К. Домбровский - Альманах «Мир приключений». 1969 г. Страница 41

— Вы что же, хорошо стреляете?

— Как вам сказать... В армии снайперил, по спортивной стрельбе имел первый разряд. Полковник наш все на сверхсрочную оставлял — обещал на мастера спорта представить.

— А вы не остались?

— Нет. Мать у меня болела... Одна она жила, вот я и не остался.

— Только это и помешало?

— Не это, я бы остался, — строго ответил Ряднов. — Я армию любил. И стрелять любил.

— За что ж вам так полюбилась армия?

— За порядок, — отрубил Ряднов и отвернулся.

Ивонин вздохнул и спросил:

— И вот вы, такой опытный стрелок, таежный охотник, любитель порядка, и вдруг стреляете в окно. Тут я что-то не понимаю...

— Я не стрелял, я целился.

— В окно?!

— Ну, а куда ж еще? — повысил голос Ряднов. Потом что-то вспомнил и, видимо, успокоился. — Это ведь тоже привычка. В армии, когда проверяешь оружие, обязательно отворачиваешься в чистую сторону и держишь оружие вверх, в небо. А если прикидку делаешь, опять-таки обязательно в поле. Ну вот, наверное, поэтому... — Ивонин все так же пристально, иронически смотрел в глаза Ряднова, и каменщик, несколько замявшись, смутился и растерянно пояснил: — Потом еще — тоже привычка, — всегда хочется прицелиться во что-нибудь.

— Во что же вы целились, гражданин Ряднов, за окном? — перебил следователь.

— Не знаю... Не помню... — Он задумался. — Скорее всего, в сосенку какую-нибудь. В вершинку.

— Ясно. Значит, целился в сосенку... — задумчиво и даже как будто сочувственно протянул Ивонин. — А может, и не в вершинку? Может, и в серединку? А?

И это мелькнувшее сочувствие успокоило Ряднова, и он ответил умиротворенно, так, словно готов был помочь следователю:

— Может... Только я почему-то думаю, что в вершинку — она на фоне неба хорошо просматривается, а серединка сливается. Так что, скорее всего, в вершинку.

— А может, в серединку?

— А может, и в серединку. Честное слово, не помню.

Мягко зазвонил телефон, и Петр Иванович, все так же не спуская взгляда с Ряднова, снял трубку.

— Да. Сейчас приду.

Он ушел, а Ряднов долго смотрел в окно, потом обернулся и спросил у Николая:

— Чего он добивается? Не знаешь?

Николай пожал плечами, промолчал.

В канцелярии Ивонину передали протокол вскрытия трупа Андреева и завернутый в бумажку жакан — кусочек свинца, похожий на древнюю картечину. Петр Иванович взвесил жакан на руке, вздохнул и стал читать протокол. За привычно официальными словами вставало главное: жакан проник в сердце. Отличный выстрел — мгновенная смерть. Смущало одно обстоятельство: жакан ударил не прямо в грудь, а в бок. В бок, перед самым бицепсом левой руки.

Ивонин несколько минут стоял около канцелярского стола и думал, припоминая и положение трупа, и тропинки, и недоброе, косое окошко рядновского дома. Все было несколько необычным, и все требовало объяснения. И как бы отпечатав у себя в мозгу все, о чем думалось в эти минуты, Петр Иванович вернулся в кабинет, прошел на свое место. Андрей Яковлевич был уже не так покоен, как в начале допроса. Тревога уже смутила его, и он, не выдержав ивонинского взгляда, заерзал и отвел глаза.

«Чует», — недобро подумал Ивонин.

Недобро, может быть, потому, что внутренним зрением он еще видел место убийства, положение трупа и алую майку на его спине, под которой, как показывал протокол вскрытия, была свежая царапина, нанесенная каким-то острым предметом.

— Так, на чем мы остановились? — внутренне подбираясь и сосредоточиваясь, протянул Ивонин. — Значит, стреляли вы...

— Стрелял я в окно, а вот целился...

— Именно. Целились, может быть, в вершинку, а может, и в серединку. Точно вы этого не помните, но возможно, и в серединку сосенки. Так?

— Так.

Андрей Яковлевич пошаркал ногами. Уже оттаявшие, подшитые, с каблуками, валенки оставили на крашеном полу длинные блестящие полосы.

— Кстати, вы сказали, что заложили окно детским одеяльцем, а сами утверждаете, что живете одиноко, сами готовите... Откуда же взялось одеяльце?

Растерянность на лице Ряднова сменилась привычной хмуростью.

— Дочкино это одеяло. А жена от меня ушла. Взяла дочку и ушла...

— Почему же она от вас ушла?

— Так уж...

— Знаете что, гражданин Ряднов, мы с вами не дети, и вы понимаете, где вы находитесь, и не можете не понимать, что если я задаю вопросы, а товарищ, — Ивонин кивнул на Грошева, и Ряднов внимательно посмотрел на него, — записывает, значит, нам это важно. Важно и нам, и вам. Поэтому прошу вас отвечать на мои вопросы как можно полнее и точнее. Ничего не скрывая.

