Войо Терич - Семь бойцов Страница 4

Вдруг откуда-то донеслось повизгивание собаки. Что это, полиция? Я уже собрался войти в воду, но в этот момент; как назло, часовой повернулся в мою сторону. Невольно, словно подчиняясь гипнозу, я поднял бинокль и приблизил к себе это лицо. Водянистые выпученные глаза, казалось, цепко впились в меня, будто обнаружив. Не знаю, сколько прошло времени, но я так и не тронулся с места. Немец же стоял свободно, на открытой поляне перед палаткой, словно у себя дома. Будто не он, а я нахожусь в чужой стране. От обиды у меня перехватило дыхание. Я поднял винтовку и прижался щекой к прикладу.

Но в эту минуту снизу по течению послышались выстрелы. Должно быть, военная полиция прочесывала местность, подбирая трупы своих солдат и добивая наших раненых. Часовой повернулся ко мне спиной и зашагал в том направлении.

Проклятая собака заскулила ближе. Вот она радостно взвизгнула, видимо, обнаружив мой свежий след. Что же ты стоишь? Лучше погибнуть, чем ждать, пока тебя схватят и начнут колотить, как дикого кабана.

И вот я в воде. Стараясь ни о чем не думать, я полностью доверился Сутьеске. И она понесла меня к заветной цели. Несколько пуль шлепнули справа. Но я видел только лес на том берегу. До него оставалось метров двадцать, а силы уже оставляли меня. Сказывалась усталость, бессонные ночи и постоянный голод.

У самого берега я поднялся во весь рост. С одежды струйками стекала вода. Медленно, слишком медленно стал карабкаться по камням. Ухватившись за выступ, я нечаянно стукнул прикладом. И тут же пулеметная очередь ударила в скалу над моей головой. Я собрал последние силы и, шатаясь, пошел в лес. Те, кто отчаянно строчил по мне с того берега, должно быть, волновались больше меня. На их глазах «бандит» медленно уходил в заросли. Уходил, пошатываясь от усталости, подставляя свое исхудалое тело огню. Словно презирал смерть…

III

Подул ветер, и высокие сосны согнулись, как мачты. И чем дальше углублялся я в лес, тем сильнее завывал ветер в вершинах деревьев. Мимоходом я сорвал пучок черемши, но не смог утолить мучившего меня голода.

В тот день я прошел много километров. Желание найти своих подгоняло меня. В моем батальоне было шесть взводных и три командира роты. Неужели только мне суждено было остаться в живых? Я жил уже целый день после того, как переплыл реку, и еще день с половиной с тех пор, как уничтожили дивизию. Но чем же тут гордиться? Что это за командир взвода, который не уберег ни одного своего солдата, а теперь бредет, сам не зная куда? Охваченный этими мыслями, я шел и шел, еле передвигая ноги, крепко вцепившись в винтовку, все больше углубляясь в лес. Какое-то неведомое чувство подсказывало мне, что где-то рядом — немцы, что они повсюду окружают меня. Но я шел и шел, словно уходил в вечность. Мне насмешливо кивали еловые ветки, могучий аромат леса опьянял меня, тишина и безлюдье пугали.

Солнечный луч, словно заманивая, пробился сквозь качающиеся ветки и упал на узкую тропу. Будто кто подтолкнул меня. Неверным шагом, ощущая под ногами землю, как большую палубу корабля на взволнованном море, я пошел по этой тропе на восток. Через полкилометра она привела меня к небольшому ущелью, каких много в этих местах. Остановившись у входа в него, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Под большим дубом стоял какой-то человек. Я сразу же укрылся за одним из деревьев.

Из-под шапки незнакомца выбивались седые волосы. Тяжелый взгляд его синих глаз сверлил меня. Нас разделяло всего несколько деревьев.

— Ты кто? — спросил он резко.

— Человек! — ответил я.

Он стоял у дуба и, казалось, сливался с ним. Этот человек не даст мне уйти! Огромной рукой он обхватил ствол винтовки. Ноги были обуты в крепкие башмаки, а штанины, грубо заштопанные на коленях, почти касались земли.

— Вижу, что человек, — сказал он.

— С реки, — пояснил я, — там, где был бой.

— Был бой, говоришь? — криво усмехнулся он.

Я не знал, как лучше ответить на эту усмешку: то ли разозлиться, то ли проявить осторожность. А он вышел из своего укрытия и спокойно стал подходить ко мне, крепкий, как тот дуб, за которым он только что стоял.

— Как зовут тебя?

— Грабовац, — ответил я сердито.

— Твою часть разбили?

— Да, как и твою. Я ни одной не видел не разбитой… Ты солдат? — спросил я.

Он не ответил.

— Ладно уж, — произнес я.

Незнакомец более дружелюбно взглянул на меня.

