Валерий Киселев - Непобежденные. Кровавое лето 1941 года Страница 42

Не было и связи. Может быть, им давно пора уходить, а может быть, Гришин без его полка сейчас как без рук. Лейтенант Шажок, посланный на разведку, вернуться должен только к вечеру.

Шапошников, после того как отбили атаку немцев, решил обойти оборону и вообще все свое хозяйство. У Осадчего осталось сто пятьдесят человек, больше всех, но прежде всего за счет влитых туда остатков дорожной и коммунистических рот. Другие два батальона, в одном около ста, в другом сто тридцать человек, Шапошников не хотел разбавлять. «Пусть будет меньше, зато надежнее, – думал он. – Кадр – они как корешки. Если зацепятся – ничем не сковырнуть». На батальон Осадчего у Шапошникова такой надежды не было. И людей в батальоне не знал, за исключением Вольхина, а от коммунистической роты оставалось всего пятнадцать человек. Все-таки штатские, а в то, что у них какой-то особенный моральный дух и настрой, – в это он не верил. Свои бойцы, которых он учил и знал, казались надежнее и устойчивее. Комбат Осадчий был с виду солидным и авторитетным мужчиной, но чувствовалось, что ему все эти дни тяжело просто физически. «Не ранен, а с палочкой ходит», – вспомнил Шапошников.

Вместо раненого майора Московского батальон вел старший лейтенант Чижов, взятый с роты у Осадчего, а вместо Горбунова – старший лейтенант Калько, тоже бывший ротный. Эти два батальона были двухротного состава, по 50–60 человек в каждой, и командовали ими лейтенанты, бывшие взводные.

С Шапошниковым оставались только лейтенант Тюкаев, который формально исполнял обязанности начальника штаба полка, а фактически был на все случаи жизни, старший лейтенант Меркулов, начальник артиллерии, у которого хотя и было четырнадцать орудий, но почти без снарядов. Ему же подчинялись и последние три миномета без командиров расчетов и мин. Старший политрук Наумов после гибели Васильчикова, как само собой разумеющееся, да и больше было просто некому, исполнял обязанности и комиссара полка. Для него это дело было не новое, так как и при Васильчикове он был его фактическим заместителем, как парторг полка. Вместе с Шапошниковым шел и интендант 3-го ранга Семен Татаринов, его заместитель по тылу. С ним же на повозке ехал раненный в ногу Бакиновский, помощник по разведке. По-прежнему держал при себе Шапошников и лейтенанта Степанцева с остатками его химвзвода, он с комендантским взводом был фактической охраной штаба и последним резервом полка.

Шапошников обошел растянутые почти на километр позиции батальонов, побывал на батареях. Там как раз садились обедать. Сам он ничего не мог есть уже несколько дней: мучили боли в желудке. Только иногда, чтобы заглушить голод, жевал кислые зеленые яблоки.

– На сколько дней хватит продуктов, Семен Иванович? – спросил Шапошников, подойдя к Татаринову.

– Крупы дней на двадцать, если едоков не прибавится. Картошки дня на три всего, хлеба на сутки-двое. Сахар есть, табак есть, а больше и ничего.

– Патроны? Боеприпасы?

– Снарядов еще десять подвод, но что толку – почти одна картечь. Для танков это горох. Патронов – хоть выкидывай.

– Береги все. Кто знает, где еще сможем пополнить. А надеяться, что нас выведут на отдых, сам знаешь – не стоит и мечтать.

Все же ему стало легче на душе, когда он осмотрел свое полковое хозяйство и прикинул боевые возможности: теперь он знал, как рассчитывать имеющиеся силы.

Дорогу от Милославичей на Климовичи прикрывали только 3-й батальон 624-го полка Михеева численностью около сотни штыков да батарея «сорокапяток» под командованием лейтенанта Ивана Сливного.

Михеев, отдавая приказ Сливному оседлать перекресток дорог в деревне Питири и не пропускать танки, понимал, что больше часа батарея не продержится. Больших сил выделить сюда он не мог, хотя это направление в полку и было наиболее уязвимым.

Лейтенант Иван Сливный, приземистый крепкий украинец с казацкими усами, на гражданке – бухгалтер, любивший точность и порядок, расставил три своих орудия с расчетом обстрела дорог для маскировки прямо в деревне.

