Владимир Возовиков - Осенний жаворонок Страница 4

Смеющиеся студенты ушли, и Батурину стало тревожно. Может быть, потому, что Наташа ни разу не оглянулась. Не от этой ли тревоги он поторопился в первый же вечер: «Наташа, выходите за меня замуж», — это было сказано при возвращении из клуба, где они и станцевали-то всего разок. Ее отшатнувшееся плечо, удивленное восклицание, минута тишины, нарушаемой звуком осторожных шагов в темноте деревенской улицы, потом вопрос: «Вам что, не повезло с кем-нибудь, и вы спешите жениться от отчаяния, назло?» Батурин засмеялся, не обижаясь на ее слова: «До сих пор мне скорее везло»…

У крыльца просторного деревенского дома, выделенного под общежитие студентов, тлели огоньки папирос, тихо наигрывала ротная гармонь, приглушенно звучали молодые голоса. Среди них Батурин улавливал и знакомые — тянут парни до последней минуты, а потом помчатся со всех ног к отбою, только и останется времени сапоги обмахнуть от пыли — для старшины. Его появление поторопило бы иных ухажеров, но в тот час не хотелось Батурину лишать своих ребят лишней минуты радости. Начал прощаться, не доходя до крыльца.

«А я не сержусь на вас, — сказала Наташа. — Только вы пока не говорите об этом». — «Пока… Согласен до завтра. А послезавтра захотел бы, да не скажу — далеко буду». — «Так скоро! Говорили же, до конца вместе будем работать». — «Наташа, можно, я напишу вам?»… Ему не пришлось испытывать себя молчанием и одного дня: роту отозвали с работ ранним утром. Все догадывались, чем это вызвано. На востоке стало неспокойно.

Много лет потом Батурину не пришлось напоминать ей, что он военный, а значит, в любой час, посреди праздника или отпуска, семейного торжества или горя, его могут отозвать категорично, немедленно и надолго…

После нескольких месяцев переписки, при второй встрече, она спросила: «Как же мне быть? Я ведь заканчиваю сельскохозяйственный — неужто училась зря?» Он взял в ладони ее лицо, близко заглянул в серые растревоженные глаза: «Ты не зря училась. Войска стоят не в одних столицах и больших городах».

Профессиональный военный, он ставил свое дело превыше любого другого, но память крестьянского сына говорила ему, что профессия его жены — заглавная на земле. Немало удивил Батурин начальников и кадровиков, когда согласился пойти с должности ротного командира на нижестоящую, и только ради того, чтобы поменять большой город на маленький гарнизон вблизи железнодорожной станции, затерянной в сибирской лесостепи. Там они и начинали с молодой женой совместную жизнь и работу. Он — помощником начальника штаба батальона (была такая, не очень определенная для мирного времени и не слишком авторитетная должность), жена — агрономом в крупном совхозе, то есть такой фигурой в тех местах, с которой считались все, даже начальник гарнизона. Наташа оценила жертву мужа, даже переоценила. Батурина, привыкшего обходиться малым, обескураживала ее мелочная предупредительность; приходя со службы, он удивлялся, как она все успевает по дому при ее-то должности! Тем более что совхоз успехами не блистал. Помалкивал, однако, пока директор однажды не пожаловался ему: агроном мало бывает на полях, пропускает совещания, уходит от общественных дел, ссылаясь на домашние. Дома Батурин завел с женой осторожный разговор, но едва она поняла, куда клонит муж, поджала губы: «Значит, мои заботы тебе в тягость?» — «Наташа, ты взрослый человек и не надо передергивать. Я ведь солдат и сам умею многое — вот, скажем, пол помыть или даже борщ сварить — я это получше тебя сделаю…» — «Да я уж заметила: ты без меня вообще обойтись можешь». Батурин начал злиться. Что с ней? Откуда это в ней? — спрашивал себя, глядя на ее иконописно сжатые губы. Однако тона не изменил: «Наташа, вспомни, почему мы сюда приехали. Тебе это нужнее, чем мне, домохозяйкой ты могла оставаться где угодно, но потом ты всю жизнь упрекала бы меня и себя — я этого не хотел и не хочу, и я же вижу — тебе нравится твоя работа, нравится ведь!» Она неожиданно разревелась: «Из дому гонишь, жалеешь, что со мной сюда приехал, без меня можешь обойтись! Так я тебя избавлю от моих забот. Уеду. Насовсем!.. Знаю, чего хочешь. Чтобы я дни и ночи по полям моталась, а ты… Вижу, как Анька соседская возле тебя увивается, только ты к колодцу — она уж тут… Вон их сколько, безмужних молодок, в поселке…»

Батурин не узнавал жену, смотрел на ее подурневшее лицо с жалостью, к которой примешались досада и непроходящая злость.

