Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы Страница 41

Она приложила руку ко рту, но и этот жест не остановил потока ее речи. Наконец она сказала Хуго:

– Извини, сейчас я должна побыть сама с собою.

Она отошла в сторону, и тьма поглотила ее.

Той ночью Хуго спал глубоким сном. В его мозгу чередовались образы его дома и картины только что происшедшего. В этой мешанине выделялась Марьяна, не только изящной фигурой, но и своими речами. Она говорила о Боге и о том, что нужно быть ближе к Нему. Беженцы глядели на нее и не верили своим ушам. Ее яркая внешность находилась в явном противоречии с ее словами. Большинство беженцев не узнали ее, но те, что признали, посмеивались:

– Если уж Марьяна о Боге заговорила – верный признак, что приход Мессии не за горами.

Это было, понятное дело, колкое замечание. Марьяна просто развлекала их.

Сразу вслед за тем она обратилась к ним с театральным жестом и произнесла:

– Все вы знакомы с Хуго. Но это вам только кажется, что вы его знаете. Этот Хуго другой. То, что он успел узнать с тех пор, как я приютила его, невозможно даже представить. Я вложила в его душу все, что у меня было. Я полагаю, что определенным людям может не понравиться кое-что из того, чему я его научила, но не переживайте, я снабдила его большой верой. Теперь он знает, что Бог обитает в каждом месте, и не нужно смотреть на это с легкостью. Неверие в Бога так сильно, что даже маленький кусочек веры дорого людям обходится. Так что я говорю – Хуго изменился не только внешне. Он еще удивит вас.

Хуго пробудился от своего сна. Беженцы лежали, свернувшись под своими пальто. По ним не было похоже, что они слышали Марьянины слова. А может, слышали и ожидали сейчас, что она появится снова.

Хуго встал и впервые увидел, что эта часть города нисколько не изменилась: те же двухэтажные дома. На верхних этажах живут семьи, а внизу магазины и мастерские. Евреи здесь никогда не жили. Утренняя тишина, предшествующая открытию магазинов и мастерских, окутывала дома, и было заметно, что украинцев из них не выселяли, и во время войны они вели свою обычную жизнь. В этом квартале не было достопримечательностей или выделяющихся зданий. Все тут как бы говорило: дом должен оставаться домом, правильно разделенным на части и глядящим в сад. Украшения да орнаменты – это роскошь для богатеев. В свое время Хуго уловил эту простоту и запомнил ее.

Через какое-то время прибыли новые беженцы. Лица некоторых из них Хуго с усилием припоминал, но большинство были ему незнакомы. По ним было видно – возможно, из-за их крайнего истощения, – что в каждом часть его личности умерла, а та часть, что осталась, не в состоянии объяснить, что же стряслось.

– Однако изменились мы, – пошутил один из новоприбывших.

– Похоже, что да, – ответил его товарищ.

В дополнение к суповому котлу и к бутербродам появился новый прилавок, с которого раздавали напитки и сигареты. Немецкая армия оставила за собой целые склады продуктов, и беженцы приносили сюда полные их мешки. Какая-то женщина с растрепанными волосами и в армейской шинели с оторванными пуговицами приготовила кастрюлю кофе и разговаривала с беженцами, как будто со своими братьями и сестрами, только сейчас пробудившимися от тяжкого сна.

– Пейте, детушки, пейте, – ласково говорила она. – Я приготовила для вас чудесный кофе. У меня и вкусные вафли есть. Попозже я вам что-нибудь сварю. Продуктов полно. Сварю вам, что пожелаете.

Как видно, она пропустила несколько стаканчиков и была в приподнятом настроении. Люди подходили к ней, и она щедро наливала им и благословляла их. Было заметно, что ей хочется дать им что-нибудь от себя и порадовать их. А люди были смущены при виде такой самоотверженности.

Хуго сидел и разглядывал новых беженцев. Они тоже были похожи на его родителей, но частью были постарше их. Трудно было предположить, что они перенесли. В их лицах не было ничего особенного, кроме серого цвета кожи. Они почти не разговаривали.

Попозже он сказал себе: „Пойду посмотреть город“, – как он себе иногда говорил, когда заканчивал делать уроки, а в окнах еще мерцал свет. Он любил такое время. В предвечерние часы город пробуждался к новой жизни. Из окон слышались звуки музыки, люди сидели в кафе и наслаждались отдыхом после трудового дня. Иногда Хуго встречался с Анной и Отто, и они вместе заходили в кафе и заказывали мороженое. Мороженое подавали почти во всех хороших кафе, но особенно славилось им кафе „Аляска“.

Во время одной из таких встреч Анна призналась ему, что хочет стать писательницей. Она действительно стала лучше играть на фортепиано, однако не сможет выносить долгих лет изнурительных упражнений и выступлений. Анна отлично училась по всем предметам, но особенно она прославилась в школе своими сочинениями. Их читали не только у нее в классе, но и в других. Все хвалили ее богатый словарный запас, способность к описаниям, тонкий юмор и, естественно, разнообразие ее идей.

