Василий Ардаматский - Безумство храбрых Страница 4

Роман Федорович ушел.

Возле Баранникова остался бригадир — дядя Терентий. Ему было за пятьдесят, он участвовал в первой мировой войне и еще тогда побывал в плену у немцев. На эту войну пошел добровольцем. Просто взял свою охотничью берданку, вышел на Минское шоссе и втиснулся в строй отступавшей части. Старому солдату не повезло: в первую же бомбежку осколок перебил ему ногу. Теперь кость уже срослась, но неправильно — левая ступня была повернута внутрь. Он прихрамывал и ходил с толстой суковатой палкой, а когда стоял, укладывал на эту палку раненую ногу.

— Да, выжил ты удивительно,— сказал дядя Терентий, подпихивая Баранникову под бок гнилую солому.— Я сколько раз загадывал, в какую ночь понесу тебя в верхнее помещение. А ты возьми да и обмани нас всех. Здоров ты, это конечно. Ты что, в артиллерии служил?

— Нигде я не служил, дядя Терентий, я к своим пробивался. Война меня на границе застала.

Дядя Терентий понимающе покачал головой:

— Не просто через стену пробиться. Да... А теперь вот никто не ведает, не знает, что с нами дальше будет. Немца той, первой войны я изучил. Лютый был, но, надо признать, аккуратный. Все делал по инструкции. А нынешний немец, замечаю, совсем другой, обезумевший какой-то. Всего от него ждать можно. Так что крепчай поскорее. Мало ли что еще придется выдержать.

— Спасибо тебе, дядя Терентий*— тихо произнес Баранников.

— Какой я тебе дядя? Тоже племянник нашелся! — пошутил Терентий и серьезно добавил:—Мы с тобой вроде братья, только я чуть постарше. Ладно, лежи и слушай, чего говорит Роман Федорович.

Спустя неделю Баранников уже встал и для начала взялся помогать дяде Терентию. А еще спустя несколько дней Роман Федорович назначил его бригадиром, отвечающим за двенадцать тяжелораненых...

Дни шли за днями. Жизнь и смерть делили людей между собой. Те, кто выздоравливал, начинали мечтать о побеге. Эта мечта поддерживала всех, она помогала Роману Федоровичу поднимать на ноги, казалось, безнадежных.

Четверо бежали минувшей ночью. Утром о них говорил весь сарай. К Баранникову подошел Роман Федорович:

— Если даже один из них доберется до своих и станет солдатом, я имею право спокойно... перейти в верхнее помещение.—Он вздохнул и добавил: — Но очень боюсь за них.

Не дойдут. Наши охранники говорят, что их войска уже в Вязьме.

— Может, врут?

— Нет, похоже на правду.

— Что же это происходит? — растерянно пробормотал Баранников.

Роман Федорович нахмурился, глаза его стали колючими:

— Что происходит? Война происходит, вот что. Не в кино ее смотрим. Не дурацкие вопросы надо задавать, а действовать, действовать каждому в любых условиях. Вот еще четверых выпустили, а нам надо поднять на ноги всех. Шутка сказать, здесь полбатальона на нашей ответственности.— Роман Федорович круто повернулся и размашисто зашагал по сараю...

Солнце всходило с той стороны, где крыша была сорвана. В этот час внутренняя сторона уцелевшего крова становилась розовой. Серые лица раненых тоже розовели, и, глядя на них, можно было подумать, будто эти люди просто остановились здесь на неприютный ночной привал.

Баранников проснулся от какого-то шума, который быстро приближался. Подойдя к стене, он прильнул к щели. По дороге, извивавшейся около леса, мчались грузовые автомашины с солдатами.

Баранников побежал к поломанной телеге, в которой обычно спал Роман Федорович:

— Вставайте, сюда солдаты едут..

— Ну и черт с ними! — сонно отозвался доктор.

Машины остановились на взгорке возле палатки охраны. И тотчас там раздался крик — кто-то ругался высоким, визгливым голосом. Потом все стихло.

— Сюда идут! — тревожно крикнул стоявший у ворот раненый.

Роман Федорович слез с телеги и спокойно сказал Баранникову:

— Отойдите-ка от меня на всякий случай.

Баранников прошел к своим раненым и сел там на ящик.

В воротах сарая остановились десятка два немцев. Впереди — офицер в длинном зеленом плаще. Он взмахнул рукой, и из-за его спины вынырнул человек в штатском. Он поднял к офицеру лицо и стал похож на собаку, ждущую приказа хозяина.

Офицер сказал что-то солдатам. Они вошли в сарай и во всю его длину стали редкой цепочкой. Затем офицер громко крикнул что-то. Человек в штатском вытянулся, набрал воздуху и крикнул по-русски:

— Господин гауптшарфюрер приказывает встать!

Никто не шевельнулся.

