Владимир Орленко - Операция без выстрела Страница 40

— За границей, — начал Ильчишин, — сами члены провода и разведка всегда интересовались положением подполья на Украине. При малейшей возможности получить какую-нибудь информацию отсюда первым вопросом было: как там, есть ли еще что-нибудь? И, что греха таить, каждый хотел услышать, что подполье держится, пускай только тлеет. Чаще всего это было нужно, чтобы показать разведкам, что кто-то борется. Но без преувеличения скажу, что мы в ЗЧ ОУН, да и в других организациях имели если и не полное представление о состоянии «подполья» на Украине, то приблизительное, но никому в этом не хотелось признаться, даже себе. Когда я прилетел на Украину и встретился с так называемыми членами центрального провода, а их оставалось трое, то от них узнал, что подполья, по сути, давно нет, что оно ликвидировано и что еще до его ликвидации большинство людей, которые были в подполье, тяготились своим пребыванием в нем и хотели, чтобы этому настал конец, даже самый страшный. Мне они говорили, что были случаи, когда даже кадровые националисты проклинали и себя, и Бандеру, и американцев, которые обманули их и бросили одних…

— Как это обманули и бросили одних? — переспросил Тарасюк.

— И Бандера, и члены центрального провода обещали подпольщикам, что вот-вот начнется война против Советов, держитесь, мол… А войны нет, и будет ли она…

— А войны нет, и, как говорится, прячься, кто как может, — смеясь, подытожил Тарасюк. — Не так ли?

— Это так, и одной из причин изменения тактики центральный провод выставил отсутствие войны, — с сожалением признал Ильчишин.

— Не секрет и это. Всему свету известно, что не только украинские националисты, но и националисты вообще всегда рассчитывали на чью-то поддержку, а не на собственные силы и не на силы народа. Националистам не хватило Гитлера, они стали искать Черчилля, Трумэна, а попик Бучко — даже Франко. Разве не так?

— Так, — снова согласился Ильчишин. — Я только, правда, не знаю, кто кого искал: националисты их, или они националистов. Ясно, и мы искали, и нас искали.

— Из того, что вы тут говорили, это самое правдивое признание. Действительно, еще надо разобраться, кто кого искал. Но что вы друг друга стоите и нашли — это бесспорно.

— Прошу, Виктор Владимирович, извинить, что перебиваю, ко пускай бы Ильчишин поточней сказал, кто и когда их искал, — предложил Павлюк.

— Как это — кто? — словно удивился Ильчишин. — Мы искали, поскольку знали, что Германия войну проиграла. Ну, а новые хозяева, по крайней мере американская и английская разведки, искали нас, поскольку хотели продолжать войну против Советского Союза.

— Это ваше мнение или кто-нибудь вам об этом говорил? — спросил Тарасюк.

— Нет, я до этого своим умом не дошел бы. Мне говорили об этом Бандера и сотрудники американской разведки.

— Итак, вы нашли друг друга. Только, думается, они без вас могли обойтись, а вот вы без них?.. Кто вам так будет платить? Так много обещать? Ведь таких проходимцев, как националисты, и не только украинские, на свете найти можно. Удивительно, как они не могут раскусить вас. На каждом шагу обман, жульничество.

Ильчишин молчал.

— Взять хотя бы вашу информацию за рубеж. Это же надо выдумать такое! «Борьба отчаянная, есть жертвы, но мы верим, что скоро наше знамя взовьется над златоглавым Киевом. У нас есть ценная и очень важная информация, которую мы передадим в ближайшее время».

— А что я мог еще? Каждый на моем месте… — произнес Ильчишин. — Если бы я написал то, что видел, там подумали бы, что пишу под диктовку чекистов.

Тарасюк и Павлюк рассмеялись. Сдержанно усмехнулся и Ильчишин.

— Нет, это я так, к слову сказал, а информацию дал, какую требовали те, кто забросил меня на Украину.

— А в то, что вы сейчас рассказываете, за границей поверили бы?

— Должны были бы поверить, куда денешься? Ведь я рассказываю о том, о чем другие не знают или знают не все, а вы могли бы узнать только от меня. Конечно, они всячески будут это опровергать, заявят, что меня силой заставили признаться во всем, так как никто не поверит, что мы так мирно ведем беседу.

— Да, и вы, наверно, ждали иного разговора?

— Да, я уже говорил, что представлял себе ваши органы безопасности другими…

— Может, показать Ильчишину, как националисты допрашивают нашего брата? — спросил Петро Григорьевич Тарасюка.

— А что ж, покажите. Покажите, как националисты допрашивают чекиста, работника милиции, коммунистов, комсомольцев. Это Ильчишину не повредит.

