Иван Арсентьев - Суровый воздух Страница 42

– Ничего особенного… гитлеровцы окружили и все. Не беспокойся, выберемся…

– Да, а как же… – начал было Рогачев, но разорвавшийся поблизости снаряд сбил их обоих с ног. Раскаленный воздух стегнул по лицу. Рогачев вдруг ойкнул и с каким-то жалким удивлением взглянул на свои руки. Обеих кистей не было. Из обрубков хлестали две яркие струи. Смертельная бледность мгновенно расплылась по лицу стрелка. Покачнувшись, он медленно опустился на дно окопа. Борода бросился к нему:

– Рогач! Ты что? Постой… Сейчас я перевяжу… Санитар! – крикнул он во весь голос, обшаривая свои карманы и разыскивая индивидуальный пакет. Но пакета не было. Тогда летчик, не раздумывая, разорвал на себе гимнастерку и стал быстро заматывать ею руки стрелка. Рогачев сидел покачиваясь, с закрытыми глазами.

– Потерпи, Рогач… Потерпи. Теперь будет легче, – ласково уговаривал его Борода.

Вдруг сквозь грохот стрельбы ухо его уловило знакомый нарастающий гул моторов, лязг и скрежет железа. Он выглянул из окопа и скрипнул зубами. На высоту двигались танки.

– Лежи, Рогач. Я с тобой… Не брошу… – мягко сказал он, отстегивая гранаты от пояса стрелка.

Танки, урча, остановились у подножия горы. Башни развернулись, и огонь хлестнул по Митридату. В ответ им редко заработали бронебойки. Голый до пояса Борода не чувствовал холода. Его охватил боевой экстаз. Он видел только врага. Всем eго существом овладело единственное желание – победить. Щелкнув затвором карабина, он выругался. Магазин был пуст. Тогда, схватив гранату, Борода поднялся во весь рост и с нечеловеческой силой бросил ее вниз, туда, где танки.

– Н-на!..

Он не услышал взрыва. В спину кольнуло. Пуля обожгла ему лопатку. Он прыгнул обратно в окоп. Рогачев недвижно сидел в углу и не мигая, бессмысленно смотрел на культяпки рук. Губы его тихо и скорбно шептали:

– Как же на баяне теперь? Как же играть?.. Страдание перекосило его лицо. Мучительная боль давила, жгла. Он старался не стонать, сдержать себя и чувствовал, как его неодолимо клонит В сон. Борода с невыразимой жалостью смотрел на товарища, бессильный чем-либо помочь.

Неподалеку послышался стон. Борода оглянулся. По дну окопа полз боец, судорожно цепляясь руками за стенки. Не имея чем перевязать его, он отвернулся, но раненый застонал сильнее, поднял голову, и Борода узнал в нем ночную сестру, которая подходила к ним на берегу Соленого озера. Закусив бледные губы, она тяжело выдохнула:

– Смерть… Борода бросился к девушке, поднял ей голову и перевернул на спину. Окровавленные руки её крепко прижимались к груди. Он расстегнул сумку с красным крестом, выхватил индивидуальный пакет и… остановился, нерешительно глядя на сестру. Но через секунду тряхнул головой и разорвал на ней гимнастерку – сверкнула высокая девичья грудь. Глубокие синие глаза с бесконечной грустью взглянули на летчика:

– Не надо… Не поможет, милый…

Борода стиснул зубы, наклонился над ней и принялся быстро бинтовать. На руки капала кровь. Он разорвал еще пакет. Опять у бруствера рвануло. Взрывная волна толкнула его в стену. В ушах зазвенело. Летчик протер запорошенные землей глаза и снова потянулся к девушке. Лицо ее, засыпанное крупинками желтой глины, обострилось, стало прозрачным. Грудь прерывисто дышала. Казалось, ей было тесно под тугими, стягивающими бинтами.

– Успокойтесь, ничего… Все будет в порядке! Пройдет… – растерянно бормотал Борода.

Девушка отрицательно покачала головой и застонала. Руки судорожно зашарили по одежде.

– Не-е-т… Умирать страшно.

Глаза ее закрылись. Лицо стало строгим, спокойным.

Борода, не отрываясь, смотрел на нее, и глаза его закрывала мутная пелена слез.

Взрыв снаряда вернул Бороду к действительности. Бой продолжался. Снаряды танковых орудий кромсали вершину Митридата. Огонь десантников с каждой минутой слабел. И вдруг стрельба резко смолкла. В наступившей тишине острый слух летчика уловил до боли родной звук. Глаза его поднялись к небу. Четверка штурмовиков неслась над Керчью. Вокруг них вскипал смерч огня, но самолеты, не меняя курса, подходили все ближе и ближе.

– Браты! Други! Сюда! – неистово закричал Борода, поднимаясь во весь рост. И самолеты, словно услышав его, развернулись и резко спикировали на высоту. Из стволов их пушек заблестел огонь. Противотанковые бомбы обрушились на башни танков. Мощный голос родных «илов» внес уверенность в сердца десантников. Сзади раздалась громкая команда:

– В атаку! Вперед! За Родину!..

