Алескендер Рамазанов - Родная афганская пыль Страница 4

«Не знаю, применялось ли нашими войсками в Афгане химическое оружие, но то, что оно там было, гарантирую. Дело в том, что наша сводная рота из ГСВГ передислоцировалась не налегке, а в эшелоне, в котором мы сопровождали груз. Получили мы его на складе артиллерийского вооружения 2-й танковой армии. Склад очень любопытный. Там целая система подземных хранилищ, обнесенная ограждением, а внутри дополнительный караул, охраняющий вход в особые хранилища. Несли его бойцы-химики. И обслуживали его тоже офицеры-химики. И машины наши грузили они же, и сопровождали на всем пути. Инструктаж был серьезный, и укомплектовали наш караул не только противогазами, но и новенькими комплектами ОЗК (общевойсковой защитный комплект). И хотя с нас взяли подписку о неразглашении, через день весь эшелон знал, что мы сопровождаем. Это, к примеру, о секретности в Советской Армии. Сопроводили мы этот груз через Польшу до города Мары и там передали очень любопытным товарищам. Все они были в полевой, выцветшей форме, без знаков различия, по возрасту – тридцать-тридцать пять лет. Как «партизаны», но явно не гражданские – выправка не та».

«В 1981 году в Кундуз поступили БМП-2. Сначала возни с ними было много. Стволы на дорогах горных гнули, непривычно далеко высовывался».

«Реактивные системы залпового огня: «Град», «Ураган». Про «Смерч» не скажу, не приходилось видеть. А вот «Ураган» ночами за штабом армии, у 180-го полка, лупил по горам. В первый раз от испуга с койки слетел. А потом одна ракета у них рядом с пусковой установкой грохнулась. Это было в 1986 году, между ЗРП и 180 мсп».

«Видел ручные гранаты, РГД, которые были выпущены во время Великой Отечественной войны, клейма на бомботаре 1944–1945 годов».

«Гиацинт». Здоровая дура. Калибра не знаю. У нас его «геноцидом» называли. Еще помню, как над Кабулом, после выстрела, какие-то снаряды включали ракетный двигатель».

«Сначала все ухватились за новые гранаты РГО и РГН. Они взрывались после метания при ударе о препятствие. Потом вернулись к привычным гранатам с запалом УЗРГМ».

«Использовали минные комплексы «Охота». Мины могли срабатывать по одной и группами, пропустить пустого ишака, а сработать на нагруженного».

«Мне однажды мины к миномету сбросили с вертолета выпуска 1943 г. Где-то 20–30 процентов – неразрывы».

«АКС 74 У, когда с большим магазином, 45 патронов (от РПК), мог заклинить. Несколько раз такое было, потом стал к нему обыкновенные магазины брать».

«Кассеты для НУРСов, привинченные на броню. И что толку, если они и с «вертушек» по курсу сходили?»

«Заказали в Ташкенте какие-то новые взрыватели (на неизвлекаемость, с замедлением). Мы подвешивали на МБД ФАБ 100. Всего их полная зарядка была – 24 штуки на самолет. Вылетаем звеном, это почти 100 штук, и валим с большим интервалом на нескольких гектарах. Один ее вытащить не может, зовет еще «духов». Взрывались пачками, все виноградники в лохмотьях».

«В начале восьмидесятых видел, как ПТУРы применяли с «горбатых» (Ми-24). Если снаряд нормальный, то шел точно в цель, но бывало, что свои от него шарахались в воздухе. Капризная вещь!»

«С тихим ужасом думал: что, если бы у «духов» была боевая авиация? Вот бы мы побегали!»

«НУРСы с игольчатыми элементами. Потом вроде бы запретили».

«Ночью вертолетчики вешали над долиной САБы (светящие авиабомбы). Красиво было и сразу вызывало желание по этой долине из всех стволов. Часто эти «люстры» падали, не сгорая до конца, как оранжевая сопля, а потом горели поля».

«Привезли как-то опытный «ветродуй» – воздухом мины сдувать. Хорошо, что не запустили в серию. Вокруг тьма, пыль до небес, как сигнал «духам» на весь Афган: «Шурави едут!»

«Гражданские доработчики возились в вертолетном полку на Ми-8 с какой-то «Радугой». Серьезно говорили, что с этим прибором управляемый снаряд на пяти километрах в пять копеек можно уложить. Как применяли, не видел, а простые ПТУРСы особой точностью не отличались, да и нечасто их подвешивали».

«Рапира». Точнее этой пушки не видел. Если прикрывал противотанковый дивизион, то без проблем. Куда скажешь, уложат «в яблочко».