Осмотревшись с НП, который он расположил на высотке с кладбищем, Сливный сходил к пехотинцам – они как раз отрывали окопчики перед деревней, поговорил с хмурым усталым комбатом, капитаном Елькиным. Понял, что комбат обстановки не знает, и есть ли справа и слева соседи – ему тоже было неизвестно. Как показалось Сливному, от такого незнания комбат ничуть не расстраивался. Обойдя деревню, прикидывая, как в случае чего маневрировать орудиями, Сливный проверил посты и ушел спать в дом. С начала войны это была первая возможность, до этого приходилось спать в основном под повозкой на плащ-палатке, от недосыпания часто болела голова, и теперь Иван Сливный решил выспаться по-человечески, если представилась возможность.

В полк Михеева он был переведен из 132-й Полтавской дивизии, боевой опыт имел порядочный – воевал и под Чаусами, и на Варшавском шоссе. Батарея имела на счету два танка, хотя и потеряла три орудия, но Сливный не унывал, потому что матчасть он потерял в неравном бою, совесть была чиста, а с оставшимися орудиями он мог вполне действовать и за батарею.

Ночь прошла спокойно, если не считать, что хорошо была слышна стрельба слева и справа километрах в пяти. А рано утром, часов около семи, к Сливному прибежал разведчик и доложил, что по дороге, откуда они пришли, движется колонна танков. «Немцы так рано не начинают, наверное, наши», – подумал Сливный и успокоился.

Минут через десять действительно показалась колонна. Он посмотрел на нее в бинокль, но из-за сплошной пыли и неровной местности установить точное количество танков не удалось. Разглядев на первой машине красное полотнище, лейтенант Сливный и совсем успокоился: «Наши. И идут по дороге, откуда мы пришли, вдоль фронта…»

Танки въехали в деревню. Первый остановился на перекрестке, второй затормозил чуть сзади. Когда улеглась пыль, Сливный отчетливо увидел на башнях кресты.

– Огонь! Огонь! – закричал он, давая команду своим орудиям, расчеты которых на всякий случай, завидев танки, приготовились к бою.

До противника было не более ста метров, и оба танка загорелись от первых же выстрелов. Остальные машины стали разъезжаться с дороги для атаки, пуская струи огня из огнеметов. Через несколько минут пять крайних домов горели, по деревне понесло жаром и дымом, но все три орудия Сливного вели беглый огонь. Танки, стоявшие на лугу перед деревней, так бездумно ими подожженной, загорались один за другим от выстрелов орудий, стрелявших почти в упор.

Сливный и без бинокля хорошо видел, что, кроме двух подбитых в деревне, на лугу горели еще четыре танка. А потом загорелись еще два…

«Сколько же всего стоит? Четырнадцать!» – сосчитал Сливный с удивлением, но совершенно без страха.

С бронетранспортеров, которые шли за танками метрах в пятистах, начали спешиваться автоматчики. Быстро развернувшись в цепь, они побежали к деревне. Из окопчиков густо защелкали винтовочные выстрелы, и автоматчики залегли, а потом и отошли за бугор в кустарник.

Иван Сливный взглянул на часы: «Всего десять минут боя!» Все четырнадцать танков стояли на лугу, и ни один из них не стрелял. Одиннадцать горели, а три стояли с открытыми люками. Сливный видел, как из них во время боя убежали экипажи в рожь – нервы не выдержали стоять под прицелом. Чуть поодаль стояли три подбитых бронетранспортера.

«Просто не верится! – в третий раз пересчитывал танки Сливный. – Если бы мы не прозевали и открыли огонь с нормальной дистанции, а не в упор, они бы нас за эти же десять минут с землей смешали… Хорошо, что прозевали…» – усмехнулся он.

Считая два танка, подбитых на Варшавском шоссе, да здесь сразу одиннадцать и три бронетранспортера – счет хороший. По крайней мере, за потерянные три орудия он с лихвой отквитался [15].

Иван посматривал, довольно улыбаясь в усы, на дымящиеся танки, все еще не веря своим глазам, как в небе появился немецкий самолет-разведчик. Через двадцать минут прибежал батарейный наблюдатель и доложил, что с западного направления приближается пехота противника.

В деревне стали густо рваться мины, то и дело попадая в горящие дома, отчего искры и обломки с огнем разлетались еще дальше. Пехота немцев действительно показалась, пока еще спускаясь с пригорка метрах в семистах, но не больше хорошо укомплектованной роты.

Сливный посмотрел на окопчики прикрытия – своей пехоты там не было. «Может быть, переместилась куда-то? – подумал он, но, сбегав на другую сторону деревни, и там никого не нашел. – Даже не предупредили, что уходят, ну что за люди…»

На батарее между тем от минометного огня противника появились потери: двое убитых и трое раненых. У одного орудия было отбито колесо. Но главная беда была в том, что сгорели все три их тягача. Водители поставили их рядом с домами, во время обстрела перегнать не сумели, и тягачи сгорели вместе с постройками.