Виктор Митрошенков - Голубые дороги Страница 4

 — Ребятки, — переходя от одного игрока к другому, говорил командир, — поддайте им хорошенько. Пусть знают, какие соколики в нашем полку! Плохо играть будете — сам выйду на поле. Стыдно будет. Где вратарь? Иди сюда, Валерий. Хорошо защищай ворота, ни одного гола не пропускай.

Вратарь, молодой летчик, молча и сосредоточенно слушал командира. Карие, с легким прищуром глаза внимательно следили за игроками, которые разминались У противоположных ворот.

Неказист собою вратарь. Ключицы углами выпирают под голубой майкой. Острый подбородок, еще не знакомый с бритвой, плоская грудь. Выслушав полковника, он согласно кивал головой и не спеша, вразвалку направлялся к своим воротам. Подойдет, с силой ударит по стойке, будто определяя ее прочность, затем подпрыгнет к поперечной перекладине и повисит на руках. Соскочив на землю, поприседает за воротами, разомнется на жухлой траве.

Но вот начиналась игра — и неузнаваемо менялся этот человек. Плавно, быстро Валерий скользил от стойки к стойке, готовый в любую минуту взять мяч. Взгляд, устремленный из‑под черного козырька кепки, неотступно следил за противником. Когда били по его воротам, он взметался за мячом, цепко хватал его и тотчас направлял в атаку. Но стоило игре переместиться на половину противника, как вратарь снова становился вялым, словно его обидела плохая игра, невнимание соперников к его воротам.

В команде Валерий был незаменимым вратарем. Так считал и Василий Игнатьевич. Однако стоило Валерию допустить ошибку, как Василий Игнатьевич вскакивал со своего места на центральной трибуне, размахивал руками и бежал к воротам, грозя отстранить вратаря от игры.

Случалось, конечно, и Валерию вынимать мяч из сетки своих ворот. Вратарь со свойственным ему спокойствием, даже с плутоватой ухмылкой, вытаскивал мяч и ногой посылал его на середину поля. Тогда Василий Игнатьевич обреченно опускался на землю, не в силах сказать ни слова. Лицо его становилось ожесточенным, кустистые брови ползли вверх.

Потом вдруг командир хватал новые, пахнущие кожей бутсы, расшнуровывал их и начинал вталкивать ногу, неразборчиво что‑то бормоча. Одевание продолжалось долго. Игра подходила к концу. Команда «Сокол», ликвидировав прорыв, успешно финишировала. Василий Игнатьевич снимал бутсы, так и не ступив в них на поле.

В середине лета, накануне финального матча, игры были приостановлены: наступила горячая пора полетов. Эскадрильи летали посменно, каждый день. Отрабатывались групповые и одиночные перехваты, аэродромные маневры. Кажется, все забыли о футболе и кубковые страсти отошли куда‑то на второй план.

Однажды ночью по сигналу боевой тревоги неожиданно начались учения. Приказано: отразить налет самолетов и крылатых ракет «противника», следующих на разных высотах. Летчики, радуясь успешному ходу учений, работали в воздухе, как акробаты, — виртуозно и лихо. Но как‑то на аэродроме случилось непредвиденное. Звено асов под командованием капитана Рыбалко не могло вылететь на перехват «противника»: один его экипаж не успел возвратиться с другого аэродрома. Рыбалко упросил командира разрешить вылет в составе звена летчику Быковскому. Через несколько минут истребитель, промчавшись по полосе, ушел в полет.

Василий Игнатьевич прибыл на СКП. Эфир был полон звуков. Отовсюду шли доклады, запрашивались разрешения. Командир тревожно поглядывал на небо: с северо–запада на аэродром надвигалась темно–сизая громада туч. Вот уже появились и всплески молний. Предгрозовое затишье сменилось ураганным ветром. Вихри столбом поднимали в небо пыль, щепки, ветошь.

 — Сиваш, Сиваш! Я — Беркут, — запрашивала земля. — Приказываю всем срочно посадить самолеты.

Полковник взял микрофон и, сдерживая волнение, тихим охрипшим голосом проговорил:

 — Сиваш, пять — двадцать семь! Я — Беркут, ноль — десять. Вам посадку производить на своем аэродроме.

Динамик на столе ответил:

 — Беркут, ноль — десять. Я — Сиваш, пять — двадцать семь. Вас понял.

 — Сиваш, Сиваш… Валерий, как самочувствие?

Динамик молчал. Командир плотно сжал губы. Уголки рта опустились, образовав лучики морщин. Густые выцветшие брови соединились в одну сплошную линию. Глаза отразили тревогу. Полковнику показалось, что прошло по крайней мере минут двадцать после того, как он запросил Быковского. Чего он только не передумал за это время! Он вообразил, как растерялся в воздухе молодой летчик, какие тяжелые последствия возможны. Ведь у Быковского всего лишь III класс.

 — Беркут! — вдруг затрещал динамик. Полковник от неожиданности вздрогнул. — Я — Сиваш, пять — двадцать семь. Самочувствие отличное. Возвращаюсь на аэродром.

Рука командира стала влажной.

 — Валера! — проговорил он, нарушая принятую форму радиообмена. — Ты должен посадить самолет хорошо. Посадку произведешь первым.

 — Вас понял!

Василий Игнатьевич включил аэродромный селектор:

 — Всем на аэродроме: убрать от полосы на двести метров людей и технику. Включить аэродромные огни. Санитарную машину — к месту встречи самолетов. Пожарной — первая готовность.

Низкие тяжелые тучи стлались над самым полем.

 — Валера, голубчик! — тихо, чтобы никто рядом не слышал, начал полковник. А затем уже в полный голос подсказывал в микрофон: — Не теряйся! Спокойно. Иди на дальний привод. Осмотрись. Щитки выпусти. Молодец! Дарю тебе свои бутсы! Теперь ты в них играть будешь. Все команды обыграете! Бутсы мои — особенные: желтые. Слышу твой самолет. Включи бортовые огни. Вижу, вижу тебя. Немножко ручку на себя. Молодец! Герой!

Самолет, вздымая мириады брызг, стремительно мчался по полосе. Вслед за ним на посадку заходили асы.

На финальной встрече вратарь команды «Сокол» вышел на поле в голубой майке и новых желтых бутсах.

И когда сейчас на аэродроме, обнимая Валерия, Василий Игнатьевич говорил что‑то о том полете и желтых бутсах, все принимали это как должное. Он имел право на эту слабость.

Здесь же, у самолета, устроили импровизированный митинг. Шел снег, холодный ветер сек лицо, поземка стремительно заметала следы.

С аэродрома направились в кабинет командира. Быковский молча слушал, как предполагается распланировать его время здесь. Он ничего не отклонял, не вносил изменений. Правда, в какой‑то момент он все же не удержался:

 — Мне не совсем удобно. Уже сейчас видно, как поломаны планы вашей работы. А я ведь не артист, я летчик.

Когда его заверили, что этого не случится, он стал слушать дальше — и тут же возразил, когда ему предложили принять старых партизан.

 — Что значит «принять»? — сказал Быковский, — Я сам к ним поеду.

С этой встречи и решено было начать. Она состоялась в городском комитете партии. Валерий рассказывал о своих товарищах, отвечал на вопросы.

 — Были ли в космосе приключения?

 — Были.

 — Говорят, вы самый сильный?

 — Неправда. Самый сильный Гагарин.

 — Почему? .

 — Потому что он первый. Первому всегда труднее.

 — Самое памятное событие в полете?

 — Известие, что я принят в ряды ленинской партии. Какое при этом я испытывал волнение — трудно передать.

 — Валерий Федорович, в годы войны в нашем городе действовала подпольная партизанская группа. Недавно закончили строительство памятника в честь юных героев. Вы знаете об этом?

 — О местной партизанской группе? Конечно, знаю. У нее тоже был позывной «Чайка», как и у Валентины Терешковой.

В тот же день космонавт Валерий Быковский побывал у гранитного обелиска. Здесь всегда много цветов. Среди других лег и букет от космонавтов. Склонив голову, стоял перед памятником Быковский. На живые цветы тихо падал снег.

Вечером состоялась встреча с общественностью города. Дом культуры завода был в праздничном убранстве.

 — Я только летчик, — пожаловался Валерий Быковский первому секретарю городского комитета партии Александру Сергеевичу. — Очень неудобно, когда встречают, как знаменитость.

 — Да, да, — легко согласился Александр Сергеевич и тут же объявил, что бюро горкома партии и горсовет приняли решение о присвоении Быковскому звания почетного гражданина города.

Опять записки. Как и везде — целая груда сразу.

 — Расскажите о программе подготовки космонавтов. Действительно ли физическая форма играет большую роль при отборе?

 — При подготовке человека к полету за пределы земной атмосферы действительно необходимо обратить внимание на физическую закалку…

 — Кто полетит следующим?

 — Космонавт помер…

В зале понимающе смеются, аплодируют.

Горожане хотели знать о Гагарине, Титове, Терешковой, Главном конструкторе и о том дне, когда можно будет всем летать в космос.

Время было далеко за полночь. Но никто не уходил. И гора записок с вопросами уменьшалась медленно.