Джурица Лабович - Грозные годы Страница 4

Генерал Турнер, подойдя к окну, сообщил:

— Еще один самолет приземлился!

Все трое вышли наружу. Светлая импозантная «савойя», сверкая в свете прожекторов гладким металлом, выглядела на этом поле чересчур шикарно.

Отто Майер, откозыряв начальству, ушел, а генерал Турнер и фельдмаршал Лист направились к итальянскому самолету.

Из него выдвинулся трап, по которому легко, несмотря на свои шестьдесят лет, спустился генерал Витторио Амброзио. Добродушно улыбаясь, он направился к Листу.

— О, дорогой мой друг! — воскликнул Амброзио по-немецки.

— Ценю вашу пунктуальность, — пожав ему руку, сказал Лист и, обернувшись, представил Турнера: — Начальник наших оккупационных войск в Сербии господин Га...

— Гарольд Турнер, — подсказал тот.

— Мое почтение! — Генерал Амброзио протянул ему руку.

— Добро пожаловать, господин генерал!

По узкой дорожке, усыпанной гравием, они пошли к дому.

— А вот Уго Кавальеро запаздывает! — заметил фельдмаршал Лист.

— По моим сведениям, сюда должен был приехать не он, а генерал Маротти! — удивился Амброзио.

— Во всяком случае, должен прибыть кто-то из 9-й армии... или из генерального штаба...

— О боже! — вырвалось у Амброзио.

— Что такое?! — уставившись на него, спросил Лист.

— Я забыл сообщить вам... Только что в самолете я получил радиограмму из Тираны о том, что генерал Маротти не смог сегодня вылететь из-за погодных условий... Что поделаешь — стихия! — разведя руками, пояснил он.

— Когда вылетал я, погода тоже была далеко не идеальной!.. — съязвил фельдмаршал и взглянул на Турнера, который внимательно слушал их. И фельдмаршалу вдруг показалось, что и этот генерал, может быть, относится к числу тех, кто готов обвинить в чем-то других, чтобы показать себя в выгодном свете. Обращаясь вновь к Амброзио, он сказал, повышая голос:

— Никто меня не принудит выполнять этот сизифов труд... Если я втащу камень на вершину горы, то он там и останется...

— Генерал Маротти определенно не смог вылететь, — повторил Амброзио.

— Ничто не должно было ему помешать! — сердито передернувшись, возразил Лист.

— Я говорю совершенно искренне, — с улыбкой произнес Амброзио. — Древние римляне утверждали, что искренность в жизни — достоинство, а в политике — недостаток... Надеюсь, вам моя искренность придется по душе, — добавил он, коснувшись локтя фельдмаршала.

— Да-да, — рассеянно подтвердил Лист.

— Насколько мне известно, господин фельдмаршал, генерал Маротти весьма предан фюреру...

Они остановились под фонарем, слабо освещавшим вход в здание, над которым развевался нацистский флаг. Лист недоверчиво посмотрел на собеседника, едва удерживаясь от того, чтобы не высказать всего, что он думает о командующем 9-й армией и начальнике итальянского генерального штаба, а может, и о самом Амброзио. На его мрачном лице застыло холодное, презрительное выражение, тогда как на губах итальянца то и дело мелькала лукавая улыбка. Тут Лист подумал, что вместо взаимной подозрительности их должны объединять общая любовь и ненависть, чего, как он был уверен, никогда не будет, и им овладела новая мысль — о собственном шатком положении, обусловленном недавними потрясениями в вермахте, арестами, разжалованиями и отставками его лучших друзей — фельдмаршалов и генерал-полковников. Мысль эта вызвала в нем какое-то брезгливо-неприятное чувство. Ничего не сказав, он махнул рукой и ускорил шаг.

— В данной ситуации, господин фельдмаршал, да и в будущем итальянские вооруженные силы без тесного сотрудничества с третьим рейхом были бы все равно что растение без воды, — нарушил молчание Амброзио, доводя таким образом до сведения своих немецких коллег, что он отчасти понял озабоченность и сомнения как фельдмаршала Листа, так и генерала Турнера. Турнер в знак одобрения слегка кивнул.

Как будто придя к какому-то решению, фельдмаршал улыбнулся. Временами этот рыжеволосый курчавый итальянец казался Листу по-детски наивным, готовым согласиться на любое предложение или компромисс.

В конце аэродрома одна за другой взлетели три ракеты, рассыпав вокруг снопы сверкающих искр и осветив на какое-то мгновение фигуры часовых по краям аэродрома. Небо было чистое, усеянное множеством мерцающих звезд. Иногда какая-нибудь из них отрывалась и стремительно падала, оставляя на небосводе короткий светлый след, который исчезал через мгновение. Там, в космосе, как и на земле, отдельные взлеты и падения значили ничтожно мало и ничего не могли изменить.