– Как же ты собираешься стать писательницей? – осторожно поинтересовался тогда Хуго.

– Я читаю классическую литературу.

– Флобера?

– В числе прочих.

В то время как Хуго читал Жюля Верна и Карла Мая, для Анны это был уже пройденный этап.

Сейчас ему казалось, что все происходившее с ним после того, как он покинул дом, было его внутренним испытанием, над которым у него не было никакого контроля, настоящая же его жизнь протекала в этом городе. Здесь ему был знаком каждый уголок, каждый закоулок, не говоря уж о широких улицах, по которым ездили трамваи.

Сам того не замечая, Хуго ухватил чемодан и рюкзак и тронулся в путь. Он двигался медленно, как будто опасаясь наткнуться на что-то поразительное, но, к вящему его удивлению, взгляду его не открывалось ничего необычного. Все происходило в замедленном темпе. Около домов сидели старики, по улицам лениво катились нагруженные дровами повозки. Эта размеренная жизнь, знакомая Хуго с детства и теперь представшая перед его глазами, снова подтвердила ему, что случившееся с ним после ухода из дому было ничем иным, как испытанием, происходившим глубоко внутри него. Сейчас он вышел из тоннеля, и его ноги ступают по твердой земле. Здесь, судя по всему, ничего не изменилось. Он опасался, что город разрушен бомбардировками или разграблен солдатами, но это оказалось всего лишь ложной тревогой.

Он медленно шел вперед, осторожно изучая все, что видел по дороге, и эта череда сменяющихся видов подтверждала, что ничего не изменилось, что было, таким и осталось. Возникшая теперь в нем уверенность приобрела очертания киоска мороженого, принадлежавшего некоему Кириллу. Киоск был открыт, и сам Кирилл стоял внутри – как обычно, франтовато одетый. В его позе не было ничего необычного. Вовсе даже наоборот, весь его спокойный вид излучал уверенность в том, что покупатели не заставят себя ждать.

Хуго присел на скамейку на усаженном акациями бульваре, самом скромном из городских бульваров. Отсюда открывался широкий вид, до тополей вдоль реки, магазинов и кафе. Тут он часто сидел с Анной. Однажды он сидел здесь с Францем, который в длинных и витиеватых выражениях пытался доказать ему, что наука движется вперед гигантскими шагами и все, что теперь представляется стабильным и установившимся, через десять лет будет выглядеть по-детски. Франц был гением. От бесед с ним Хуго всегда уставал, у него начинала кружиться голова.

Забытые образы всплывали в памяти и представали перед глазами, в том числе картины из школьной жизни. Не все там нравилось ему. Были хулиганы, после уроков нападавшие на немногих учившихся там евреев, и были учителя, стыдившие еврейских учеников, не достигавших высот Анны или Франца. Но в основном все шло без происшествий, и ему было жалко, что война оторвала его от родителей и от школы, и теперь ему придется начинать все сначала. Он хотел было пойти к школе, но тот же импульс, что поднял его со скамейки, тут же и остановил его, и он стоял, не решаясь двинуться вперед – боялся увидеть нечто непредвиденное.

Хуго преодолел свою тревогу и пошел дальше. На акациевом бульваре находится трактир, в котором дядя Зигмунд проводил, бывало, дни и ночи. Иногда Хуго видел его спорящим на ходу с кем-нибудь или погруженным в свои мысли. Хуго шел за ним в надежде, что тот его заметит. Но этого никогда не случалось. По соседству с трактиром было дешевое кафе, где постоянно сиживала Фрида. Ее он тоже иногда встречал. В отличие от дяди Зигмунда, она замечала его мгновенно, обнимала, расцеловывала и сообщала ему, что она мамина двоюродная сестра и собирается к ним в гости, хотя ее и не приглашают. Ноги медленно несли его, как бы нащупывая дорогу. Все вокруг было ему знакомо и почти не изменилось. То там, то здесь было выкорчевано дерево, а вместо него торчал саженец. Часть магазинов была открыта, другие заперты. Рядом с трактиром, куда любил заходить дядя Зигмунд, был магазин тканей, принадлежавший религиозному еврею. Мама иногда туда заходила купить остатки тканей для своих подопечных бедняков. Это было мрачное царство, заполненное множеством полок с тканями с узкими проходами между ними. В проходах сновали маленькие дети с пейсами и предписанными Торой кистями на одежде. Хозяин магазина, приятный бородатый еврей, также щеголявший пейсами, терпеливо обслуживал покупателей и сдабривал свою речь пословицами и шутками на немецком, вставляя тут и там слова на идише. Мама отлично их понимала, но до Хуго, воспитанного на безукоризненном немецком языке, доходило не все. Сейчас он увидел в своем воображении освещенное помещение этого магазина, хотя на самом деле магазин был заколочен.