— Если знаешь лес, веди, — сказал я, а про себя подумал: может, я золотой самородок нашел, а может, и гриб ядовитый.

— Меня зовут Минер, — отрезал он и протянул мне руку. На поясе у него висели две гранаты.

Теперь мое одиночество кончилось. Я сел рядом с Минером и только теперь почувствовал, как устал…

Проспав два часа, мы тронулись дальше, по долине какого-то ручья. Я заметил, что Минер знает дорогу. Так началось наше путешествие, вернее, поиски кусочка земли, где бы смерть не была хозяином. Теряя сознание от голода, я еле успевал за Минером. Иногда в памяти всплывали картины прошлого. Вспоминалось только хорошее. Печальное как-то само собой утопало в забвении, исчезало в сверкании ручьев, что бежали перед нами с севера на юг. Но порой красота окружающей природы только еще больше угнетала меня…

IV

Мы идем уже несколько часов, а Минер не проронил ни слова. Он идет первым, ссутулив свои широкие плечи и чуть наклонив голову, как разъяренный бык, готовый к бою. Метрах в трех от него плетусь я. Минер передвигается крадучись, бесшумно. В своей поношенной одежонке он иногда напоминает мне большой почерневший пень. Когда силы оставляют меня, я ударяю камнем о приклад. Минер сразу же останавливается, оглядывается и рукой приглашает сесть рядом. Лес, как плотный занавес, прикрывает нас, а мы, как актеры, готовимся с минуты на минуту выйти на сцену.

Вдруг лесную тишину разорвал чей-то свист. Неожиданно, как на заре, закукарекал петух и раздались выстрелы. Мы бросились па землю и осмотрелись. Вскоре послышался топот и стих где-то далеко позади. Наверное, мы напоролись на один из хвостов немецких подразделений…

Спустя полчаса у скалы, что серым полотнищем высвечивала в лесу, послышалась немецкая речь. Мы отступили в глубь леса, в тишину, утопая в ней, как в омуте. Тишина становилась мучительной, потому что была обманчивой. Мы знали, что рядом — враг, и пробирались по лесу, переходя от одного дерева к другому, будто шли по болоту, нащупывая ногой одинокие кочки.

Я никак не мог понять путь Минера. А он словно замок повесил на губы. Прислушиваясь к каждому шороху, Минер шел осторожно, но внешне казался совершенно спокойным. Почувствовав опасность, поднимал палец. И точно так же молча останавливал меня. Иногда отмашкой локтя указывал, на какую сторону надо обратить внимание. Когда же опасность отодвигалась, он едва заметно подавал мне знак двигаться. И я безропотно подчинялся его воле. Если он припадал за каким-нибудь дубом, то же самое делал и я, только в пяти шагах от него. Вставал он — поднимался и я.

К концу дня мы обошли огромную скалу. В слабом свете догорающего дня я впервые заметил на лице Минера выражение затаенной радости. Наступали мглистые сумерки. Ночь темной кисеей накрывала небо. Мы остановились и устроили себе жесткое ложе.

Так прошел наш первый день.

V

Спасаясь от немецкого патруля, мы вышли из леса. Стоял день. Дул теплый ветер. Вокруг тишина, только под ногами у нас хрустят ветки. И тут в глубине ущелья мы увидели каких-то оборванцев. Они шли спокойно, и ни один из них не встрепенулся, когда немецкий патруль выпустил очередь по опушке леса. Пули просвистели высоко над скалой, потому что немцы пока никого из нас не заметили.

Человек, шедший первым, скоро оказался прямо передо мной — долговязый, в серых штанах, в бурой обтрепанной шапке. Через плечо переброшено итальянское одеяло защитного цвета, связанное узлом на поясе. На ногах — большие сапоги. Из правого кармана торчит рукоятка немецкого «вальтера». Длинный магазин для автоматической винтовки. Изможденное, но молодое загорелое лицо.

Заметив меня, он схватился за кобуру и, переломившись в поясе, с молниеносной быстротой скинул с плеча винтовку. На его грязной шапке я заметил пурпурный знак. Он держал меня на прицеле. Следовавшие за ним девушка и старик остановились.

— С Сутьески! — произнес я.

— Хорошо! — ответил он хрипло и повернулся к своим: — Наш!

В лесу снова затрещали выстрелы. Долговязый пристально разглядывал меня. В долине, уходившей в сторону от ущелья, оглушительно журчал ручей. Где-то очень далеко слышались короткие автоматные очереди.

— Из какой части?

— Третьей.

— Я мог тебя убить.

— Я бы то же самое сделал.

Он протянул мне корявую руку:

— Я не похож на немца.

Он не сводил с меня испытующего взгляда, стараясь, видимо, понять, не дезертир ли я.