— Пойду возьму документы, — сказал Павлюк.

Тарасюк ходил по кабинету. Ильчишин внимательно следил за его легкой поступью, пытаясь отгадать, сколько лет этот человек прожил, что он видел, всегда ли он такой сдержанный, уверенный, спокойный. Ему хотелось через Тарасюка или Павлюка заглянуть в души тех, кого называли коротким словом «чекист». Теперь, когда он их увидел с глазу на глаз, он стал думать о них иначе. Он почувствовал, как они гордятся тем, что чекисты. Интересно, каковы эти люди после службы, на улице, в семье, среди других людей…

Зазвонил телефон. Тарасюк быстро пересек комнату, снял трубку. «Да, да, это хорошо, очень хорошо. Наших потерь нет? Молодцы! Допрашивайте там, на месте… Говорите, все рассказывает? А куда ему деваться? Хорошо, благодарю, до встречи».

Ильчишин прислушивался к разговору. Он понимал, что где-то еще провалились, может быть, такие же лазутчики, как он, или звено оуновцев. Ясно одно — провалились… Вернулся Павлюк.

— То, о чем вы сейчас узнаете, — сказал он, — произошло в разных районах и в разное время. И случилось это с разными людьми, но методы допроса везде были одни и те же. Слушайте:

«На Тернопольщине националисты захватили раненого чекиста Николаева Николая Николаевича. Ему было 19 лет. Участник Отечественной войны. Националисты его допрашивали две недели, страшно издевались, отрубили пальцы, выкололи глаза, отрезали язык и, наконец, привязали к дереву и живым сожгли. На Львовщине попал в засаду и был ранен чекист майор Лабузов Михайло Васильевич. На его теле вырезали звезду, отрезали уши, отрубили четыре пальца и закопали живым в землю. На Дорогобычине им удалось поймать чекиста лейтенанта Уланова. После страшных мучений его распяли на дереве, подложили хворост и живьем сожгли. На Тернопольщине поймали оперативного работника милиции лейтенанта Семенова и после диких пыток повесили. Там же, на Тернопольщине, националисты на глазах жены и маленьких детей страшно издевались над старшим лейтенантом Кириченок, а когда его замучили, убили жену и детей…»

Петр Григорьевич умолк. Тарасюк проговорил в раздумье:

— А ведь все это уже было… Разве националисты на Украине после гражданской не вспарывали коммунистам, комсомольцам и беднякам животы, не набивали их житом, пшеницей, не вешали активистов, не убивали? Наши враги прошли одну школу — школу ненависти к людям. Так они допрашивали чекистов. А вот послушайте, как они допрашивали женщин. Возьмем ту же Тернопольщину. Кстати, утверждают, что вы, Ильчишин, там обучали националистов. Слушайте, как они усвоили ваши уроки…

«В Почаевском районе, — читал Павлюк, — бандиты замучили на допросе, а перед этим изнасиловали, Евдокию Новосад и ее сестру Федору Новосад за то, что их брат служил в Красной Армии. В селе Буча, там же на Тернопольщине, националисты изнасиловали 18-летнюю учительницу Ярославу Степановну Климчук, после чего задушили и тело бросили в озеро. В селах Цвяхи и Нивра после пыток убили учителей Миколу Андреевича Винчука и Василия Ивановича Лопатко. На новый, 1946 год в селе Зубрец после пыток повесили священника Ивана Вершепа за то, что в проповеди он сказал: «Те, кто убивает детей и женщин, пусть будут прокляты как богоотступники». А в следующем селе Токи на другой день убили священника Ивана Николаевича Яцишина за то, что он дал согласие похоронить повешенных националистами людей».

— Но я же к этому не имел никакого отношения, я был за границей…

— А если бы вы были здесь, так, думаете, убивали бы меньше? — сказал Тарасюк.

— О том, что тут делалось, я подробно узнал, когда встретился с Песней, да и другие рассказывали, но теперь, на допросе, из этих документов… Я не представлял себе…

Он еще хотел что-то сказать, но махнул рукой и замолчал.

— Продолжайте, продолжайте.

— Что можно сказать? Борьба есть борьба…

— Уничтожение ни в чем не повинных людей, детей, женщин, стариков вы называете борьбой?

— Видите ли, я не закончил. Я хотел сказать, что так называемая борьба в действительности была не борьбой, и нормальный человек не может назвать это борьбой. Скажу больше: нормальный человек не может разделять идеи такой борьбы.

— Но вас на Украину забросили, чтобы продолжать такую борьбу?

— Да, но я осуждаю методы такой борьбы и теперь могу об этом заявить во всеуслышание. Поверьте, мне нелегко об этом говорить. Там, за границей, я бы до этого, конечно, не дошел.