— Встаньте, кто может,— негромко, но внятно произнес Роман Федорович.

Офицер пристально посмотрел на доктора и приказал что-то двум стоявшим позади него солдатам. Они направились к Роману Федоровичу. Половина раненых кое-как поднялась на ноги. Некоторые стояли, привалившись к стене.

Офицер повторил команду.

— Остальные встать не могут,— сказал Роман Федорович.

Человек в штатском перевел офицеру слова доктора.

— Молчать! Тебя никто ни о чем не спрашивает! — закричал офицер.

— Я врач,— спокойно отозвался Роман Федорович.

— Слушайте, скоты! Четыре ваших идиота вздумали бежать из плена. Все четверо расстреляны.

Пока человек в штатском переводил, офицер всматривался в пленных, но на их серых лицах он не видел ни страха, ни горя.

— Такая судьба ждет каждого, кто не подчинится установленному нами порядку! — Офицер вынул из-за обшлага какую-то бумажку, заглянул в нее и спросил: — Кто тут Роман Федорович?

— Я,— послышался спокойный голос доктора.

Офицер махнул рукой, один из солдат, стоявших возле

доктора, подтолкнул его автоматом в спину.

Романа Федоровича вывели из сарая, и через минуту тишину прошила короткая автоматная очередь.

— Вы всё поняли? — спросил офицер, оглядывая пленных.— Эта однорукая обезьяна, решившаяся бороться против великой армии фюрера, расстреляна. Мы знаем, что именно он подготовил побег. По приказу командования это осиное гнездо ликвидируется.

Офицер вышел из сарая. Солдаты цепочкой потянулись вслед за ним. Раненые стали опускаться на землю.

Баранников стоял, не сводя глаз со светлого прямоугольника ворот, за которым зеленел луг. Он еще не верил. Просто не мог себе представить Романа Федоровича мертвым.

Как это может быть? Ведь только что он разбудил доктора, сказал, что едут солдаты. А тот сказал так спокойно: «Ну и черт с ними!» Только что прошел через ворота в тот зеленый мир жизни. И вдруг — мертв. Нет, этого не может быть!

Баранников вышел из сарая и сразу увидел Романа Федоровича. Он лежал на боку, подложив руку под голову, будто спал на утреннем солнышке. Но трава возле него была обрызгана кровью. Сергей Николаевич перевернул Романа Федоровича на спину и потряс его — он все еще не верил, что доктор мертв.

Баранников поднял Романа Федоровича на руки, внес в сарай и положил на его место —- на разломанную телегу. Он всматривался в знакомое лицо, уже ставшее землистым.

Подошел дядя Терентий, молча постоял рядом и тихо сказал:

— Какого человека убили! Он всех нас стоил. И ведь знал, что его убьют. Когда проходил сейчас мимо меня, тихо сказал: «За старшего будет Баранников». Так что ты, Сергей, не сламывайся. Ты теперь за всех в ответе...

Остаток дня и ночь раненые провели в оцепенении. Даже стонали меньше и тише...

На рассвете умер танкист. Он уходил из жизни тяжело, бредил, кричал страшным голосом, стонал, бился. А в последние минуты сознание вдруг вернулось к нему. Он схватил Баранникова за руку и, судорожно дыша, заговорил быстро-быстро, точно боясь не успеть сказать все, что нужно:

— Они убили доктора... убили... видел? Как бы не забыть. Этот в плаще с приметой... У него большая родинка под ухом, не забудешь? Мы его найдем. Припомним ему нашего доктора. Я буду иметь с ним дело, слышишь, я, только я. Я ему...— Из горла танкиста вырвался хрип, и некоторое время он молчал, а потом опять заговорил, жарко дыша и торопясь: — Они нас боятся. Ты видел? Боятся, сволочи! Это хорошо. Не зря боятся. Как только мой танк выйдет из ремонта, я знаю, куда идти. Туда дорога прямая... через ольшаник, потом речка... То, что мост взорван, не беда...— Танкист снова начал бредить, голос его становился все тише,— Башенный, не зевай! — были его последние слова.

Танкист умолк и будто потянулся всем телом.

Баранников и дядя Терентий вынесли его из сарая и с помощью двух легкораненых похоронили в балочке. Вот здесь и было то самое «верхнее помещение». Баранников видел его впервые: зеленый неглубокий овражек, и на дне его — земляные бугорки.

Вернувшись в сарай, Баранников, измученный, обессиленный всем пережитым, упал на свое место...

Дядя Терентий еле растормошил его:

— Сергей, вставай! Сергей!

Баранников медленно открыл глаза.

— Вставай, Сергей. Эти гады еще что-то затеяли.

По сараю ходили солдаты и с ними человечек с коричневым лицом.

— Всем выйти из сарая! Всем выйти из сарая! — беспрестанно повторял человек с коричневым лицом.