Лен Джованитти - Кавалер ордена Почета Страница 40

— Я не принадлежу к вашим героям, господин президент. Я считаю вашу войну грязной.

Улыбка сошла с лица президента. Его руки опустились, он нервно повернул голову направо, где в нескольких ярдах от нас в небрежной позе стояли трое мужчин в темных костюмах, голубых рубашках и черных галстуках — штатские в форме. Раньше я их не замечал, а теперь сразу понял, что это его охрана из секретной службы. При этом легком признаке беспокойства со стороны президента все трое напряглись и сунули руки в карманы пиджаков. Я понял, что они нащупывают пистолеты. Их рефлекторные действия поразили меня. Я почувствовал, как кровь ударила мне в голову. У меня задрожали ноги. Боже мой, я был безоружен. Они знали, что я безоружен. Какой вред я мог причинить президенту? Моим единственным оружием были слова. Заметив тревогу на моем лице, президент легко, но выразительно дернул головой в знак отрицания. Люди в голубых рубашках стояли, раздвинув ноги, натянутые, как пружины. Я почувствовал, как они напряжены. Однако никто из окружающих, казалось, этого не замечал. В нескольких футах от меня вдова махала рукой своим детям, стоящим в группе членов семей, столпившихся около телевизионных камер. Операторы деловито снимали событие. Корреспонденты с микрофонами и блокнотами ожидали момента, чтобы взять интервью. Их внимание привлекала вдова. Она была для них гвоздем сегодняшнего репортажа.

Вся эта нелепая сцена, как сквозь туман, проникала в мое сознание, когда послышался мягкий, сочувственный голос президента:

— Ты расстроен, сынок. Я знаю, что тебе пришлось пережить, знаю ужасы войны. Я понимаю, как это мучительно для тебя. Но ты сделал то, что должен был сделать для собственного блага и для блага своей страны.

Господи, подумал я, да он не понимает, в чем суть дела! Пока его слова звучали в моей голове, я глядел мимо него на охранников, бесстрастных часовых, безразличных ко всему, что происходит вокруг, сосредоточивших все внимание на своем президенте и на мне. Их угрожающий взгляд бросил мне вызов. Я не мог позволить, чтобы они лишили меня моего звездного момента. Я слышал, как звучит мой голос, ровный, холодный, словно чужой:

— Да, господин президент, я действовал на благо своей страны. Но я никогда не мог бы сделать то, из-за чего вы вызвали меня сюда. Я прибыл потому, что хотел с вами поговорить, рассказать вам правду о вашей войне.

Президент рассердился.

— Успокойся, сынок! — резко сказал он. — Не делай глупостей. Здесь не место для дискуссий. — Его тон смягчился. — Я буду рад поговорить с тобой позже. Меня очень интересует, что тебя беспокоит, но об этом потом.

— Нет, сэр! — выпалил я. — Теперь. Только теперь! Вам известно, что генерал Ганн своими руками убил трех вьетнамских женщин, работавших на рисовом поле?

На его лице мелькнуло удивление, потом глаза его сузились, а тонкие губы вытянулись в жесткую линию.

— Генерал Ганн был блестящим командиром — самым лучшим. Он отдал жизнь за свою страну.

— Генерал Ганн был убийцей! — Я понизил голос. — Генерал Ганн даже испытывал половое возбуждение, когда убивал гуков.

Это сообщение поразило его, как неожиданный удар. Он побледнел. Я увидел в его глазах настоящий страх, когда он взглянул на адъютанта, который реагировал на это, схватившись за пистолет в кобуре.

Этот простой, бессмысленный жест адъютанта послужил детонатором, который привел меня к такой судьбе.

Президент в панике отпрянул от меня, скрестив на груди руки. В тот же момент адъютант выхватил пистолет и направил его на меня. Моя реакция была инстинктивной. Я ухватился за ствол, резким движением вырвал пистолет из его руки.

Я не могу точно воспроизвести последовательность дальнейших событий. Казалось, все произошло одновременно. Помню, как охранники ринулись ко мне с пистолетами в руках; я слышал крики и визги множества голосов, потом отчетливый треск пистолетного выстрела — столь знакомый мне звук. Острая, резкая боль от пули пронзила мой живот. Я видел президента с выпученными глазами — никогда не забуду выражение панического страха на его лице; он упал на колени на зеленой лужайке и втянул голову в плечи, чтобы защитить себя. Это была жалкая фигура, свернувшаяся в комок, как зародыш в чреве матери. Потом передо мной возник адъютант, идущий на меня, и моя правая рука ударила меня в грудь, когда я выстрелил из пистолета. Не помню, были ли еще выстрелы; я только слышал дикие крики и видел, как люди вокруг меня попадали на землю. Наверное, я выронил пистолет, потому что помню, как обеими руками зажимал живот. Потом кто-то сильно ударил меня кулаком а зубы, и я упал на колени. Чей-то голос закричал: «Бешеная сволочь!» — и множество рук схватили меня, прижали к земле и били. Я чувствовал, как мое лицо прижалось к траве, а потом, наверное, потерял сознание.