«…Часто использовались жестокие виды оружия – по сути, оружие массового уничтожения: реактивные установки залпового огня типа «Град», которые, как известно, ведут ковровый огонь по площадям, бомбы и снаряды объемного взрыва (т. н. вакуумные бомбы), ракеты «земля-воздух». От мин-ловушек нередко страдали малыши. Есть печальные кадры телехроники того времени: в лагерях афганских беженцев на территории соседнего Пакистана совсем крошечные детишки показывают иностранным корреспондентам культи – у кого нет ручки, у кого ножки…»

ФОРМА НОМЕР ВОСЕМЬ

«Форма номер восемь. Что украли (точнее: «спиз…ли»), то и носим!» Разумеется, речь идет об экипировке во время боевых действий, в колоннах, на точках. Носили почти все, что было в Советской Армии, в том числе в авиации и спецподразделениях, но в самых немыслимых для мирного времени сочетаниях. Среди причин можно выделить две: явное несоответствие уставных комплектов обмундирования климатическим и боевым условиям и завышенные сроки замены. А попробуйте при 45–50 градусах тепла в тени натянуть полубрезентовую куртку и такие же шаровары, да упаковать ноги в кирзовые ботинки на резиновой подошве! А потом побегать по горкам, но уже не в тени и не для сдачи норматива. Конечно, единая форма одежды, четкие знаки различия – это все признаки регулярной армии, но только в мирное время. С развитием партизанской тактики и оптики для снайперских винтовок ситуация меняется.

Панама – отличный головной убор для юга. Но обвисающие поля затрудняли обзор, особенно при ветреной погоде. Обрезать поля! Жарко – укоротить рукава форменной рубашки, располосовать на спине для вентиляции. Ботинки не дышат – пробить дырочки с той же целью, и так далее…

«Зимой носил сапоги, брюки от парадного обмундирования, они теплее, панаму».

«Заменили резиновую подошву на пластиковую, типа каучука. Обувь стала легче, но ноги промерзали. У печки или в золе – плавились на глазах».

«Достал КЗС (костюм защитный сетчатый), выстирал, чтобы пропитка ушла. На два выхода хватило. Потом разрезал и перешил на шаровары и куртку камуфлированный комбинезон. Надо брать двумя размерами больше. Он прочный, год прослужил».

«Спасательный жилет на голом пузе и шлемофон!»

«Ботинки чешские. Все остальное – наше. Если хорошо застирать, то дышало нормально. Очки мотоциклетные, или солнечные, когда на броне сидишь».

«Кроссовки. Не покупал, конечно. Панама обрезанная, маскхалат-комбез».

«На развод строились в «форме номер восемь…», на боевые так же ходили. Но пришел новый комбат, и на построение – строго по форме».

«На боевые ходили – кто во что привык и в чем фартило. У меня летом – распиленный на рубашку и брюки маскхалат (не «сеточка», штаны и верх раздельные, этот было труднее достать), а на ногах «Кимры» – лучшие кроссовки, которые я встречал! А мои пехотинцы носились по кандагарской «зеленке»… в прикроватных тапочках! Пришивали на пятку ремешок брезентовый – и вперед! Конечно, мы выглядели на боевых как партизаны. Жаль – но экипировка наша ни к черту!»

«Кроссовки, кеды – приобретали сами, но нам не давали их носить, много было инцидентов по этой теме. Сгори и мучайся, ты солдат, и должен стойко переносить все тягости своего положения!»

«Приехал генерал из боевой подготовки и твердо сказал – на боевые можно в кроссовках и в любой удобной обуви. Помнится, фамилия была – Печевой».

«Было всякое – то каски в обязаловку, то сиди в броне, как в мышеловке. Побегайте по «зеленке» в каске, мудаки-уставники!»

«Две недели отходил в горных ботинках. Тяжелые, грубые. Достал кеды – красота, и по сухой траве на склоне не скользят».

«Видел бронежилет, который телепался на ветру, как распашонка. Вроде броник, а пластин нет. И начальство довольно, и боец одет».

«Спасжилеты на голое тело, вместо пенопласта – магазины. Шаровары, кеды, берет пятнистый».

«Заставили каски обшивать песчанкой, для маскировки. На постах носили. На боевых прятали поглубже в броню».

«Летом маскхалат и, конечно, кроссовки или, на худой конец, тапочки, за которые почему-то офицеры нас не жаловали».

«Афганцы шили под наш бушлат подкладку из овчины. Недорого и очень теплая. На броне спасала».

«Были в горах, на дальних заставах, три с половиной месяца, спустились вниз и сразу, через батальон, на заставу в кишлак. Перед батальоном встали: «афонские» свитера, халаты, ободранные кроссовки, тельники драные. Комбат вышел: «Так… Этих партизан ни х. я в батальон не пускать».

«У нас в Газни танкистов и разведчиков не сильно ущемляли насчет формы. Конечно, гордостью был танковый бушлат, а если он, конечно, еще с капюшоном, то вообще!»

«Восемьдесят первый, лето: панама, рубашка офицерская (рукава обрезал), шаровары, ботинки (солдат подарил, трофейные, но крепкие); на боевые – в старом хэбэ (хлопчатобумажное обмундирование), но в ранец укладывал рубашку и кусок легкой ткани, от солнца, если на горках сидеть. Осень-зима: куртка от «танкача», черная (скорее уже седая, в наследство перешла), каскетка. На выходах – танковый комбез, сапоги с обрезанным голенищем».