Анатолий Белинский - Дорогами войны. 1941-1945 Страница 41

Командующий артиллерией потребовал разведкарту. Коробков принес карту, передал командующему и задержался, но полковник хлопнул ладонью по карте и сказал:

– Карта останется у меня, идите, занимайтесь своей работой.

Что-то насторожило Коробкова: планирование артподготовки начиналось с разведкарты. Вот и теперь полковник и начальник штаба засели вдвоем готовить артподготовку. Подсчитывались цели и количество снарядов, потребное (по нормам огня) для их уничтожения. Определялось количество стволов и затрата времени на уничтожение целей. К вечеру синяя расцветка разведкарты была покрыта легкой раскраской красного карандаша: то были участки огня артполков.

Ночью Коробков начал готовить документацию для артчастей, но работу пришлось прекратить: предстояло срочно выехать в соседнее село, в артснабжение, для увязки вопроса о переброске большого количества боеприпасов на ОП. Ночь выдалась темная, светить фарами строжайше запрещалось. Навстречу подтягивалась конница Кириченко, заполнив всю дорогу и подняв густые тучи пыли. За колоннами конницы шли в два-три ряда танки. Встречная полуторка Коробкова, избегая возможности быть раздавленной танками, вынуждена была продвигаться пашнями.

На другой день начали прибывать командиры приданных артполков. Они рекогносцировали огневые для своих частей, которые должны прибыть ночью, занять огневые позиции, окопаться и изготовиться к открытию огня. Во вторую ночь Коробкову стало известно, что документацию надо готовить для шести прибывших артиллерийских полков и для своего полка, а также для двух дивизионов «катюш». Не считая артиллерии стрелковых полков, противотанкового дивизиона и батальонных минометов и «катюш», получалось двести стволов на два километра фронта. Другими словами, на десять метров фронта – одно орудие. На весь прорыв должно быть израсходовано десять тысяч снарядов. За одну ночь вся эта уйма снарядов должна быть переброшена на ОП.

Всю ночь землянка штаба КАД была заполнена до отказа офицерами из частей, которым вручалась документация. Один Коробков не мог справиться с такой огромной работой, в помощь ему были вызваны несколько начальников штабов дивизионов. В половине четвертого утра последний офицер покинул землянку. Коробков две ночи не смыкал глаз, однако, выдав последние документы, он поспешил на свой наблюдательный пункт. Артподготовка должна была начаться на рассвете, в 5.00, сигнал – залп «катюш».

Было 4.30, когда Коробков вошел в землянку НП. Он присел на скамейку, намереваясь полчаса посидеть.

– Товарищ старший лейтенант, посмотрите, что творится, – обратился к нему разведчик Лопатин.

Коробков подошел к двери землянки, куда указывал Лопатин. Позади НП в низине длинной шеренгой выстроились автомашины с реактивными минометами. Отдыхать уж больше не хотелось.

– Мощный концерт будет, – сказал Коробков, достал из кармана часы: оставалось 15 минут.

Как медленно идут последние минуты! Не остановились ли часы? Поднес к уху: нет, тикали. Вот уж 5.00 что случилось? Уж не отложили ли? Хотя все напряженно ждали залпа «катюш», и все же как-то неожиданно шеренга машин вздрогнула, окуталась дымом, подняла страшный рев, через НП полетели ракеты, оставляя за собой дымовые полосы. Но то, что последовало за этим, не поддается никакому описанию: небо как будто разверзлось, свыше двухсот орудий взревели, позиции противника утонули в сплошных облаках дыма. На мгновение Коробкову показалось, что на позициях врага какой-то кипящий океан, все слилось в одну дымовую массу, все клокотало, визжало, свистело, ухало.

Коробков стоял перед амбразурой, как загипнотизированный, наполненный гордостью за свой немалый труд, который он вложил в создание этой дьявольской кухни для «высшей расы».

После двадцатиминутной обработки переднего края противника стрельба вдруг прекратилась. В наступившей тишине противник покинул укрытия и приготовился к отражению атаки, но вместо атаки вновь рявкнула артиллерия, и артподготовка продолжалась еще десять минут. За это время пехота подползла вплотную к окопам. Как только огонь артиллерии был перенесен в глубину, стрелки ворвались в окопы немцев.

Примерно так была запланирована и выполнена артподготовка. Фронт немцев был прорван. В прорыв со своей конницей и танками устремился Кириченко во вражеские тылы, в Приазовье. А дивизия преследовала противника в направлении Горловки и совместно со 151-й стрелковой дивизией заняла Горловку. Обе дивизии получили наименование «Горловских».

