Борис Азбукин - Будни Севастопольского подполья Страница 40

— Я это давно заметил и запретил всем, кроме Жоры, Вани и Кости появляться у нас. Даже Петьке не велел днем заходить. А тебе нельзя так волноваться. Слышишь? — Александр обнял жену.

Он погрузился в свои невеселые мысли. Да, слишком много людей за последнее время перебывало в их доме. Оставлять здесь типографию опасно. С каким трудом все создавалось! А может, не торопиться? Оставить пока тут? Дважды уже были обыски во время уличных облав, но жандармы ничего не нашли. Неужели их квартира опять на подозрении? Нет! Он не имеет права рисковать. Надо устраиваться на новом месте. Этой же ночью необходимо перенести шрифт к Михееву, а а остальное закопать в саду.

Александр подсел к столу и снова взялся за перо.

Пока он дописывал воззвание, в типографии кипела работа. Каждый десятый оттиск Жора придирчиво разглядывал под электрической лампочкой, висевшей над головой.

— Живей, живей! — торопил его Ваня. — Так мы до ночи не натискаем. И почему Костя опаздывает?

Вот уже девятый час подряд Жора и Ваня работали без отдыха. Только после каждой сотни оттисков менялись местами. У обоих ладони покрылись волдырями.

У одной стены, на которой висел портрет Ленина, стоял сколоченный Жорой столик с наборными кассами, у другой — скамья, на ней раньше спал Людвиг, а теперь стояли радиоприемник и пишущая машинка, опрокинутый ящик. За этим импровизированным столом Александр, Жора и Лида по ночам принимали радиосводки, печатали на машинке и частенько писали статьи, а когда наступало время, стол, как сейчас, превращался в тискальный станок. В углу к стене, обращенной во двор, прислонилась лесенка, верхний конец которой скрывался внутри фундамента дома. Там находился лаз, выводивший в кухню. Рядом с лестницей за плащ-палаткой был отрыт подземный ход. Если пригнуться и пройти шагов семь, а затем приподнять над головой люк, очутишься в собачьей будке. Сдвинуть ее не составляло труда.

В типографии, как всегда, было душно. От недостатка кислорода у Вани и Жоры шумело в ушах, появлялась вялость.

— Фу, черт, как в горле першит. Чуток бы свежего воздуха, — наконец не выдержал Ваня.

Жора вытер рукавом пот со лба, поглядел на ручные часы.

— Потерпим. Ровно в три Саша обещал дать воздух. «Дать воздух» означало отвалить снаружи, в нижней части фундамента дома, камень, который скрывал дыру для вентиляции, пробитую ломом.

Жора стал опять накатывать валик. Ваня едва поспевал накладывать бумагу. Но вскоре движения крепких, мускулистых Жориных рук стали медленными и неуверенными.

Он снова взглянул на часы и удивленно вскинул брови — стрелка перевалила уже за три.

— Может, сами отвалим камень? — Ваня взял длинную палку, стоявшую за кассами.

— Стой! Если Саша молчит, значит что-то неладно.

Он накатал новый оттиск, а Ваня подхватил лист, и тут сверху раздались три коротких удара, пауза и снова три удара. Сигнал означал: «Опасность, не выходить».

Жора и Ваня переглянулись.

— Может, облава? Надо приготовиться. — Жора откинул полу плащ-палатки, пошарил в проходе и, достав два револьвера, один подал товарищу. — Проверь. Может, драпать придется…

II

Лида услыхала пронзительный Петькин свист и припала к окну.

Ни полицаев, ни Женьки, ничего подозрительного. А Петька почему-то мчится через дорогу к своему дому. Что случилось? Почему он поднял тревогу и удрал с поста?

И в эту минуту у дома затормозила машина, и из нее вышло несколько жандармов.

— Саша, жандармы! — крикнула Лида срывающимся голосом. — Прячь скорей, прячь!

Александр быстро собрал исписанные листки. Лицо его оставалось спокойным, только глаза потемнели.

— Успокойся, Лида. Главное, держись, не выдавай себя. За меня не бойся.

Со двора донесся лязг железной щеколды. Мгновение Александр колебался, но потом бросил листки в плиту и разгреб пепел. Лида стуком в стену предупредила товарищей об опасности.

Калитка и ворота загремели под ударами сапог.

— Держись спокойно, — еще раз предупредил Александр жену и, застегнув для чего-то все пуговицы на пиджаке, не торопясь вышел через веранду во двор.

Лида, чувствуя, как слабеют ноги, прислонилась к двери и закрыла глаза. Вдруг она встрепенулась, словно прислушиваясь к чему-то, и улыбка озарила ее лицо. Ради него, ради своего сына она вынесет все. Она посмотрела в окно, выходившее на веранду.