Борода выскочил на бруствер, бросился вперед и вдруг, коротко охнув, закрыл руками глаза.

– Рогачев! Я не вижу ничего… – удивленно воскликнул он и почувствовал между пальцами теплую струю крови.

– Рогач! – еще громче крикнул он, но стрелок не отозвался. Он был мертв.

– Что это? Темно… Один… Нет никого… – прошептал Борода. – Вот оно, пришло, самое страшное!

Случилось то, чего он всегда так боялся, – он остался один, он слепой.

– Товарищи! – крикнул он и прислушался. Никто не отозвался. Выстрелы удалялись. В горячке боя его отсутствия просто не заметили. За ним никто не возвращался. Только издали донесся звучный голос:

– Вперед! За Родину! Ур-ра-а!

Могучий боевой клич докатился до высоты, где остался Борода. Это наступали его боевые товарищи.

Рев моторов затих. Стрельба прекратилась, но в ушах все еще звенело от грохота.

Слегка пошатываясь, Борода стоял на краю бруствера.

– Не услышали… – прошептали с обидой его губы. – Ну что ж…

Он спустился в окоп, достал трубку, чиркнул на ощупь зажигалкой, закурил. Боль, казалось, ослабла. Придерживаясь стены, добрался до своей ячейки и остановился вслушиваясь. Внизу, у подножия высоты, раздался лающий говор. Густые брови летчика сурово сдвинулись. «Немцы!» – догадался он и, нагнувшись, пошарил рукой по дну окопа. Две гранаты Рогачева лежали рядом. Он сжал их в руках и снова вылез на бруствер.

Полунагой, с всклокоченными волосами, залитый кровью, он предстал перед ошеломленными от неожиданности врагами.

– Русс, сдавайсь! – раздались хриплые голоса.

– Русские живыми не сдаются! – крикнул летчик и, сильно размахнувшись, кинул в их направлении гранату, за ней вторую. Выхватив пистолет, он нажал курок, но выстрела не последовало – обойма была пуста. Швырнув с досадой бесполезное оружие, Борода остановился.

– Все!..

Сжав кулаки, Борода поднял голову к небу, словно в последний раз хотел увидеть его синеву.

– Прощай, мама… Все прощайте… – прошептал он. Протянув руки, он шагнул вперед. Гитлеровцы загалдели. Раздался лязг оружия.

– Не стрелять! Не стрелять! – крикнул по-немецки чей-то голос. – Он без оружия. Он нам нужен живой. Взять его!.

Борода стоял гордо, прислушиваясь к чужой речи. Затем он шагнул, споткнулся о глыбу вывороченной земли, и тотчас же клубок вонючих, потных тел навалился на него, повис сзади, пытаясь свалить. Нечеловеческим усилием летчик стряхнул его с себя.

– Связать его! – закричал тот же визгливый голос.

Кто-то прикладом автомата ударил Бороду по коленям. Ноги летчика подогнулись, и он, уже падая, схватил за сапоги того, кто кричал, и рванув на себя, подмял его. Фашист по-заячьи закричал, и в то же мгновение тяжелый удар обрушился на темя летчика. Теряя сознание он ткнулся лицом в землю и в последнем страшном усилии намертво сжал пальцы на горле врага. Солдаты бросились спасать офицера. Но не в их силах было вырвать его из железных рук безоружного слепого. В страхе перед силой и смелостью этого богатыря, бьющегося до последнего дыхания, они с тупой яростью разряжали автоматы в обнаженную могучую спину летчика.

Сквозь тучи, расчерченные огнем и железом, штурмовики упорно неслись к цели. Было мгновение, когда дьявольское перекрестие трасс совсем уже накрыло «звездочку». Она клюнула носом. Казалось, еще секунда – и самолет врежется в Митридат. Но «ил» с непостижимым проворством оказался в стороне от разрывов. В этот момент Остап почувствовал, как машина его содрогнулась от удара и сразу отяжелела. Бледнея, он яростно двинул рулями. Ноздри его раздулись.

– Пробоина в фюзеляже… – сообщил Уманский.

– Чувствую… Держись, Валентин, это еще не последний… снаряд.

«Звездочка» Грабова опять клюнула носом, и на этот раз Остап с облегчением увидел, как из-под ее брюха посыпались противотанковые бомбы. Еще через секунду начал бомбить Черенок, за ним – Оленин. Остап бросил машину вверх, заученным приемом довернул ее и пошел в атаку. В гуще вражеских танков мгновенно выросли черно-лиловые кусты. Облегченная машина пошла под облака. Впереди пикировали Грабов, Оленин, Черенок, поливая огнем дымящуюся землю.

Не снимая пальцев с гашеток пушек, Остап выскочил на середину бухты. Сквозь рев моторов послышалась пулеметная очередь.

– «Мессы»! – передал Уманский.

– Сколько?