— Я надеялся застать здесь генерала Пауля Бадера, — продолжал Амброзио.

— Генерал Бадер вернется только завтра, — пояснил Гарольд Турнер. — Он срочно вызван в Берлин.

Они вошли в старое трехэтажное здание и вскоре оказались в просторном помещении, посередине которого стоял длинный стол. На нем лежала большая географическая карта Югославии с приколотыми к ней красными треугольными флажками. Особенно много флажков было в районе между Плевлей, Нова-Варошем и Рудо.

С бодрыми лицами, словно они отоспались во время полета, фельдмаршал Лист и генерал Амброзио озабоченно склонились над картой.

— Если позволите, прежде чем мы приступим к обсуждению будущих совместных действий, я по поручению генерала Бадера хотел бы доложить вам о ситуации в данном районе, — начал генерал Турнер, показывая на скопление красных флажков.

— С удовольствием выслушаем вас, — улыбнувшись, заявил генерал Амброзио.

— Начинайте! — приказал Лист.

— Как здесь обозначено, Шабац и Обреновац, находящиеся на этой территории, были в осадном положении. До начала нашей операции банды...

— Точнее — партизаны! — поправил его генерал Амброзио и, обернувшись к Листу, спросил: — Почему бы не так?

— Вы правы, — согласился фельдмаршал Лист. — Партизанское движение в Югославии — это не отдельные, не связанные между собой группы или лица... Саботажными и террористическими акциями, партизанскими отрядами руководит КПЮ, которая их организует и направляет... Дальше! — обратился он к Турнеру.

Генерал Турнер щелкнул каблуками и продолжал:

— Вот здесь партизаны во время восстания и позднее держали в своих руках Иваницу, Ужице, Пожегу, Гучу, Чачак... Примерно так же обстояло дело и в Черногории. У них были Биело-Поле, Андриевица, Мурино, Мойковац, Колашин, Матешево, Даниловград, Грахово...

Лист укоризненно посмотрел на генерала Амброзио:

— Видите — это же почти вся Черногория!

— Да-да... — смутился Амброзио. — Это территория, которую контролируют части 9-й армии... Я же, как вы знаете, командую 2-й армией...

Фельдмаршал, будто не слыша этих слов итальянца, сердито хмурился.

— Я могу продолжать? — спросил Турнер.

— Пожалуйста! — бросил Лист.

После небольшой паузы, во время которой Турнер пытался что-то найти в своей записной книжке, он провел указкой по территории к югу от Ужице и Чачака и продолжал:

— 1 декабря черногорские партизаны объединенными силами атаковали Плевлю, но были отброшены частями одной из наших дивизий из состава 9-й армии...

— Вот дорога к звездам, к славе!.. — театрально воскликнул Амброзио. — Начальник гарнизона в этом городе мой личный друг. Инвалид, без руки. Слава сопутствует ему еще с времен испанской войны. Между прочим, с некоторыми из тех, против кого он сражался в Испании, ему пришлось столкнуться и под Плевлей!

— Времена меняются, меняются и места действий! — перефразировал известное латинское изречение фельдмаршал,

— Разрешите продолжать? — снова обратился к ним генерал Турнер, которому, видимо, их соперничество и стремление обвести друг друга нисколько не мешало.

— Да, да, конечно! — похлопав его по плечу, сказал Амброзио.

— Наша операция началась в Мачве, — продолжал Турнер, — за несколько дней до прибытия 113-й пехотной дивизии с Восточного фронта... Крупными силами мы прошли через Мали-Зворник, в то время как 342-я дивизия, усиленная двумя пехотными полками, наступала по шоссе от Шабаца до Лешницы и на этой линии перерезала противнику путь отступления из Мачвы на юг...

— Какое отступление, если они собрались в Рудо? — вмешался Амброзио. — Покажите, где Рудо?

— Вот здесь! — ответил Турнер.

Лист приблизился к карте, закурил сигарету.

Генерал Гарольд Турнер продолжал описывать ход дальнейших операций. Излагая объективные трудности, он не стеснялся употреблять выражения «боеспособность партизанских частей», «гибкость в обороне, смелость и слаженность в наступлении», «осведомленность о передвижениях и концентрации сил противника» и другие. Он говорил о карательных мероприятиях немецких частей, которые в народе, как правило, вызывали реакцию, прямо противоположную ожидаемой, а в заключение обратил внимание и на неэффективные действия союзников в районе Санджака и междуречье Дрины и Лима.