У ворот высокий тощий лейтенант и другой в кожаном пальто и кепке проверяли у Александра документы, другие осматривали двор и садик. Один из них был в румынской форме. Когда они вошли в кухню, Лида уже овладела собой.

— Кто еще есть в доме? — спросил по-русски одетый в кожаное пальто, останавливая на Лиде холодный, пронизывающий взгляд.

Что-то хищное, неумолимо жестокое почудилось Лиде в больших круглых главах, немигающе смотревших на нее.

— Как видите, здесь только муж и я, — невозмутимо ответила она.

Александр прислонился к Лиде плечом, и это как-то сразу ее успокоило. Тощий лейтенант прошел в спальню и стал у окна, спиной к свету, а остальные начали копаться в шкафу, перетряхивать постели и рыться в ящиках комода. На пол полетели кофточки, полотенца, детские чепчики и распашонки.

Когда один из жандармов наступил сапогом на розовую детскую распашонку, Александр почувствовал, как Лида вздрогнула. Он взял ее руку в свою.

Перетряхнув вещи и осмотрев внимательно все половицы, жандармы начали обстукивать стены сперва в спальне, потом в кухне, где стены после заделки снарядных пробоин не были побелены. Лейтенант не спускал глаз с Александра и Лиды, словно рассчитывая что-то прочесть на их лицах. Лида, заметив это, стала подбирать с пола белье. Александр со скучающим видом водил расческой по волосам. Ничто не дрогнуло в его лице, когда они обстукивали стены кухни возле посудного шкафчика и после, когда шарили во дворе, осматривали заваленную дровами собачью будку.

Наконец жандармы уехали.

Проводив их и закрыв на засов калитку, старшина глубоко вздохнул. Если его сейчас не арестовали, значит нет никаких улик. Но все же они что-то пронюхали. Нет сомнения, что искали типографию. Сегодня был не обычный обыск вроде тех, что случались раньше во время уличных прочесов и облав. Тогда жандармы, проверив документы и удостоверившись, что перед ними немецкий служащий, учитель, ограничивались беглым осмотром комнат и вещей. Они не разглядывали половиц, не обстукивали стен. И наконец, почему сегодня с обыском нагрянули не к кому-нибудь из соседей, а именно к нему?

Ревякин подошел к дому со стороны кухни, оглядел сад и гору и отвалил от фундамента камень, закрывавший доступ воздуха в подземелье. Он пошел к веранде и в это время услышал негромкий свист. Садом во двор спускались Костя и Петька.

«Эх, некстати заявились», — подумал Ревякин и велел Косте быстро спуститься в подземелье.

— А ты, Петя, зачем пришел? Я тебе приказал днем не появляться. Почему не выполняешь? Почему своевольничаешь?

— Я только хотел сказать, дядя Саша, что это те, которые меня прошлым летом на Корабельной застукали.

— Ах, вот оно что!

— В кожанке — Сережка Сова. А длинный — лейтенант Вульф. Это майеровские холуи. Я их всех знаю.

Сообщение Петьки было очень ценным. Майер особенно зол на подпольщиков за разоблачения в газете «За Родину» его злодеяний, за диверсии. И конечно, одним обыском он не ограничится.

— Они тебя видели? — спросил Александр:

— Не-е. Я как заметил ихнюю машину, так дал тягу. Сидел на горе за садом. Оттуда наблюдал.

— Вот что, Петь, — Александр положил руку на худенькое плечо подростка. — Ты помнишь адреса, которые я тебе давал?

— А как же!

— Беги сейчас по этим домам и передай, что у меня был обыск. Люди знают, что делать.

Петька убежал. Александр, войдя в кухню, спустился в подземелье к товарищам.

Все взволнованно обсуждали случившееся. Было ясно, что оставлять здесь типографию больше нельзя, что всем надо немедленно уходить. Но засветло уйти незамеченными с Лабораторной немыслимо. Следовало ждать наступления темноты.

Александр сказал Лиде, чтобы она готовилась перебираться на Корабельную, к матери, а сам зажег коптилку и скрылся за плащ-палаткой в подземном ходе типографии. Вытащив из ниши связку бумаг, занялся ею. Копии разведдонесений о расположении немецких воинских частей в городе и оборонительных сооружений, которые были посланы им с Кузьмой партизанам и через них советскому командованию, он сжег. Дневник, подшивку листовок и газет, поддельные печати, штампы, письменные клятвы товарищей, вступивших в подпольную организацию, аккуратно завернул в клеенку и перевязал бечевкой. Смеркалось, когда Ревякин вышел во двор и замуровал сверток в каменном заборе за сарайчиком. О месте, где хранился подпольный архив, знали только он и Петька, который помогал ему прошлым летом оборудовать этот «сейф».