Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой Страница 41

Главная цель действий полка — Моздок, укрепленный район вражеской обороны. Видимо, здесь гитлеровцы создают плацдарм для дальнейшего наступления на Кавказ. ПВО здесь сильнейшая. Мы это начинаем «ощущать на себе»: из каждого полета привозим на теле машины множество пробоин. Вывод ясен: мы для фашистов перестали быть загадкой, они знают нашу высоту бомбометания, нашу скорость, наши основные приемы. Надо менять тактику. Думаем, спорим за столом, обсуждая различные варианты, но пока ничего толкового в голову не приходит.

В один из дней мы сидим в своей «светелке» на нарах, объявлен подъем. Трем глаза, кто-то уже топает ногою — утрамбовывает газеты в носке сапога. Женя Руднева всунула руку в один рукав гимнастерки и на этом приостановила одевание, застыла:

— Мне сон приснился, а может, это и не сон вовсе, наверное, я думала об этом…

— Новую сказку придумала?

— …в общем, их надо отвлекать.

Теперь в недоумении замерли остальные, смотрим на нее, — кто в одном сапоге, кто с ремнем в руке. Женя натягивает гимнастерку, разъясняет свою мысль:

— Прожекторы и зенитки надо отвлекать.

В комнате поднимается шум — Женина мысль понята, мы ее развиваем. Не заходя в столовую, идем к командиру полка и выкладываем новую идею полетов парами, с тем, чтобы первый экипаж отвлекал огонь прожекторов и зениток на себя, а второй бомбил, а потом наоборот. Бершанская выслушивает нас сдержанно, так же сдержанно соглашается, уточняет наш план, и в окончательном виде получается следующее: первый экипаж на полном газу проносится над целью, вызывая весь огонь на себя и отвлекая противника, а второй, следующий с интервалом в полторы-две минуты, планирует на объект с приглушенным мотором и сбрасывает бомбы. Если враг переключается на ведомого, то тогда, развернувшись, цель атакует ведущий.

— Но учтите: самое важное — взаимодействие, четкость и слаженность! — Бершанская смотрит испытующе.

Испробовать новый прием приказано двум экипажам — Наде Поповой со штурманом Катей Рябовой и нам с Олей Клюевой. Принят во внимание наш опыт неоднократных совместных полетов с Надей Поповой.

Перед вылетом мы вчетвером раскладываем на нижней плоскости самолета карту, изучаем район бомбометаний — предстоит уничтожить переправу через Терек возле Моздока. Места эти нам знакомы, приблизительно знаем уже, сколько там прожекторов, как работают вражеские зенитки. Что и говорить: объект не из легких, в лучах прожекторов там держат цепко и бьют остервенело.

— Они сейчас, как бешеные, трясутся над своей переправой, — говорит Катя озабоченно.

— Тем более следует раздолбать, чтобы не создавать у врага напрасных иллюзий, — смеется Надя. — Не будет переправы, и волнения отпадут.

— Еще попасть надо, — резюмирует Оля.

Для большей наглядности чертим на земле реку с переправой, огневые точки. Маленькая Катюша, не поднимаясь с корточек, по-воробьиному перескакивает на другую сторону чертежа, дорисовывает зенитные батареи. Несколько раз проигрываем наш полет: распределяем роли, рассчитываем время.

— Все предусмотрели, а чего не предусмотрели, станет ясно над целью, — заключает Надя.

Небо давно без солнца, закатный румянец тоже сходит. Снежные вершины почернели, над ними уже сверкают звезды, серые пуховые облака, кажется, остановились. В станице мычат коровы, назойливо блеют овцы.

Бомбы подвешены.

— Смотрите, не промажьте, — предупреждает мастер по вооружению.

Сверяем часы.

— По самолетам! — командует Евдокия Давыдовна. Сегодня она сама выпускает нас в воздух и заметно волнуется, дважды переспрашивает: все ли мы проверили. Некоторое время что-то обдумывая, стоит около нашей машины:

— Ну ладно, пошел! Ждем.

Мы с Олей вылетаем первыми, наша задача — вызвать огонь на себя. Мотор работает как часы, инженер Соня Озеркова сегодня возилась с ним полдня. Внизу совсем темно, скоро так же будет и вверху.

Вот и знакомые ориентиры. Слабо мерцает река — самый лучший ориентир. Терек вьется, будто «змейкой» уходит от прямых попаданий. Линию фронта пересекаем на высоте 1200 метров.

— Подходим к цели, — говорит в «переговор» Оля. По голосу чувствую напряжение. Я тоже волнуюсь, пожалуй, больше, чем вчера и позавчера. Очень важно, чтобы у нас все получилось удачно, тогда и другие поверят в новую тактику и будут действовать уверенно.