Когда я пришел в себя, в моей голове выли сирены. Я был привязан к носилкам, раскачивавшимся, когда мы проезжали по улицам. Мелькали цветные огни. В животе горел огненный шар, захватывавший грудь. Боль заставила меня насторожиться. Я взглянул в потное черное лицо медика в белом халате. Сначала я подумал, что опять нахожусь во Вьетнаме в санитарном вертолете, но белый халат рассеял это впечатление. Я чувствовал, как пальцы медика засовывают марлевый тампон в мой живот, и стиснул зубы от боли.

— Что случилось? — с трудом проговорил я.

Он перевел взгляд с моего живота на лицо и заморгал от удивления.

— Ты пытался убить президента, парень.

— Но не убил?

— Нет, но ранил его адъютанта.

— Тяжело?

— Не как тебя. Только в плечо. Он амбулаторный. Я закрыл глаза. Боль прокатывалась по телу бесконечными волнами. Пальцы медика сильнее нажали на живот. Я скривился от боли.

— Как мои дела?

— У тебя большая дыра в животе, парень. Но ты в сознании. Это хорошо. Если мне удастся остановить кровотечение и мы вовремя доберемся до госпиталя, ты можешь выжить.

Я застонал под нажимом его рук. Казалось, он пересчитывает кости на моей спине. Издалека донесся его голос: «Несчастный ублюдок». Потом сирены утихли в моей голове и я снова впал в беспамятство.

В госпитале мне спасли жизнь, чтобы я мог предстать перед судом за попытку покушения на жизнь президента Соединенных Штатов.

Ну вот, теперь вы знаете, почему я сижу в тюремной камере в ожидании суда. Разве это не абсурд? И все случилось потому, что я просто хотел сказать президенту правду.

Да, я стрелял в адъютанта, но это была вынужденная мера самообороны. Дело было так. На меня вдруг бросились охранники. Один из них ранил меня в живот, а адъютант все шел на меня. Я выстрелил ему в плечо, чтобы только остановить его, не надо говорить вам, как метко я стреляю. Вот и все.

А знаете, что говорят те, кто был в Розовом саду? Говорят, что я угрожал жизни президента. Почему он отскочил от меня? Почему адъютант направил на меня пистолет? Почему я вырвал у него пистолет и выстрелил, когда он бросился между мной и президентом?

Но я спрашиваю вас: зачем мне понадобилось бы убивать президента в Розовом саду Белого дома перед всеми свидетелями? Это было бы безумием, не правда ли?

11

Маленький толстенький человечек в полуочках, сдвинутых на кончик носа, вошел в мою камеру и вскарабкался на жесткий стул против моей койки, который принес надзиратель. Он не доставал ногами до пола и выглядел очень комично. Я отодвинул в сторону столик с пишущей машинкой и удобно уселся на койку, прислонившись спиной к стене. Он посмотрел на меня через очки.

— Я доктор Уайли, — представился он и уже не выглядел комичным.

— Как это пишется?

— У-А-Й-Л-И.

— Вы оправдываете свою фамилию[5]?

Он не улыбнулся.

— Вы психиатр, назначенный судом, чтобы обследовать меня?

— Правильно.

— Установить, нормальный я или ненормальный?

— Я просто хочу задать вам несколько вопросов.

— Валяйте, — усмехнулся я.

— Как вас зовут?

— Дэвид Гласс — как стекло, но я не такой прозрачный.

Это его не рассмешило.

Oн достал из кармана маленький блокнотик и золотой карандаш и что-то записал.

— Что вы записали? — спросил я. Он ответил без колебания:

— Больной представляется смешливым и веселым.

— Спасибо. Но я не больной, доктор, я заключенный.

— Сила привычки, — сказал он. — Вы заключенный. Вы знаете, почему находитесь здесь?

— В этом вопросе нет ничего коварного. Меня обвиняют в попытке убить президента, и я совершенно здоров.

— Когда вы угрожали жизни президента?

— Я встретился с президентом в августе.

— Не помните, какого числа?

— Это что, испытание на память?

— Это просто вопрос, относящийся к делу.

— Двадцать восьмого августа.

— В какое время?

— Вскоре после десяти часов утра.