— Так я и не скрываю.

— Вот и хорошо. Повторяю вопрос: почему от вас ушла жена?

Ряднов трудно вздохнул и долго смотрел в окно, потом встряхнулся и, ни на кого не глядя, разглаживая измазанные раствором ватные брюки, стал говорить:

— Ссорились мы с ней. Ревновал я ее. Соседи у нас были, вы их знаете, товарищ следователь, Андреевы. Шоферы. Так вот, стало мне известно, что она встречалась с младшим, с Робкой. Робертом. Ну вот... Вот она и ушла.

— А где же эти Андреевы сейчас? — наклонился вперед Ивонин.

— Не знаю. После проверки домовладений в нашем поселке они продали дом и уехали. А месяца через три и жена от меня ушла.

— Развод не оформили?

— Нет. Алименты плачу...

Он ответил это таким тоном, таким грустным светом вспыхнули его глаза, что Ивонин не сразу решился продолжить допрос. Он с трудом сдержал вздох и спросил мягче, по-человечески заинтересованно:

— После отъезда вы хоть раз видели кого-нибудь из Андреевых?

— Нет! — зло отрезал Ряднов, и эта злость подстегнула Петра Ивановича.

— А как же вам стало известно, что ваша жена встречалась... с этим самым Робертом, если они уехали да еще неизвестно куда?

Ряднов долго молчал, невидяще глядя куда-то поверх следователя, и опустил глаза.

— Тут так. Перед тем как им уехать, мне ребята на работе сказали: «Смотри, бригадир, за своей женкой». Честно говоря, я и раньше замечал, что она с ним... слишком свободно, что ли, вела себя. То обнимутся вроде в шутку, то он ее с работы подвезет — он же таксишник. Я вроде бы старался не думать, а все-таки грызло это меня. Спросил у нее. Она ответила, что, дескать, мы же с ним в одной школе учились. Старые друзья. Ладно, я поверил. Потом как-то раз меня предупредили: сам убедись — он за ней на работу приезжает. Ушел с работы пораньше, приехал к ее проходной, жду. Верно, подъехал. Она села вместе с подругой, и уехали. Я домой. Дома ее нет. Пришла поздно, привезла ковер. Говорит, устала, еле доперла. Брала на другом конце города, знакомая продавщица позвонила, чтоб заехала. Я спросил: «Одна брала или с кем еще?» Она сразу покраснела и говорит: «Нет, с подругой». — «На Робкиной, говорю, машине?» — «На Робкиной». Все вроде правильно: почему он не мог подвезти? И соседка, и старая знакомая. Но все вроде правильно и неправильно. Грызет у меня сердце, и все. Робку того я просто возненавидел, боялся даже встречаться с ним...

— Почему же боялись, Андрей Яковлевич?

— За себя боялся. Встречу, думаю, покалечу, а то и убью. — Ряднов поднял на Ивонина горящие, страдающие глаза и доверительно сообщил: — Да, вот до какого состояния дошел, а тут еще со всех сторон подзуживают. То один намекнет, то второй подкусит. Бабы поселковые то с жалостью на меня смотрят, то прямо в глаза смеются. Злюсь, бешенствую, но держусь. А потом, дело-то это на старые дрожжи легло.

— Как понимать?

— Ну это вы сами помните... Когда проводили у нас проверку домовладений, Андреевы показали, что будто я им кирпич продавал, краску. Я, как вы помните, от этого отказался.

Ивонин медленно откинулся на спинку стула. В натренированной памяти сразу встали картины тех, уже давних допросов, неминуемых сплетен и дело Андреевых. Похоже, что Ряднов пытается установить с ним контакт, спрятаться за давнее знакомство. Психологически переключить внимание следователя. Не выйдет! Чтобы совладать с собой, Петр Иванович быстро спросил:

— А на самом деле все-таки продавали?

— Да нет, ничего я им не продавал и ничего не менял. Я их просто... презирал. Это ж хапуги. Старший возил ворованное машинами — он же на самосвале работал. Машину кирпича на стройку, а две на сторону. А младший таксишник. Сколько раз с какими-то тюками приезжал...

— А вы молчали?

— Молчал. Потому что подозрение еще не факт. Но чувствовал — хапуги. По всему чувствовал, а доказать не мог. И еще вопрос: почему Робку в армию не взяли? Почему? Говорят, по здоровью. А работать на такси может? И вот всё у них так — на обмане.

— А жену вы били или нет?

— Нет. Говорили про меня, будто бы я бил, но я не бил. На женщину у меня рука не поднимется. А вот Робку не отделал — до сих пор жалею.

— Почему?

— Да все б легче было. А то вот ругались мы с ней, ругались — я все допытывался, — а она взяла и ушла. А ведь раньше мы хорошо жили...