По времени мы должны быть над целью. Пора! Даю ручку от себя, прибавляю газ, несемся на замаскированную темнотой цель. Внизу ни огонька и полное молчание. Представляю, как хорошо слышен наш мотор немцам. Скорей бы уж начинали! Ведь знаю: подпускают!

Сколько раз мне приходилось лететь, схваченной несколькими лучами сразу, идти рывками, из стороны в сторону, уходить от разрывов и «змейкой» и «горкой», обнаруживать новые и новые дыры в плоскостях, порою совсем близко к кабине, видеть разлетающиеся в стороны огненные шары прямо перед собой по курсу, каждую секунду ощущать приближающуюся опасность! В такие моменты волнение и страх уходят на задний план, остается упрямое желание сманеврировать еще резче и точней (особенно хорош был прием «скольжение на крыло»), обмануть врага, вырваться из его лучей. Привыкаешь ко всему, что таит в себе явную опасность. Но невозможно побороть давящее чувство ожидания опасности. Сколько я ни летала, в какие переплеты ни попадала, для меня всегда было страшнее предчувствие опасности, чем сама опасность.

Кровь в голове отстукивает секунды, во рту слюна, руки взмокли, а они молчат и молчат. Не выдержали! Рядом встала «березовая роща» лучей, рявкнули зенитки. Началось! Но теперь по крайней мере знаешь, что делать.

— Очнулись, гады!

Мой штурман тоже освободилась от тяжести ожидания. Самолет мечется по небу, в свете мелькают куски облаков. Хорошо бы, не поймали! Нет, все-таки прилипли, схватили, повели. Огонь пушек становится прицельнее, от прямого попадания снаряда в плоскость самолет подбрасывает. Ну и дыра! «Только бы не в мотор, только не в мотор», — твержу про себя; о том, что может ранить, даже думать не хочется.

— Уходим вниз, — командует штурман.

Резко ухожу к земле, теперь разрывы над головой, светящиеся трассы пулеметов тоже скрещиваются где-то в высоте, а прожекторы держат. Это даже хорошо, ведь моя главная задача подольше «поводить») прожектористов и отвлечь их от Нади и Кати.

— Как там? — кричу в трубку.

— Пока ничего.

И буквально через две секунды:

— Ура! Сработали! Долбанули, что надо! Жми быстрей!

Слышу взрывы, четыре, один за другим. Лучи тотчас отлипли, вокруг полная темень, ни одной вспышки. До чего замечательно!

И я «жму». Набираю высоту, разворачиваюсь и планирую на цель с тыла. Теперь фашистов отвлекает Надя Попова. Там, впереди, лучи кромсают небо, упираются в облака. А мы подкрадываемся к переправе.

— Держать боевой курс, — раздается в «переговоре».

Пока прожектористы азартно гоняются за вторым самолетом, Оля спокойно прицеливается (переправа хорошо видна на мерцающей реке), и все четыре бомбы летят вниз.

— Точно, Марина, угодили точно!

Мой штурман ликует, даже подпрыгивает. Я ее поздравляю.

— Видишь, как мы прицельно бьем, когда нам не мешают, — кричит Оля.

— Надо бы им листовку сбросить, написать: «Не мешайте работать!»

И тут все начинается сначала. Опять нас ловят, за нами охотятся, зенитки бьют чуть ли не очередями, но совсем неприцельно, растерялись и остервенели фрицы!

Мы уходим, сектор газа отжат до отказа. Самолет на 200 килограммов стал легче, и маневрировать теперь проще. Курс на аэродром.

— Получилось, правда? — говорю, когда пушки замолкают и как по волшебству исчезает частокол лучей.

— Вот и остались без переправы. А здорово мы подходили — культурно, спокойно, как над полигоном.

— Новую построят.

— Ничего! Плюнем в новую раз шесть-восемь — и начинай все сначала.

«Какие мы оптимисты! А в общем — правда», — думаю я.

В ту же ночь вылетели на бомбежку парами еще несколько экипажей. В их числе летали на Моздок Дина и Женя. Их четвертый вылет был особенно удачным: первой же бомбой Женя погасила прожектор. Новый прием полностью себя оправдал.

ФРОНТОВЫЕ БУДНИ И ПРАЗДНИКИ

Дела в полку шли благополучно, потерь не было, машины с заданий приходили потрепанные, но после ремонта снова поднимались в небо. Люди хорошо сработались, не стало суеты на старте, в паузах между полетами штурманы перестали бегать за вооруженцами, перестали кричать: «Вооруженцы, бомбы!» — да и вооруженцы поняли, что к вылетам у них все должно быть наготове, короче, каждый солдат уяснил свой маневр. И вдруг объявление в столовой:

«Комсомольское собрание. Повестка дня: разбор персонального дела»…

Возле объявления разговор: