспонденты вспоминали вчерашнее выступление девушек.

— Я не понимаю одного, — удивлялся Седлецкий, — как могла Руденко отказаться от предложения Салаева. Это ж карьера!