24 октября он был награжден орденом Отечественной войны II степени. Но его в дивизии уже не было. 19 октября 1944 года он был тяжело ранен и находился в госпитале. Будучи в госпитале, получил из отдела кадров дивизии выписку из приказа от 16 ноября 1944 года о присвоении ему звания «капитан». На лечение потребовалось пять с половиной месяцев, и даже после войны он три месяца находился в офицерском учебном дивизионе. Здесь он изучал артиллерию, тактику. Очень многому Коробков научился в дивизионе, и ему осталось только сожалеть, что не пришлось пройти эти курсы перед войной, тогда он избежал бы многих неприятностей. Но теперь надобность в его профессии отпала, и он демобилизовался 8 августа 1945 года.

Какое точное совпадение: Коробков 8 августа 1941 года был призван в действующую армию, в этот же день 1945 года демобилизован – ровно через 4 года.

Так воевал Коробков Даниил Ильич. Ему не приходилось совершить головокружительные подвиги, но и он честно отдал все силы для защиты Отечества.

Семью свою Даниил Ильич нашел в разрушенном Сталинграде, в Бекетовке. Жили они в старом бараке с провалившимися полами. На Коробкова свалились домашние работы: доставать дрова, ехать в район за картошкой, тыквой. На работу Даниил поступил на довоенное место, полевым исполнителем. После ранения и от голодовки чувствовал себя неважно, по ночам у него начинались страшные судороги ног. Жена вскакивала, растирала ему ноги. Несколько минут длился каждый такой приступ. Утром, следуя из управления на объект, он отдыхал на каждом удобном для сидения месте. А рабочие, шедшие с ним вместе, стояли, ждали, когда кончится его отдых.

Но это была уже другая, послевоенная жизнь Даниила Коробкова.

Рудольф ПРОТАСОВСКИЙ

НАША РОТА

В августе 1942 года я успешно, без троек окончил ЛУИРЗА – Ленинградское училище инструментальной разведки зенитной артиллерии, которое готовило специалистов – прожектористов и технический персонал по ремонту систем ПУАЗО, управлению огнем зенитной артиллерии. Мне присвоили звание лейтенанта, я пристегнул к петлицам гимнастерки два кубика и был рад несказанно, что сумел одолеть всю эту программу обучения. Меня аттестовали на должность командира зенитно-прожекторного взвода и командира зенитно-пулеметного взвода. Теперь можно и воевать. Позади тринадцать месяцев напряженной учебы, позади Ленинград, военные лагеря Красного Села и эвакуация в Омск. Все позади…

До моего восемнадцатилетия оставался один месяц. Сорок молодых лейтенантов втиснули в товарную теплушку и направили на формирование в Пензу. Вагон прицепили к товарному составу из открытых платформ, нагруженных телегами и сеном. Тащились медленно, не торопясь, часами простаивая перед красным светофором. Мимо нас проносились составы с горючим, танками, войсками.

Приехали в Пензу. Там в густом сосновом лесу за городом формировалась бригада. Меня, Сергея Крылова и Игоря Александрова направили на Воронежский фронт в Ряжско-Тамбовский дивизионный район ПВО в 1-й отдельный зенитно-пулеметный батальон. Позже наш батальон получил номер 34 и вошел в состав 5-го зенитно-артиллерийского корпуса ПВО. Батальон формировался в городе Липецке.

Липецк, небольшой курортный городок, стал прифронтовым. По всему городу затемнение. Штаб батальона разместился в старом монастыре у реки. Несколько отдельных взводов батальона были разбросаны по Дону. Формирование задерживалось из-за отсутствия вооружения. Молодые командиры изучали уставы, оружие, ходили на стрельбище, а вечерами собирались всей офицерской братией в большой монастырской келье с узкими окнами, заслоненными старыми кленами и плотными шторами.

Там стояло десятка полтора кроватей и видавшее виды пианино. Командир взвода управления лейтенант Лев Владимирович Либин мастерски владел этим инструментом. Каждый вечер старый ящик возносил под своды монастыря веселые и игривые рулады, а когда западали клавиши, Лева кончал мелодию бравурным маршем, колотя руками по лакированному верху крышки.

Покраснели клены вокруг монастыря. Порывистый ветер вместе с дождем швыряет на дорогу широкие разлапистые листья. Первый морозец застеклил лужи. В батальон стало приходить пополнение. Приезжали резервисты, приходили из госпиталей после ранений солдаты, народ все бывалый, умелый.