Никогда и ничем, казалось ему, не подал он повода для подобных упреков. Может быть, следовало уйти на часок-другой, пусть остынет от своей необъяснимой истерики, но он был много старше жены — не годами, нет, но тем, что цену жизни постигал там, где рядом с человеком ежечасно ходит смерть. Жена это чувствовала, каждому слову его и жесту она придавала гораздо больше значения, чем, может быть, следовало. Вероятно, лишний раз пошутил при ней с той же Анькой или другой женщиной, сказал кому-то комплимент, а в голове Наташи зародилась и созрела нелепая мысль. Вот теперь хлопни дверью — решит, что он ее уже возненавидел; чего доброго, в одной кофтенке подхватится на станцию да и уедет. Он понял в тот день, какая нелегкая жизнь предстоит ему.

И вспомнились солнечный хлебный ток и девушка в стареньком ситцевом платьице в горошек, поправляющая огненную косынку, улыбающаяся сквозь дробный золотой дождь зерна. Он понял: такого больше не будет… Сколько раз потом в трудные для обоих минуты вызывал он на помощь тот образ…

Сел рядом, стал гладить ее волосы, а она, прижимаясь и утирая слезы, сказала: «Глупый ты, ничего не понимаешь… Мало, твой сын уж дерется, так еще и ты… Послушай — вот опять…»

И это тоже было осенью…

Командир полка долго не задержал Батурина на проводе, приказал подготовить решение на завтрашний бой и ждать вызова. Появился начальник штаба батальона. Его доклад о переменах в обстановке, о горючем и боеприпасах, о боевом расчете на ночь, наконец, о перемещении резерва Батурин выслушивал, то согласно кивая головой, то спрашивая о деталях, и вопросы его, в сущности, подсказывали молодому начштаба, что еще необходимо сделать, а что и переделать наново. Два года Батурин, снисходя до пустяков, насаждал в характере этого офицера обстоятельность и педантизм — своего добился, но и тревожиться начал. У начальника штаба развилась какая-то болезненная реакция на собственные просчеты, если командир замечал их первым. Спроси его Батурин, почему наводчик-оператор второй машины третьего взвода первой роты возит свой вещмешок под пушкой, а не в другом месте, начштаба, вероятно, начнет мучиться — как же он это просмотрел? В разговорах с такими людьми, особенно в критике их работы, нужен особый стиль, чтобы ненароком не выбить человека из колеи по пустяку. Парня можно бы и выдвигать, да вот беда похуже первой: при всей въедливости капитан никак не осмеливался решать большие дела за командира, когда решать их можно и нужно, — на то начальнику штаба особое право дано. Видно, все же перестарался Батурин со своей опекой. Но хотя сам прежде выговаривал капитану за опасную оглядчивость, теперь нахмурился, узнав о перемещении резерва. Помолчал, разглядывая карту, представил живую местность и устыдился собственной щепетильности: «Да ведь он и смелости набрался, и дальновидностью своей нос комбату утер! Теперь стык с соседом лучше прикрыт, а с началом марша резерв как раз на колонном пути окажется. Мальчик-то мой вон как вырос, а командир и не заметил, пока он его по носу не щелкнул». Батурин промолчал, хотя видел, что капитан ждет его слов. Пусть подождет до следующего раза. Батурин вовсе не считал нужным хвалить человека, если он хорошо делает то, что ему положено хорошо делать. Вот когда в систему у него это войдет, и похвалить не грех.

— Через полчаса жду с предложениями по захвату плацдарма.

— Есть, через полчаса!

Проследив, как тщательно начштаба уложил карту в планшет, с достоинством отдал честь и неторопливо вышел, Батурин со смешанным чувством снова подумал: «Вырос мальчик».

В первую встречу начштаба действительно показался ему мальчиком — старший лейтенант, досрочно получивший очередное воинское звание, год с неделей прокомандовавший мотострелковой ротой. «Ему бы еще комсомольской организацией руководить», — подумал невольно, увидев на перроне узколицего юношу в армейском пальто и высокой фуражке. Не верилось, что этот юноша станет первым помощником Батурина во всех делах — от управления батальоном в бою до хозяйственного обеспечения, что он способен заменить только что ушедшего на повышение сурового на вид и властного майора с генеральской комплекцией. «До чего ведь армия помолодела…» Старший лейтенант заботливо держал под руку юную спутницу, одетую по последней моде, даже с некоторым вызовом, и это тоже почему-то раздосадовало Батурина.

Но вот он заметил ее по-детски робкий жест, каким она поправила волосы, неуверенно осматриваясь, и Батурина словно толкнули в сердце. «Было…» С ним уже было такое — лейтенант с чемоданом на перроне далекой станции и оробелая спутница его. Только одеты попроще, и не легковой автомобиль, а старенькая полуторка поджидала их, и встречавший дежурный по части не держал для них в кармане ключа от заранее приготовленной квартиры.